Она бы хотела сказать, что ее поймали глупо, но это не так. Это была планомерная, хитрая и продуманная охота. Организовавшие ее определенно знали о слабостях всего вида и о предпочтениях этой конкретной птицы. Как приманка - роженица, вышедшая в лес искать помощи богов, духов или каладриуса. Неизвестно, может духи и боги тоже откликнулись, но каладриус прилетела первой. Когда твои собственные птенцы только встали на крыло, сложно не отозваться на зов такой же матери. Это была ошибка. Она успела посмотреть молодой женщине, почти еще девочке в глаза, успела изменить в ее организме все так, чтобы ребенок начал свой беспрепятственный путь в новую жизнь, а потом - сеть из шелковых и потому почти невидимых нитей, грубые руки, запихивающие ее, сопротивляющуюся, в клетку и последовавшие долгие дни в крытой повозке. Будто одной только клетки мало, нужно еще дерева над головой, скрывающего неба.

Ей давали есть и пить, но она только пила. Там, в густой осоке остались птенцы, еще слишком глупые и слабые, чтобы выжить одним. И Каладриус оплакивала их жизнь и свою тоже. Уже известно, что будет дальше. Дворец или просто богатый дом. Жалкий жадный человек, который ради своей жизни готов загубить птичьи. И она заберет его болезни, только взмыть в небо не сможет и умрет вместо него. Она уже почти смирилась, потому что прошло достаточно рассветов и закатов, чтобы не надеяться найти в гнезде хоть кого-то из детей, и достаточно, чтобы конечная точка пути казалась слишком близкой, а потому неизбежной.

Первыми закричали люди, потом - лошади. Птица только в этот момент очнулась из оцепенения, прислушиваясь. Крики, лязг оружия, копыта топчут накатанную землю дороги, запах крови и выпущенных кишок. Запах был сладковатый, душащий, стальной, настолько противоестественный ее натуре, что просто обязан был вызвать отвращение. Надежду он не пробудил - одни люди убивают других, ничего нового. Обоз примут другие и повезут к другому дворцу или просто богатому дому. Только вот через запах свежей крови пробивалось что-то другое, будто кровь уже спеклась и почернела, и над ней уже вьются тяжелые мясные мухи. Люди умирали слишком быстро. Каладриус окончательно стряхнула с себя безразличное к своей судьбе, вслушиваясь в происходящее.
Последний обозник с хрипом покинул ряды живых, запах падали, который вовсе не был запахом, стал ярче и насыщеннее. Солнце на миг ослепило, на его фоне черный силуэт был особенно черным, от него веяло смертью, и нет, не только что случившейся, а застаревшей, подгнившей смертью, которая пропитала это создание, зачем-то прячущееся под личиной человека. Наверное, невозможно придумать чего-то более противоположного, чем те две птицы, которые смотрели сейчас друг на друга. Один смотрел двумя человеческими глазами, вторая - по птичьи поворачивая голову то одной стороной, то другой, смаргивая третьим, прозрачным веком. Инстинкты говорили ей держаться подальше от этого существа, а разум не видел другого выхода. В конце концов другое слепленное из магии существо ближе, чем смертные, сейчас лежащие вывернутыми кишками и разодранными горлами.

Чтобы вспомнить, как говорить человеческую речь, пришлось издать ряд щелкающих звуков, сдобренных присвистом.
- Люди хитры и подлы. Они умеют ловить. - Ответила на вопрос, вставая во весь свой небольшой рост. Высота клетки позволяла подняться на длинных, более пригодных для болотистых берегов ногах, но не позволяла расправить крылья. - Не буду спрашивать, почему ты с ними заодно. А ты с людьми заодно, таким существам, как мы, не нужно ловить других существ. Но попрошу. Отпусти меня. Я пригожусь тебе больше, чем то, что предложили они. - Белое создание жизни смотрела черному созданию смерти в глаза, от волнения приоткрывая клюв. От свободы и голубого неба над облаками ограждали только прутья клетки, и эту клетку мог открыть он.

Варварское обращение с ее темницей не удивляет - у этого существа достаточно грубой уничтожающей силы, чтобы смять доспех в шарик. Скрип прутьев радует, будто брачная песнь сородичей по весне. Вот она - свобода, небо без преграды и только одно маленькое "но" в виде договора, который еще не народился, но уже вынашивается. Она не собирается обманывать и убегать сейчас, она считает, что такая подлость только для людей. Она выходит из получившегося проема и наконец расправляет крылья - слишком растрепанные, блеклые, но все равно белоснежные.
Могла бы взмыть сейчас в небо, скинуть отравляющий груз и продолжить разговор позже, но поведение Ворона показалось слишком галантным, потому ввысь они поднимаются вместе, в восходящих потоках его полета это было просто сделать даже на обычных крыльях, не пропитанных магией. Леса внизу стали неровным зеленым покрывалом, разрезанным лентой реки. Где-то там к месту побоища спешили люди, чтобы завладеть добычей, которой уже не было в клетке.
Она выровняла полет, держась по левое крыло, слишком маленькая, чтобы парить так высоко, потому приходилось взмахами поддерживать себя рядом.
- Я умею улететь даже от тебя, но не делаю этого, друг мой. - Щебет был похож на смех. - А еще я могу забирать болезни и затягивать раны. Я могу вылечить то, что возможно исцелить. Даже такого, как ты, могут ранить. Ты заинтересован в золоте, значит близко общаешься с людьми, а значит и сами люди тебе не безразличны. Я могу лечить и тебя и тех, на кого ты укажешь. Ты прав, магия ценнее золота. А спасенные жизни в обмен на спасенную жизнь - достойная плата. Вопрос только в том, сколько раз ты хочешь воспользоваться моими услугами, чтобы у тебя не возникало искушения продать меня? Только, молю, не тяни, мне нужно выше. А мой внезапный взлет туда, где не бывает даже облаков, ты вполне можешь посчитать за бегство. - Хохолок на секунду нетерпеливо встопорщился, оставаться тут, на этой высоте, было действительно сложно даже в поддерживающих потоках.

Всё одно и то же, всё то же самое. Сколько раз она видела это в глазах людей. У тех, к кому прилетала по своему желанию. Стоило только боли утихнуть, и разгорался огонек жадности. Иногда он сразу там - эта вечно голодная сила, требующая больше, дороже, богаче, все мне, больше мне. Люди не умеют просто благодарно принимать дар мира, они хотят его неисчерпаемый запас себе. Даже те наемники, которые сопровождали ее все эти дни - сколько из них смотрели взглядом "нарушить приказ и забрать себе". Видимо их сдерживало только обещанное гарантированное богатство в золоте.

Ворон сейчас излучал ту же силу: он хотел, он жаждал, он уже просчитывал и измерял возможности. Каладриус этого не понимала совершенно. Ее пугали золотые клетки, которыми по сути были дворцы. Ей были не нужны слуги и власть, отборное зерно или величие. Возможно люди и убивали каладриусов, потому что им нечего было предложить, чтобы удержать добровольно.

Она некоторое время летела в полном молчании, взвешивая возможность взмыть вверх и оставить более сильного, но и более медлительного собрата позади, но отринула эту идею - его жадность уже строила воздушные замки, стоит их разрушить одним поступком, и месть его будет страшнее людских армий.

- Иногда я забываю, насколько вороны алчны. - Она накренилась влево, ловя более плотный поток, маховые перья недовольно встопорщились. Прошло какое-то время, прежде чем она начала говорить снова. - Мне не нужны деньги и золото, титулы и земли. Мне нужно лишь место для гнезда и безопасность. Из моего супруга луну назад сделали чучело, а мои птенцы наверное уже умерли от когтей коршунов или диких кошек. Я не знаю, встречу ли я когда-нибудь своих сородичей, и надеюсь, что их никогда не встретишь ты. Но ты меня спас и я помогу тебе, нравятся мне твои цели или нет. Я буду лечить тех, на кого ты укажешь. Не бесконечно много, любой долг исчерпывает себя. А ты взамен пообещаешь мою безопасность. Ты не дашь никому посадить меня в клетку и не сделаешь этого сам. Неволя для меня - смерть.