Просыпаюсь мгновенно.

Глаза не открываю - просто не требуется. Маленькие бонусы большой-большой проблемы под кодовым названием “ты никогда не будешь одинок, если у тебя раздвоение личности”. 

Хотя с этим назойливым чудовищем одиночество мне и так не грозило. 

Я чувствовал его запах, когда он бывал тут, пока меня не было дома; я слышал шорох перепончатых крыльев за окном по ночам, когда улицы замирали, а в квартире стояла такая тишина, что было слышно, как работает ночник. Раньше я не слышал. Теперь мог на слух определить расстояние по эху шагов, и ладно бы только расстояние - вес, пол и возраст идущего я тоже угадывал с завидной точностью. 

Если это назойливое чудовище думает, что я глух и слеп, то оно глубоко ошибается; я пил его кровь, я могу найти его через мили и мили по запаху кожи и пота. 

Я пил его кровь. 

Давился, зажимал нос и задерживал дыхание, но пил; а потом распробовал.

Я бы не смог этого описать, даже если бы захотел; я просто попробовал что-то настолько чистое, что был уверен, что пью саму жизнь. Не такую, как у меня - серую и промозглую, а сочащуюся красками, кисло-сладкую, местами горькую... но даже горечь здесь была к месту, будто добавленная нарочно, чтобы оттенить патоку. 

Я пил чистую энергию, сжирал кусок чужой жизни, и знал, что это не драконья кровь. Я знаю вкус драконьей крови очень хорошо. Старой, молодой, зрелой, совсем юной. Эта - другая. 

Даже виски не мог бы меня обмануть.

Тогда я заснул почти сразу - не знаю, алкоголь то был, или регенерация принялась за свое почти мгновенно. Думаю, все вместе. Сквозь слипающиеся веки я видел, что он выскользнул через окно. Двери ведь для слабаков, правда?..

Крохотное пятнышко крови осталось на оконной раме. Все остальное я вымыл и вычистил. Благо, повторных кровотечений почти не случалось, а те, что случались, были вполне умеренными и легко купировались.

По анализам крови, к слову, была вполне логичная анемия - и все. Пусто. Коагулограмма не слишком радужная, но я почти уверен, что ситуация сильно улучшилась за семь дней. 

Так вот, если Уилл думает, что я глух и слеп, пусть отбросит эту опрометчивую мысль куда-нибудь к праотцам, к которым он у меня, ей Богу, скоро отправится, если не прекратит втягивать через трубочку какую-то густую - судя по звукам - дрянь.

Глаз не открываю. Дышу глубоко и ровно, как во сне. Может быть, он решит, что я умер, и наконец-то уйдет? Вообще-то невежливо вламываться в чужую квартиру ночью, нормальные люди в это время спят. А к ненормальным вламываться тем более не стоит. Чревато. 

Глаз не открываю и изо всех сил стараюсь не дергать веком. А оно дергается. Слышу, как Касаточка чем-то чавкает. Чую вонь колбасы. Сплошные усилители вкуса и суррогаты. Мерзость. 

Первое что-то летит мимо и брызгает на меня водой. Вот собачий сын! Ну что, что ему нужно!? 

Вторая тоже мимо. Еще и косой. Позорище. 

Третья попадает аккурат в щеку и влажно шлепается на футболку. Господи помоги, это невозможно. 

Я не Господь, но помогу.

С неприятным, но почти безболезненным хрустом левое крыло выпадает из-под одеяла, разворачиваясь и сбивая тумбочку с выключенным ночником. Разворачивается, разворачивается и разворачивается в дырчатое серое полотно, пока не занимает значительную часть и без того невеликой студии. А затем я подтягиваю его к себе, накрываясь с головой и закутываясь в него, как в кокон. 

Темно, а стало еще темнее. В дырки на перепончатом крыле просвечивает луна. 

Молчу, надеясь заснуть снова. Надеясь, что Уилл все-таки поймет мой жест и свалит в неизвестном направлении. 

Ничерта не получается. Ягодный град барабанит в мою импровизированную крышу. 

- Кофе, - глухо вздыхаю из-под крыла. - Кофе поставь. Тебе про личные границы совсем-совсем никогда не рассказывали, публичная личность? 

Опускаю крыло ровно настолько, чтобы в щелочку под шпорой можно было выглянуть одним глазом.

Одним сощуренным, сонным и недовольным глазом.

- Я ирландец, - пальцами тру переносицу, в которую только что прилетел снаряд сорта “ред глоуб”. Отправляю виноградину в рот. Ну такое себе, бывало и лучше. - И я не старик. Просто опытнее.

Опытнее и... ну... лучше тебя примерно во всем.

Фаершоу почему-то не производит на меня большого впечатления. Я всю жизнь не отличался избыточной эмоциональностью (Карен говорила - бревно; обидно, но правда), а тут и вовсе, кажется, потерял способность удивляться чему-либо. Тяжелый бэд-трип с превращением в многотонную тварь? Ладно. Неконтролируемая жажда истребления субъектов аналогичного вида? Бывает. Беспричинное кровотечение и анемия? О’кей. Чудесное исцеление после стакана крови и виски в соотношении 2:1? Нормально.   

Что ты хочешь сказать своим маленьким представлением? Что ты так умеешь? Да, я учту. Отдай кофе уже, лоботряс. 

Прихлебываю. Горячий, но в самый раз. Даже без сливок. Не зря подглядывал в окно, посмотри-ка. От резкого пробуждения слегка гудит в голове, а во рту сухость и мерзковатый привкус. Ох, не в ту фазу сна ты попал, Уилл.

- Было сломано, - киваю, когда ладонь осторожно касается костной мозоли на крыле подле когтя. Прикидываю: наверное, перелом где-то у сочленения локтевой и запястных костей. Тогда я об этом даже не задумывался. - Срослось криво, как и твой нос. Переламывал. 

Когда же это было?.. До памятного боя с Джа’Кхаром еще жить и жить, а ар-Рашид уже наводил порядок в человеческом мире. Восьмисотый? Даже моей памяти не хватает на такие мелочи.

- Как ты понимаешь, нашлепки из козьего помета и фиников ничуть не способствуют удачному заживлению. Мир тогда был другой, - пожимаю плечами, отставляя почти пустую чашку на изголовье кровати. Симпатичная, кстати, чашка. Керамика? - Могу помочь с носом. Ты же публичная личность, мог бы и сообразить поправить.

Едва сдерживаю ухмылку. 

Кофе проваливается в пустой желудок. Спускаю ноги с кровати и зябко ежусь. Крыло складываю. Легкий сквозняк царапает кожу; холодно. Тянусь к корзинке и разглядываю содержимое, делая вид, что совершенно не замечаю напряженности, повисшей в воздухе. Я в этой напряженности буквально живу, поэтому особых эмоций она у меня не вызывает - а ему каково?..

Сэндвич с пастрами выглядит неплохо, и на запах тоже вполне хорош. Осторожно откусываю, но все равно роняю на пол знатный шмат мяса... впрочем, до пола он долететь не успевает: у фокстерьеров легендарная скорость реакции. 

Отстраненно глажу черно-белую кирпичеподобную голову. Отсветы пламени выхватывают из темноты молодое, чуть смазливое лицо. Должен признать, нос он срастил на самом деле идеально. 

- Нимб тебе к лицу, конечно, - прожевав, говорю, - Но для ужина при свечах мы не так долго знакомы. Гаси, не нарушай правила пожарной безопасности, будь добр.

На вопросе про самочувствие рефлекторно провожу под носом тыльной стороной ладони. Чисто.

- Ты как врач на обходе, - хмыкаю. - Твоими молитвами, Уильям. Все прекрасно, не о чем переживать. 

Хочется спросить, не беспокоят ли его тревожные сны и голоса… молчу. Всему свое время. Интересно, он тоже проходил через все это? Через боль, крошащую кости, через кровь?..

Всему свое время.

Оглядываюсь на окно и подтягиваю одеяло к себе, кутаясь. Я стал неприлично мерзляв для жителя Лондона. Может, действительно старость? Мне бы сидеть в кресле-качалке, курить, читать детективы и держать ноги в тепле, но... 

- Я подумаю, если ты пообещаешь не вламываться сюда в мое отсутствие, - взглядом указываю на пачку сигарет и пепельницу на столе. Киваю на свои руки. - Только не пытайтесь лгать, молодой человек, я все равно узнаю. Ноги со стола, кстати. 

...но какая разница, летная погода или нет, если у тебя крылья размахом с небольшой дом?..

Отредактировано Kian O’Riordan (2021-11-19 00:01:54)

Намеков молодой человек не понимает. За сигаретами придется встать. 

Вздыхаю, поднимаясь-таки на ноги, потягиваюсь на носочках. Хрущу почти весь - от макушки до пят. Оттягиваю плечи назад - с щелчком в грудном отделе спина все-таки расслабляется, и скованность постепенно сходит на нет. Юность засыпает, просыпается остеохондроз, миозит, бронхит курильщика и абстинентный синдром. 

- Другие. Совсем другие. Скажи спасибо Ему, - поднимаю взгляд вверх, - Что ты родился в иные. 

Времена не выбирают, в них живут и... и все такое. 

Холодно. Щелкаю зажигалкой под внимательным взглядом Уильяма. С затяжкой шум в ушах гаснет, мышцы шеи расслабляются. Право, курение - лучший из моих грехов, список которых разросся до неприличных размеров за каких-то семь дней. 

Распространяется ли на них тайна исповеди?

Под внимательным же взглядом натягиваю носки; подумав, натягиваю еще одни сверху. Теплые я забыл при переезде. Я их просто никогда не надевал. А сейчас - вспомнил с ностальгией и сожалением. Крыло прячется в районе лопатки с противным хлюпаньем; щелкая пряжкой, натягиваю джинсы, натягиваю свитер на футболку, недолго подумав - кутаю шею в шарф. Шапки нет.

Вот проклятье. 

Откровенное разглядывание меня смущает мало: никогда не мог отметить у себя хорошего контакта с телом, а теперь-то... ха. Бесплотная тень весом в несколько тонн. 

Перед тем, как выскользнуть из квартиры, успеваю накинуть пальто. Выгляжу, наверное, по-идиотски, но что-то мне подсказывает, что в таком виде мне гулять недолго... да и какая разница? Главное - ноги в тепле, горло в тепле, а там пусть хоть ледяной ад разверзнется, я всё переживу. 

Всё и всех. 

Особенно этого, судя по неумеренной длине языка последнего. Не успеваю я удивиться тому, что люк на крышу не заперт, как мы уже смотрим сверху вниз на панораму ночного Лондона. А этот все болтает, и от одного взгляда на него становится зябко... и немного тошно, чего уж там.

Другое время, другое племя, другие нравы. Чему тут удивляться.

А руки у него и вправду были горячие и сухие, как прибрежная равнина. На контрасте с моими - просто раскаленный песок.

Мне хочется закатить глаза так глубоко, чтобы увидеть собственный мозг. Дешевая провокация, цыпленок! Дешевле не бывает. На это поведется только полный идиот.

волна раздражения прокатывается по хребту: от короны гремящих шипов на голове до кончика гибкого хвоста

Небо сизое и безрадостное. Другого в Лондоне не разливают. 

Моргаю. Зрение обостряется, становится четким и контрастным до болезненности. Порыв ветра рвет подол пальто. Совсем как тогда, в переулке. Хороший порыв может помочь взлететь... а может разбить меня о ближайший небоскреб.

Или небоскреб - об меня. 

- Ты прав, - пожимаю плечами, медленно отворачиваясь от Уильяма и от кусающегося ветра. - Я грузный мешок с дерькартошкой, и у меня крохотные крылья. Прощай, Уильям.

Нарочито быстро шагаю в сторону открытого люка, почти физически затылком чувствуя остолбенелый взгляд Уильяма. Ха. Кто-нибудь напомнит мне, зачем я первым обратил хвост?..

Ах, ну да.

Не оборачиваясь, короткой подсечкой хвоста сбиваю Уильяма с ног и толкаю вниз. Не стоит подходить так близко к краю крыши, молодой человек... Какая досада!.. Взглядом слежу за быстро удаляющейся точкой и, когда юноша все-таки раскрывает крылья - в чем я, в общем-то, ничуть не сомневался, - киваю и отхожу назад.

Крупный переярок, но непрочный. Хотя как знать - шею я ему с первого раза пробить не смог.   

Есть время подумать одному. И в тишине, наконец-то. Цыпленок, мать его...

Оборачиваюсь я не быстро, но почти контролируемо; шея и голова - самое болезненное. Стойкое ощущение, что я словил хук с подложенной в перчатку подковой. Трясу шеей, с интересом прислушиваюсь к грохоту и треску шипов да рогов. Широко - до хруста в челюстном суставе - раскрываю пасть. 

Раскрываю крылья - не полностью, конечно. Прохаживаюсь взад-вперед, пробуя лапы на пружинистость, а движения - на координацию; по бетонной крыше змеятся трещины. Я, очевидно, не готов и никогда не буду. 

Я, очевидно, болен, и мне стоит сдаться в психиатрическую клинику. Добровольно. Быстро. 

Дождавшись попутного порыва, я расправляю крылья, мгновенно натянувшиеся, как паруса галеона - и падаю вниз с крыши неуклюжим прыжком.

Я как будто вспоминал, как ездить на велосипеде... вот только последний раз я катался на нем эдак тысячу лет назад, и за эти годы велосипед наглухо проржавел, потерял одно колесо, вторым выписывал восьмерки, а руль заваливался набок. 

Феерия. 

Для полного счастья “велосипед” не хватало только поджечь. 

Впрочем, кое-что осталось неизменным: тормоза как были неисправны, так и остались.

Я повис в воздухе, раскинув лапы и крылья, как гигантский нетопырь. В том, что я нетопырь именно гигантский, сомневаться не приходилось: моя тень накрывала припаркованные машины, и даже с учетом расстояния выходило, что я могу подмять под себя почти любую. Подмять - и вскрыть как консервную банку. Без видимых усилий и, что пугает куда больше - без особых угрызений совести.

Хлопаю крыльями на пробу - и меня подкидывает напролом через нисходящий воздушный поток, как дутый мяч, утопленный в воде. Сильно! Вот так я, значит, могу... Файрвинд тем временем складывает крылья, как хищный кречет, и выписывает петлю почти у меня перед носом. 

Вот так я точно не могу, можно не сомневаться. 

Повторяю движение и полускладываю крылья, ныряя вперед: ветер, рассекаемый, сердито свистит в наростах на голове. Раскинув крылья для замедления, едва не высекаю правым искры из стеклянного небоскреба. 

Из отражения на меня смотрит странная клиновидная голова с маленькими, утопленными глазами и двойным рядом игольчатых зубов. О, я, кажется, знаю - такими зубами хорошо оставлять рваные раны, но могут ли они дробить кости и толстую чешую?.. 

Боковым зрением ловлю Уильяма.

Внушительные моляры у меня тоже имеются. 

Пара взмахов крыльями отправляют меня высоко в черноту неба - и там чертовски холодно, имею сказать! Физически чувствую, как чешуйки на спине покрываются корочкой льда, а крылья - инеем... Странно, но даже полет не вызывает у меня особых эмоций - так, ощущение свободы и неприкаянности, разве что... Как после развода, но без оттенка меланхолии. Вообще без оттенков.

Быть свободным и всесильным мне просто к лицу. 

Тряхнув головой и коротко рыкнув, ныряю вниз, едва не тараня грудью Файрвинда, заложившего очередной вираж. Скорость на снижении получается головокружительная, и я с трудом успеваю среагировать, рывком плеча бросая свою тушу вбок. 

Хорошо, что мы набрали приличную высоту, иначе пришлось бы снести телебашню. 

”Дур-рень”, - хочу прорычать, но из горла высвистывается только клекочущее “др-р-ре”.

Я не знаю, куда мы летим, я не слежу за маршрутом; моего внимания хватает ровно на то, чтобы следить за балансом в воздухе и ничего не протаранить. Раздувая узкие ноздри, выдыхаю темный пар. Холодно. Файрвинд, хоть и куражится, демонстрирует крайне почтительное отношение: дорогу не пересекает, не подставляется, безобразия творит очень умеренно. Блестит в ночном свете, что начищенный медяк. 

Ведет себя почти как подобает взрослому дракону, надо же! А то я уж было совсем уверился, что передо мной - земляной червяк. 

Интересно, скольких братьев и сестер он успел выкинуть из гнезда, скольких успел сожрать? 

ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ САМОЛЕТОВ, - мысленно указываю, качнув крылом в сторону свободного пространства.   

...я не понимаю, что он делает и зачем. А если и понимаю, то отказываюсь в это верить. Я видел много идиотов на своем веку, но то, что пытается сотворить Уильям - совершенно моему уму непостижимо. Это просто отпад. Отвал башки. Отвал всего. 

Будь я проклят, если он хоть кого-нибудь выкинул из гнезда; скорее, Уильяма самого выкинули, и его, крепко приложившегося головой, из жалости воспитали бакланы, оформив совместную опеку с попугаями. 

Я даже обмер от неожиданности. Ожил только тогда, когда едва не потерял высоту и в пасть с отвисшей челюстью начал задувать ветер, что аэродинамичности ни капли не помогало. 

Я, кажется, понял, какие “кусты” его тогда отделали. Господи, дай мне сил не стать очередным кустом на пути Уильяма, мать его, Файрвинда. Я бы ему еще и ногами приложил.

СЛЕЗАЙ ОТТУДА НЕМЕДЛЕННО! - я не знаю, можно ли мысленно орать, но именно это я пытаюсь сделать. Мои мысли гремят и грохочут, как водопад - и так же давят, буквально вколачивая Уильяма в воображаемую стену потоками бурлящей воды. - Я ТЕБЯ ТАК ПОЙМАЮ, ЧТО КОСТЕЙ НЕ СОБЕРЕШЬ, IBN EL KALB!

Тем временем самолет ускоряется и увеличивает высоту, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы не отстать; впрочем, на удивление, мне это дается легче, чем я думал: оказывается, на прямых отрезках большой размах - благо. 

Все это конечно прекрасно, но мне холодно и я не на шутку раздражен.

- С-с-слез... зай! - шиплю, но пропадаю за гулом самолета и воем ветра. Что ж.

СЛЕЗАЙ ИЛИ Я САМ ТЕБЯ СТЯНУ ОТТУДА!
...и когда ты окажешься маленьким человечком, зажатым за шиворот в моей пасти, пусть Боги - и те, и эти - помогут тебе.

Это похоже на очень плохое кино, проходнячковый такой экшн, на который жалко попкорна. Главный герой кувыркается у самого края, рассыпаясь в громких словах с двухминутными паузами. Главный герой смеется, демонстрируя идеально ровные зубы, искрящиеся какой-то унитазной неправдоподобной белизной. Главный герой красивым жестом поправляет сбившиеся кудри, над которыми три часа трудилась команда визажистов, и смотрит исподлобья, готовясь толкнуть главногеройскую речь о том, что надо жить сегодняшним днем, забыть о прошлом, смотреть в будущее, и плевать, что там будет, ведь мы же (с двухминутными драматическими паузами) ряа-а-а-адом, мы вме-е-есте-е-е, на-а-авсегда-а...

Мне хочется зажмуриться и зарычать. 

Довольно умилительно, когда таким беспутством занимаются люди: для меня они вроде неразумных лопоухих щенков, едва соображающих, где находятся. Да, Уильям все верно сказал: мы лучше… вот только он забывает, что превосходство - это бремя ответственности, а не карт-бланш на шабаш и разгул.   

Габаритные огни отражаются от моего молочно-серого брюха. 

Я тяну морду вниз, стараясь поднажать, чтобы не сильно отстать от самолета. Мне его не догнать и уж тем более не перегнать - мне не выжать из крыльев почти две сотни миль в час просто физически; а раньше мог ли?.. 

Не знаю.

...что-то возникает рядом со мной, дышит в спину, царапая стылым дыханием крылья; что-то смешивает все карты, потому что я должен был, обязан был почувствовать приближение чужака! Увидеть, услышать, учуять - что угодно! Да, шум двигателя и ветер, но хоть что-нибудь должно было сработать! 

Не увидел. Не услышал. Не учуял и не сработало. И вот - он здесь, позади, готов вцепиться мне в душу ледяными когтями, и я не вижу его, не вижу, но хотя бы чувствую.

Чувствую, что длинное тело его свернулось тугой спиралью, готовое в любой момент распрямиться в броске.

Чувствую, что он чужой, это не кровь от крови и плоть от плоти дракон, это что-то совсем черное, гнилое, тошнотворное.

Чувствую, что меня скручивает в дугу от слепого ужаса, что стекленеет мой взгляд, обращенный на Уильяма - и ничего, ничегошеньки не видящий.

Чувствую, наконец, что взгляд этой твари тоже обращен на мальчишку, и спираль, в которую она свернулась, распрямится в броске на него. 

И тогда его сотрет в ничто, в космический мусор и пыль.

Стряхнув оцепенение, глухо реву и пытаюсь оттолкнуть тварь плечом, не меняя курса, но мое плечо проходит насквозь, обожженное холодом. Пытаюсь спикировать ближе к крылу, тянусь мордой изо всех сил, вытягиваясь в струну, но этого недостаточно, недостаточно, недостаточно!..   

По законам жанра, главный герой должен попасть в аварию. Погибнуть от выстрела террориста, защищая грудью маленькую девочку. Умереть от лейкемии. На худой конец - от сердечного приступа. Уильям... Уильям мыслит шире.

Я тянусь, но не успеваю, зато успевает Файрвинд, и...

И я едва уклоняюсь от разлетающегося крыла. Лопасти вентилятора свистят где-то совсем рядом, а Уилл свистит вниз, стремительно превращаясь в точку. 

Я - лицензированный хирург, и прекрасно знаю, что после падения с такой высоты не выживают. Честно говоря, чтобы это понять, не нужно ни лицензии, ни образования - достаточно головы на плечах. Для того, чтобы понять, что самолету настал полный и беспросветный конец, тоже не нужно быть инженером: без одного крыла планировать как-то не с руки.

Да, Уильям, мать твою!?

Сколько у меня есть секунд, кто скажет, ну кто!?

Ныряю головой вниз всей тушей, всей массой, всей инерцией; складываю крылья и падаю, падаю вниз с головокружительной, невозможной скоростью. Кажется, еще чуть-чуть, и ветер будет высекать искры из чешуи, и я превращусь в хвостатую комету, которая

падает

падает

в ужасе жмуря глаза от того, что земля надвигается слишком близко, и избежать столкновения кажется задачей совсем непосильной. Поймать кувыркающегося в воздухе идиота моими лапами и не размазать при этом - и того сложнее.

Чудо - я равняюсь с ним и успеваю на секунду, на долю секундочки поймать его взгляд: смятенный, даже панический. Он висит вниз головой, безуспешно пытаясь выровняться в воздухе сломанной рукой; я вишу вниз головой, потому что очень-очень сильно стараюсь не дать ему умереть молодым. 

СПОКОЙНО, - мысленно выдыхаю, вкладывая в приказ все хладнокровие и самообладание, которые у меня не растерялись. - ВСЕ В ПОРЯДКЕ.

Уилл остается позади (или выше?), а я лечу вниз. Мне на первый. 

Я резко - до хруста во всех возможных и невозможных позвонках - выгибаюсь, подныривая под издерганную ветром человеческую фигуру, и ловлю Уильяма раскинутым кожистым крылом, основанием, туго пружинящим от удара. 

Практически вжимаю лапы в себя, но все равно едва не прочерчиваю когтями борозды на асфальте. Инерцию погасить не получается, и приходится взмахнуть крыльями разок, чтобы хотя бы набрать высоту. 

Нас не нужно соскребать с асфальта, это хорошо. 

Кажется, секунд семь назад я слышал звук удара многотонного судна - это плохо, но что, что я мог сделать?.. Я очень надеюсь, что это был технический рейс, и на атомы разметало хотя бы не сотни, а всего лишь десятки.

Всего лишь.

Злость засела привкусом тошноты. Я не хочу ничего говорить. Вообще не хочу говорить с ним. Безобразный, безалаберный драконенок и сам все должен понимать. Я чую его тепло на спине и зашкаливающий пульс - и молчу тяжело и недовольно.

Облизываю морду. Из узких ноздрей течет вязкая кровь, расползаясь темными пятнами на асфальте.

Я лечу к воде.

Я молчу, пока Уильям засоряет эфир своими нарочитыми остротами. Он напуган произошедшим и еще больше напуган будущим - отсюда, видимо, эта показная бравада про “сожрешь-утопишь”... Что ж, не могу утверждать, что опасения Уильяма беспочвенны. Молчу, потому что сказать хочу очень многое - и в то же время сказать мне нечего. Нет у меня таких слов, которые нашли бы в нем отклик. А раз нет, то и распыляться незачем. 

Проще один раз показать, чем тысячу раз объяснить, так? 

Ужасно. Полное фиаско. Катастрофа. Он шел по лезвию ножа и оступился - и вместо закономерного оскопления получил... ничего. Он жив. Почти цел. Не страдает угрызениями совести. За погубленные десятки душ Бог буквально щелкнул его по носу и сказал что-то вроде “больше так не делай... хотя бы до вторника”.

Видимо, во вторник не Его смена. Никогда не любил вторники. 

Молчу и прикрываю глаза. Опускаю лапу вниз, чертя на водной глади линию. Вода шуршит под когтем, брызги долетают почти до груди. Я время от времени оглядываюсь - аккуратно, чтобы не смахнуть случайно полудурка на шее, - и ищу взглядом ту тварь. Ничего. Как сквозь землю провалился. Ладно бы сквозь землю - чувствую, в земле я бы с ним что-нибудь да смог сделать... он растворился, как мираж в раскаленной пустыне. 

Может быть, Уильям знает, что это? 

Сомневаюсь. Сомневаюсь - и оглядываюсь раз в пару минут. Должен признаться, что и меня эта тварь напугала. Кто вообще может так подкрасться, каким образом?.. Я не почуял ничегошеньки, пока он не дыхнул мне в затылок...

У него даже дыхание было неживое. Холодное, не пахнущее ни кровью, ни плотью... Я многого не знаю, я вообще не понимаю, что происходит со мной и с привычным мне миром, но что-то мне подсказывает, что конкретно эта тварь - чужая, ненормальная. Черная раковая опухоль, которой только предстоит разрастись... если ее вовремя не удалить, конечно. Как? 

Не знаю. 

Ничего не знаю. 

Знаю только, что погибли люди. Люди, которые не вернутся уже домой к ужину, не сходят в церковь и не включат любимый сериал. Не ударят жены, не обидят ребенка, не обманут родителей. Не покормят кошку, не закажут пиццу, не заснут за столом. Плохие, хорошие, добрые, злые, толстые, тощие, старые, молодые - умерли, как собаки, самые разные люди, которые ничем

этого

не заслужили.

Да, это смешно, но я искренне сожалею. Да, смешно, потому что я не только верующий (вопреки всему), но и в некотором роде абсолютный хищник... и да, я не вижу противоречий. 

Грешно охотиться ради забавы

да что ты говоришь, родной? - смеется-рокочет-грохочет

тихо! пожалуйста, будь потише, мне и так нелегко.