[indent] Если прислушаться, можно поймать настроение каждого жителя этой бетонной коробки, всех, кто проходит мимо и стучится в двери соседних домов. Если прислушаться, можно узнать, где сконцентрировалась злоба, что совсем скоро выльется в агрессию, а где еще только зарождается негодование. Если прислушаться, можно предотвратить чей-то проступок и спасти жизнь или хотя бы часть ее. Но кто он такой, чтобы влезать в предназначенное другим? Не ему нарушать принципы Равновесия, становиться поперек Порядка и открывать путь Хаосу.
[indent] Поэтому он просто прислушивался к тому, что его окружало. Как много разных мыслей и судеб, как много громких живых голосов и шепота мира незримого для тех, кто еще не ступил на его порог. Оба мира снова слились воедино – призрачный и сущий. До боли в человеческих глазах, до грохота в ушах, до тяжелого дыхания, когда снова и снова знания приходят волнами, частично теряясь, частично откусывая кусок человеческой памяти, заменяя друг друга. Ему все еще бывает очень больно, когда былое настойчиво накатывает, вырывает из реальности навязчивыми видениями. Человеческое тело слишком слабое для этого.
[indent] Среди всего этого многообразия судеб – иногда знакомых Ангерану, но не Аули – он не приметил того, кто следил за ним, не обратил внимания, не ожидал. Был неосторожен, пусть даже старательно скрывал, кем стал.

[indent] За порогом стоял человек. Аули смотрел на него немного непонимающе, будто лицо его было смутно знакомо, но зачем он появился на пороге, вальравн не понимал. «Кто это? – Аули перебирал в памяти Джерри всех его знакомых, и этот вопрос, кажется, на мгновение отразился на его лице. – А, Клеменс. Кажется, так». Не совсем было ясно, как теперь вести себя с этим человеком. У Джерри не было близких друзей, и это вполне устраивало вальравна, ведь если нет близких, никто не заметит, что это уже не Ангеран. Впрочем, если заглянуть в память мальчишки, можно найти любопытные мысли: среди всех тех знакомых, которые носили лишь иллюзорное, неправдоподобное звание «друзья», висели пиксельными именами в ничего не значащих списках в соцсетях, Клеменс Хаас определенно выделялся. Вряд ли кто-то ожидал, что Джерри смог бы найти общий язык с человеком, преданным новому богу со всей его пафосной мишурой, но именно он был для мальчишки тем, к кому он мог обратиться и с кем мог быть всецело честен. Без всех этих взаимовыгодных отношений и мыслей, что останешься должен, или чувства, будто навязываешься. Настоящие друзья ведь не задумываются о том, какую маску надеть и какую роль сыграть друг перед другом.
[indent] Ангеран считал его таким же безобидным, как кролик, мысленно по-доброму подшучивая над фамилией. Но Аули по глазам видел, что Клеменс – не тот смирный и невинный заяц, каким его могут воспринимать, увидев белый воротничок. Он смотрел на неожиданного гостя и думал, что теперь, похоже, они наравне: теперь и Джерри есть что скрывать, а не только его… другу.
[indent] Наверное, нужно было сыграть приятное удивление, улыбнуться в ответ на улыбку и даже обнять. Или поцеловать руку? Демоны знают, как нужно приветствовать этих жрецов нового бога, особенно если они считаются твоими друзьями. Аули замешкался. Скорее всего, он выглядел просто удивленным неожиданным появлением Клема. Он неуверенно дернул губами в ответной слабой улыбке.
[indent] – Здравствуй.
[indent] «Здравствуй, жрец… Преподобный Хаас». Поговорить? Им и правда есть о чем поговорить, но станут ли они? Что скажет ему тот, кого за тысячи лет до появления нового бога, называли Месламтаэа? «Я тот, кто несет весть о горестях и войнах? Я тот, кого ваша церковь считает символом темных предзнаменований? Тот, чье существование противоречит вашей доктрине?». Что скажет ему жрец?
[indent] – Определенно, – ответил Джерри, не сводя внимательного взгляда со священника, не поясняя, что имел в виду.
[indent] Он отступил, давая возможность гостю пройти в жилище. Нужно быть вежливым, нужно казаться все тем же человеком, тем глупым Джерри, который не видел в Клеменсе ничего опасного – типичное заблуждение большинства человеческих существ, которые считают, что служители бога-монополиста святы и невинны.
[indent] – Будешь кофе? – он старался казаться приветливым, общаться ничего не говорящими фразами и отмахиваться с милой улыбкой, дескать, это просто недосып, усталость, невнимательность…

Подпись автора

you shall possess your body; you shall not become corrupt,
you shall not have worms

you shall not be distended, you shall not stink,
you shall not become putrid, you shall not become worms

[indent] У каждого дома есть свой запах. Он формируется из множества частичек, окружающих его жителей: свежий у юных девушек с набором косметики на фоне светлого кафеля ванной, сладковатый у домохозяйки с детьми, затхлый и кислый у старухи, окружившей себя стопками старых журналов и книг, прогорклый, будто маслянистый, у работяги… Последний дом Аули пах смолянистым деревом и жженой соломой, и эти запахи перебивали собой все прочие, даже очень сильные. Дом Джерри источал смесь ароматов, от которых не то тянуло покоем, не то начинала болеть голова, будто они усиливались в определенные промежутки времени. Все эти искусственные, дешевые пластиковые ароматы раздражали, в них не было жизни, как казалось Аули, и поэтому он потратил уйму времени и сил, чтобы найти повседневные вещи, такие, как косметические средства или бытовая химия, которые не вызывали у него сильного отторжения. Возможно, будь жив сам Джерри, он поблагодарил бы ворона за это, потому что сам, судя по всему, не всегда был доволен тем, что использует, однако при этом же был слишком ленивым и нерасторопным, чтобы заняться чем-то подобным.
[indent] И теперь в этот запах дома, который вальравн не мог как-либо конкретно описать, вторгся чужеродный, и за ним приставучим шлейфом тянулся смердящий след улицы. Этот уличный запах тут же начал угасать, словно бы маленькие призраки квартирки под крышей задушили его, изгрызли, как паразитов, а принесшего его с собой человека укутали флером ненавязчивой атмосферы старого нового жильца.
[indent] Как только Клеменс шагнул в дом Джерри, он стал частью этого маленького мира, хоть оставался в нем чужаком – еще большим, чем был когда-то. А впрочем, нет, у святоши был какой-то особый статус дозволенности – наверное, потому что Ангеран знал (или думал, что знал), что Клем не тот сорт двуногого, кто станет лезть туда, куда не прошено. По крайней мере, хозяину квартиры нечего было прятать.
[indent] Аули хорошо понимал, что Клеменс его, скорее всего, не примет. Для жрецов нового бога такие, как он, были той силой, которую они стремились с рвением самоуверенных праведников и позволением оправданных убийц уничтожить, окунув руки в кровь по локоть и шепча восхваления самому великому лжецу всех миров. Им двоим на одном шатком мосту не устоять; стоило разорвать эти узы до того, как раскроется правда, уехать из города, сбежать трусливой псиной или упорхнуть своевольной птицей в убийственную глубину небес. Отчего-то Аули не хотел грубо разрывать эти отношения: то ли берег память умервщленного мальчишки, то ли подобно коллекционеру собирал самоцветы эмоций, пережитых даже не им самим. Каков, а. Каков самозванец и лжец, собственник и вор.  «Это даже смешно».
[indent] И судя по тому, как дребезжал в напряжении, как натянутые струны, готовые вот-вот с отвратительным писком разорваться, казалось, сам воздух вокруг этих двоих, они рисковали не слишком долго оставаться в сладком неведении друг о друге.
[indent] Так казалось вальравну, который чувствовал себя неуверенно в присутствии человека, знавшего о Джерри слишком много. Возможно, ему все же стоило расслабиться и сделать вид, будто он просто плохо спал. Или, может, притвориться наркоманом? Говорят, вещества меняют людей – прямо как существа.
[indent] – Я тоже рад, – бросил парень и махнул рукой, не оборачиваясь, делая вид, будто занят приготовлением чая.
[indent] Все, что ему теперь оставалось – делать вид. Как бы он там ни считал, но уйти из города не мог. Лондон держал его, питал знакомой атмосферой кипящей злобы, клокочущей ненависти, поднимавшихся с самого низа, с древних катакомб, в которых были погребены множество душ. Этот город веками, как темный провал на дне океана, вбирал в себя человеческие судьбы. И теперь, когда завеса подернулась, когда ее край с ослабевшего крючка на границе между миров упал пыльной грудой вниз, город заполнился трепещущей энергией, боевой песней, шепотом нетлеющей жажды возвышения над другими и… страхом. Ах, страх! Великая сила и непобедимая слабость. Единственное чувство, с которым рождается любое живое существо и с которым погибает. Все исходит от него. Страх смерти, страх голода, страх холода, страх одиночества, страх поражения…
[indent] Страх быть раскрытым.
[indent] Нет, он не мог уйти из города, потому что был гонцом. Вестником восходящей тьмы и извечной тяги людей сесть сверху на побежденного и вспороть его грудь, разорвать кожу и мясо, а после уйти прочь по чавкающей алой от крови грязи, насквозь пропахшим тем, что остается после смерти.
[indent] Парень повернулся, глядя на Клеменса взглядом, по которому нельзя было определить, отчего его брови так искривились: его удивляло заявление о множестве сортов чая у Джерри, попытки в них разобраться самого Клеменса или речь о самом чаепитии. Суть игры в «делать вид» заключалась как раз в том, что собеседник сам давал на все ответы – чаще себе же, дескать, друг, должно быть, удивился тому, что я упомянул то, чего не было, или подумал, какой я невежда.
[indent] – Если в чем-то путаешься, значит, не так уж и много отличий между тем или иным, верно? – Джерри усмехнулся.
[indent] Еще одно правило его игры – говори общими фразами и уводи разговор, если не знаешь, что ответить.
[indent] Он не мог уйти из Лондона, потому что стаи падальщиков уже устремились к нему.
[indent] – У меня все как обычно, – Джерри поставил чашку с горячим напитком перед Клеменсом. – С людьми сложнее, чем с животными: они бывают более непредсказуемыми.
[indent] Он улыбнулся, наблюдая за человеком перед собой. О чем думает Клем? О чем еще начнет расспрашивать? Аули подумал, что не стоит давать ему повода пытаться узнать детали, в которых ворон сам мог бы запутаться, все-таки он все еще испытывал трудности с воспоминаниями. Поэтому Джерри устало улыбнулся чуть шире и потер рукой глаз, будто пытался отогнать сон.
[indent] – Много работы, – он как будто оправдывался, но тут же сделал шаг к смене темы и увлеченно набросился с вопросами на друга мальчишки: – Лучше расскажи, как ты сам? Узнал что-то новое? Интересное? Зачем вернулся в Лондон? Надолго здесь?
[indent] Вальравна больше интересовало последнее.

Подпись автора

you shall possess your body; you shall not become corrupt,
you shall not have worms

you shall not be distended, you shall not stink,
you shall not become putrid, you shall not become worms

[indent] Эта встреча с самого начала была неловкой. Может быть мальчишка, Джерри, смог бы как-то развернуть ее в более активное русло, он всегда был вертким, гибким, каким-то эфемерно-прозрачным, скользящим и изворотливым, как будто его хребет был мягким и податливым, как у змеи. Но Аули оказался более прямым. Вдобавок, он с трудом прощупывал мир прошлого владельца тела и время от времени терял связь с той иллюзорной личностью, которую ему оставалось играть перед былой жизнью Джерри. Ему несложно было порвать все связи: Эшвинг мог с легкостью потеряться для всех, кто его знал – такая у него была способность. Он не был единоличником – скорее, трусом. И боясь остаться в одиночестве, принял на себя роль свободной певчей птицы, которая не сидит долго на одной ветке.
[indent] Но что такое дружба он знал. И будь он жив, трепетал бы от горечи, что существо в его теле намеревается разорвать и эту необычную связь между двумя такими непохожими людьми. Аули смотрел на жреца и размышлял, достаточно ли он жесток, чтобы сделать это, и достаточно ли смел для этого: все-таки, какая-то часть опасений, грызущих его, слишком явственно давали понять, что нужно быть осторожным.
[indent] Джерри улыбнулся. Как это сейчас называют – отношения на расстоянии? Мир стал настолько сложным и искусственным, что теперь стало нормой «дружить» с неосязаемым. Мир стал настолько простым, что люди стали забывать о границах, которые их разделяли. Стало проще поддерживать связь, письма потеряли ту ценность, которую имели когда-то, ведь хватает всего нескольких мгновений и строк, чтобы поговорить, не приходится ждать гонца или почтовой птицы, которые могут сгинуть в пути, заблудиться или потерять послание. Мир стал шире. Невозможно было отрицать доступных преимуществ, однако отношения, разделенные сотнями, тысячами километров, все равно оставались чем-то лживым. Аули считал все это полной хренью; только родственные связи, как он думал, могли сохраниться на расстоянии. Но какой же двоякой оказалась эта доступность: люди стали одновременно ближе и дальше друг к другу, честнее и лживее. Они могут о многом рассказать, показать свою жизнь – и при этом же забыли, что такое преданность. Так легко стало разорвать связь с теми, с кем нет возможности быть рядом, видеть взгляд и искренние эмоции.
[indent] Может, теперь это была одна из причин неуверенности Клеменса. Джерри мог бы поспорить, попытаться оправдать и оправдаться, но Аули продолжал изучать, не зная, в какую сторону сделать шаг.
[indent] – О чем ты? – он удивленно вскинул брови и засмеялся, стараясь быть похожим на мальчишку и перенять его манеру общения. – Мы просто немного отвыкли друг от друга. Уверен, все будут рады.
[indent] «Мы просто больше не знаем друг друга», – но Джерри этого не скажет, конечно. Джерри, настоящий Джерри, наверняка возмутился бы в своей обычной манере, сказав, что Клем несет какую-то чушь, даже если решил, что чушь – на самом деле правда.
[indent] «Надолго» звучало бы хорошо для прежнего владельца этого худощавого и слабого тела, но не для Аули. Сможет ли он так же «надолго» сохранить тайну существования ворона? Списать все на «отвыкли друг от друга» для того, кто непозволительно хорошо знал Ангерана, точно не выйдет, слишком сложная задача для того, кто всю свою жизнь резал врагов, а не строил интриги и играл роли. Аули точно не был актером.
[indent] – Вот как. Что за работа?
[indent] Он постарался держать на лице дружелюбную улыбку, но в глазах застыло выражение задумчивости. Джерри как будто был не тут, не в своей небольшой кухоньке, пропахшей свежезаваренным чаем. Он тонул в холодных, мрачных водах размышлений, которые отчего-то не давали ему покоя. Что ему, в самом деле, стоило просто сделать вид, что они с этим человеком больше не подходят друг другу? Что ему стоило просто показать отсутствие интереса и холодность к нему? Ведь Клеменс не дурак, он поймет, что пропасть между ними стала еще шире, и нет смысла пытаться ее перепрыгнуть. Так откуда все эти сомнения? Как будто крепкие нити привязанности Джерри все еще держались, опутывали пальцы ворона, не давая разорвать крепкую вязь. «Да, мы теперь точно живем слишком разными жизнями, Клеменс. Ты даже не представляешь…».
[indent] – Звучит так, будто ты уже отчаялся.
[indent] Джерри снова засмеялся. На самом деле, это он, кажется, вляпался в трясину отчаяния, и чем сильнее бултыхался в размышлениях, чем упорнее искал выход, тем глубже увязал.
[indent] Он насмешливо взмахнул руками, продолжая играть невыносимую роль, и оказался на удивление таким же неловким, как Ангеран. Послышался звон, плеск – и задетая пальцами чашка, стоявшая рядом с парнем, щедро расплескала горячую воду.
[indent] – Проклятье, – он даже не понял, на каком языке это сказал. Вероломство неожиданного момента застало его врасплох. Зато сразу понял, что совершил ошибку: Джерри, скорее, прошипел бы парочку бранных слов или даже ляпнул что-то совсем неприемлемое для уха Клеменса. – Твою мать, – тут же исправился Аули и потряс обожженной рукой.
[indent] Кожа слегка покраснела, с пальцев слетели капли, а растекшаяся по столешнице темная лужица добралась до края и тонкой струей нырнула вниз. Месламтаэа, да, ведь так его звали в самом начале, он все еще по привычке, вросшей в его сознание с первых дней существования, не мог позволить драгоценной воде вот так разлиться. И не важно, что здесь, в Англии, ее было в достатке, пусть даже смертоносно-грязной; старая память стала рефлексом, победой над разумом. Сложив руки лодочкой и плотно прижав ладони друг к другу, Джерри подставил их под горячую воду, как это сделал бы увядающий от жажды путник у прохладного источника. Вот только его собственный источник был вовсе не спасительным и нисколько не прохлаждающим…
[indent] С каждой упавшей в ладони каплей на лице – как сам о себе сейчас думал ворон – свихнувшегося Джерри отражались все большие страдания. Спустя всего несколько мгновений руки затряслись от боли и разошлись в стороны, позволяя воде плюхнуться на пол. Тщедушный мальчишка не вынес бы и нескольких минут пыток, подумал Аули с какой-то даже жалостью, обильно приправленной разочарованием.

Подпись автора

you shall possess your body; you shall not become corrupt,
you shall not have worms

you shall not be distended, you shall not stink,
you shall not become putrid, you shall not become worms

[indent] Игра в лжеца. Как интересно. Этот мир состоял из лжи, люди жили во лжи, ломали ей себя и судьбы других, не видели смысла без лжи и не могли прожить ни дня без нее: они обманывали всех вокруг и даже себя. Столько возможностей для вранья! Кто съел мой пудинг? Не я. Ты спишь с кем-то другим? Нет. Ты любишь меня? Конечно, ты моя любовь на веки. Почему ты все еще в постели? У меня живот болит, мам. А ты красотка! И никакого фотошопа. Ты брал мои вещи? Нет, они сами...
[indent] Ложь, ложь, ложь. Повсюду ложь.
[indent] Я – Джерри.

[indent] – А, да, – он растерянно улыбнулся и послушно подставил руки под воду.
[indent] На самом деле, ему это было не так уж и нужно: его раны, особенно такой нелепый ожог, быстро заживают, стоит лишь немного потерпеть или обернуться тем, кого Клеменс назовет чудовищем, вероятно. Но Аули играл роль, он продолжал лгать, и потому вода жгла его кожу почти так же сильно, как кипяток, который он пытался поймать несколько мгновений назад.
[indent] Этот мальчишка, в теле которого теперь жил вальравн, своей слабостью раздражал настолько сильно, что Аули хотелось намеренно причинить ему боль, чтобы проверить, насколько он тоже ее чувствует, понять, с чего ему нужно начать, чтобы закалить нового себя. Вряд ли ему придется участвовать в какой-нибудь битве теперь, особенно когда в этом мире подавляющая часть оружия была предназначена для дальнего боя, но все же ему нужно было знать, на что способен этот хлюпенький организм. С иной стороны, пырнуть себя ножом ради проверки – весьма глупое решение. Он же не скатится до такого?
[indent] Нельзя ломать себя из-за того, что что-то раздражает.
[indent] Как нельзя вот так резко разрушить иллюзию, которую Джерри пытался сейчас построить на руинах уже сгинувшей вместе с мальчишкой дружбы. Или можно? Может, все же нужно?
[indent] Шум воды прекратился, и вопрос Клема прозвучал так ярко и резко, будто по коже полоснули острым ножом. Ощущения были схожими: ослепительная вспышка, которая не сразу даже воспринимается как боль, но прожигает сознание подобно молнии. Аули обернулся, замер, удивился. Жрец понял? Он выглядел таким уверенным, что ворон совсем потерял веру в свою способность врать. Ах, да, он опрометчиво выдал себя в неожиданный момент, какое упущение, демоны дерите.
[indent] – Я – Джерри, – парень округлил глаза и тряхнул мокрыми руками, растопырив пальцы, как птичьи лапки.
[indent] Кажется, ему уже не удастся переубедить Клеменса, но он все равно попытался. Губы вытянулись в тонкой, смущенной улыбке, будто перед жрецом нового бога стоял невинный дурачок. Люди верят в такую ложь, если не видят прямого доказательства обратного; сделать вид и убедить собеседника, что это он ошибается, чтобы в его голову закрались сомнения в собственном ошибочном понимании происходящего – вроде, действенная тактика, когда хочется в нее верить.
[indent] – Да я просто не хотел перед тобой выражаться... Ну, знаешь, я решил, что это неприятно для тебя, и просто ляпнул что-то.
[indent] Такое себе оправдание. Но, правда же, если он упомянул бы перед жрецом определенные человеческие пороки или органы, пожелал какой-то матери увлекательные девиации или призвал к ответу святые испражнения, это было бы по меньшей мере неприлично и неловко. В конце концов, Джерри тоже старался быть аккуратным.
[indent] Он смотрел на Клеменса и понимал, что у него не получается. «Друг» был настроен решительно и серьезно, он, кажется, все уже для себя решил, и переубедить его не вышло бы даже мальчишке. «Забавно, – заключил Аули. – И что же ты сделаешь, если узнаешь правду?». Ему было интересно, вот только обзавестись врагом не очень хотелось.
[indent] Джерри развернулся к Клему и какое-то время пристально смотрел на него. В голове вертелась та же мысль: он хочет правды, но об этом человеке перед собой, ведь воспоминания бывшего владельца тела говорили несколько о другом Клеменсе. Ворон прикрыл глаза, а когда открыл их снова, удивленно-наивная улыбка незаметно сменилась другой, снисходительной, словно он смирился с невозможностью переубедить священника.
[indent] Лицо было то же. Но человек был другим.
[indent] – Может, начнем с тебя?
[indent] Казалось, изменился даже голос: он стал более тихим, низким, темным… спокойным. Не мальчишеским. С более ровными и мягкими интонациями, вкрадчивым и вместе с тем более жестким.
[indent] Аули никогда не нравилось лгать. Но в этот раз ему не стало легче.

Подпись автора

you shall possess your body; you shall not become corrupt,
you shall not have worms

you shall not be distended, you shall not stink,
you shall not become putrid, you shall not become worms