В моей жизни все стабильно.

Я изображаю из себя образцовый экземпляр офисного планктона: белая выглаженная рубашечка без заломов, черные брюки со стрелками, черный пиджак, черные туфли... универсальный камуфляж - могу сойти хоть за брокера, хоть за представителя похоронного бюро, ноооо...

Честно? Я похож на пингвина. Высокого нескладного пингвина на диете из рыбьих плавников. Это лицо все еще меня немного раздражает. “Поцелованный солнцем” - говорят они. “Долбаный рыжий губошлеп” - раздраженно думаю я, разглядывая волос в супе. Рыжий волос. 

Галстук напоминает мне петлю висельника, как его ни повязывай: четыре - четыре! - разных способа посмотрел на ютубе, и все равно затягиваю его под горло так, что ворот морщится складками. По инерции. 

Лицо Эдварда тоже морщится складками от недовольного прищура, когда он мне его поправляет - раз, другой. Больше галстуки я не ношу. Мне теперь можно.

Мне - все можно. Марвину - ничего нельзя.

Нельзя игнорировать субординацию, нельзя опаздывать, нельзя уходить раньше, нельзя повышать голос, нельзя говорить слишком тихо, нельзя спорить, нельзя ошибаться, нельзя сидеть, пока все стоят...

Нельзя пропускать прием таблеток - прости, Марвин, крошка, но я не хочу, не буду это жрать. Витаминки? О’кей, особенно если они в виде желейных мишек. Рыбий жир? Капсулы огромные, размером с мадагаскарского таракана, и в горло лезут так же тяжело (не спрашивай), но ллладно. Кальций, магний? Клево, давай, крепкие кости долго не чернеют в огне. Антидепрессанты?.. Но у нас же нет депрессии, нам весело, нам охрененно, хэй! - в мусорку. Кветиапин? Даже не думай, ты, маленький овощ, мой крохотный цукини! 

Смываю таблетки в раковину и долго смотрю, как они кружатся в сливе нежно-голубым конфетти. Скребу шею-подбородок пальцами. Срослось просто великолепно, Эдди, мое почтение. В следующий раз сделаю это где-нибудь, где не ловит мобильная связь.

Большое депрессивное расстройство, ха! придумали тоже.

К слову о мобильной связи, сбрасывать звонки тоже нельзя - прости, Марвин, крошка, но я не собираюсь говорить с твоим папочкой вне работы. Во-первых, я понятия не имею, о чем - ему глубоко не интересен новый я, мне глубоко не интересен любой он; во-вторых - он будет на меня кричать и давить, а я не люблю, когда на меня кричат и давят. Я от этого, знаете ли, слегка зверею. Гав-гав!

Ха-ха, да не волнуйся ты так, я не собираюсь с ним говорить. Просто сброшу. Раз, другой, третий. Сколько можно-то, а, а? Тебе совсем заняться нечем, Уолтер?.. Все стриптизерши Лондона резко взяли отпуск за свой счет? Все деловые партнеры выползли из-под твоего стола, оставив твою ширинку незастегнутой, и ты со своей незастегнутой ширинкой и неудовлетворенным негодованием поперся мучить мой воспаленный мозг?..

Остынь, папочка. Я в эти игры не играю, не-а. На звонок матери отвечаю максимально... лаконично. Звонок Мэтти тоже сбрасываю. 

Избегаю встреч с ними как могу; они знают, что я жив, вменяем, работаю, не путаю право и лево, не ем с ножа, блюду целибат... ску-ка. 

Скууууучно, Марвин, скучно.

Листаю контакты во втором телефоне... знаешь, а ты не так-то прост, как кажешься, а, а? Хвалю. С кем-то созваниваюсь, с кем-то встречаюсь. Эти встречи... ну... куда приятнее, ведь да? 

Почему бы тебе просто не выкинуть к чертовой матери первый телефон? 

Входящий звонок от Да-ни-эль... он хотя бы милый, этот Даниэль? Ну чего ты машешь руками?.. Отвечаю на звонок и замираю, слыша в динамике девичий голос. Знакомый - но не мне - голос. Скриплю зубами. Знаешь, Марвин, давать свой второй номер кому-то из своей цивильной жизни - весьма опрометчиво и... подло, что ли?

Ррразбирайся с этим сам. Как хочешь разбирайся, мне плевать. Гав-гав. 

Забавно, но рука к таблеткам даже не тянется. Подставляю лицо промозглому ветру. Там ветра почти нет - ну, пока я не захочу... а я не хочу. Не люблю холод. Ветер треплет мое пальто, когда я поднимаюсь из метро; застегиваюсь, поправляя шарф. Мне не хочется простужаться - как минимум потому что с температурой и больным горлом придется валяться мне, а не дружочку.

хватит канючить, а?

Забавно, но мне даже хочется увидеться с Даниэль, я даже немного соскучился. Далеко не все мои воспоминания, связанные с ней, приятны... далеко не все мои воспоминания мне вообще доступны, да? - спасибо галоперидолу, прошедшемуся по моей долгосрочной памяти метлой...

...мне, например, не нравилось быть больным щенком, когда мы играли в ветеринара в гостиной её родителей. Приемным ребенком в дочки-матери мне не нравилось быть тоже. Мне не нравилось, когда она ломала мои замки из лего. Мне не нравилось, когда она забирала себе самые крутые картинки в раскрасках. 

Мне не нравилось, что она меня жалеет, но мне нравилось, что она меня покрывает. Да, Дани, я был с тобой вчера вечером и ночью, помнишь?.. Мы гуляли по Трафальгарской и ели твои любимые пончики. С меня, кстати, пончики. С тебя - молчание. И ключи от квартиры. На субботу. Может, еще на воскресенье...

Спасибо.

Я всегда был с ней осторожен и никогда не был честен до конца; ей это не нужно, мне - тем более. Не моего полета птица. О каких-то аспектах моей тайной жизни она знала, о каких-то - возможно, догадывалась. Ты - девочка-оторва, у которой под юбочкой с детскими рюшами - черное шелковое боди и подвязки на кожаных шнурках, да? Если под столом тихонько потянуть подол вверх, то подвязку почти видно. Можно нащупать.

До сих пор краснею от воспоминаний.

У тебя в кошельке все еще есть тайный кармашек с дурью?

Надеюсь, что мы все выросли из этого.

надеюсь, что нет.

В кофейне тепло и пахнет кофе и теплой выпечкой - желудок сводит; я мягко касаюсь чужого плеча - сэр, пропустите, мне просто спросить! Очень людно, очень. Вжимаю голову в плечи и иду на протянутую в приветствии руку. Дани-Дани-Дани-эль...

Улыбаюсь; стул отодвигается с мерзким скрипом. Вроде бы я не опоздал, но она уже тут, и уже наполовину опустошила чашку кофе. Пришла раньше? Все настолько плохо?..

о, так мы, бллллять, на допросе. детка, у тебя нет прожектора, чтобы светить мне в лицо. даже черных кожаных перчаток нет.

Стягиваю перчатки, кидая их на стол, и улыбаюсь приветливо, как могу. Дружочек, остынь. 

- Рад-рад, Дани, - киваю, как болванчик, в такт её словам. Ты - тут, а марвидорогой - уже далековато, знаешь? - Я... н-не очень понимаю, о чем ты, - смешок. - Я тут, как видишь. Просто много... работы. Разве я могу куда-то провалиться, я? 

Только под землю, Дани. Но даже это мне нельзя.     

Надо мной нависают руки, я дергаюсь. Руки ставят перед Даниэль блюдце с горячей булочкой размером с голову младенца. Не представляю, как она будет это есть, боги. Это же инсулиновая бомба на фарфоре. 

- В общем, все отлично, д-да... - ослабляю шарф. Тут тепло, но мерный гул человеческих разговоров давит на уши. Морщусь. Столики расположены близко, очень близко. Надо бы заказать кофе тоже, чтобы Дани не сидела и не давилась одна, но я не уверен, что просижу тут долго... можно взять кофе с собой, да? Вздыхаю. Никаких карт я перед ней раскрывать не намерен. Ей это не нужно, мне - тем более. - Лучше расскажи, как ты? Твои картины уже выставляются в национальной галерее?

Моргаю, давя усмешку. Душно. Никогда не считал её выдающимся художником. Даже хорошим - не считал. Мне почти стыдно от этого, но... все это - блажь холеной богатой девочки. Поиски себя.

- З-знаешь... нам лучше пройтись. Могу проводить тебя до дома, - осторожно подтягиваю к себе её недопитый кофе и прихлебываю, облизывая пересохшие губы. Проводить тебя до дома и оставить там с твоими глупыми вопросами, на которые у меня нет ни малейшего желания отвечать.