Покрытый черными перьями Овен гигантских размеров, лежащий под белым холмом. Медленно поднимающийся из-под земли, встряхивающий свое не-руно, смотрящий со спокойным величием, не с вызовом - с вызовом смотрят на равных. Даже во сне Гвалхмей реагирует на это кислой миной, уже в дурном настроении - ворон птица территориальная, конкурентов не любит. Из-под брюха Овна выбегают множество маленьких, по сравнению с ним, ягнят, радостно гоняются друг за другом, подают голоса, с любовью смотря на него. Овен зовет его присоединиться. Они ведь одной сути. Вокруг, как цветы, растут маленькие зеркала. Гвалхмей смотрит в них, но видит только пламя - нет, карты, нет, руны...

Просыпается Гвалхмей рано даже по своим меркам (и откровенно недовольным); городские серые вороны - его маленькая милая сеть осведомителей - еще спят, а офис если и можно открыть, то только ради собственного развлечения. Три сорок один как он плетется мыть тело Софии в душе, уже мечтая сожрать припасенный в холодильнике кусочек человечины. Есть стойкое ощущение, что он пригодится, да и в общем-то, когда он отказывался от плоти рода людского? Правильно.

Во время душа в голову, как это водится, закрадываются здравые мысли, на этот раз более актуальные, чем озарение на тему того, что стоило ответить тогда в пабе полторы тысячи лет назад. Делать Брана Благословенного - а Гвалхмей был уверен, что сон намекал на него, чья еще голова лежит под Белой башней - своим союзником в деле контроля птичьей популяции представляется затеей сомнительной. Никто не любит делиться. Вот если отбить у него мистический контроль над воронами Тауэра - это уже интереснее. Кроме того, кто знает, что было припасено у него, кроме оживляющего котла? Наверняка много полезного, хотя, скорее всего, это полезное сейчас ходит на своих двух ногах и радуется жизни - но направление поиска обозначить можно.

Ну и в конце концов, Гвалхмея ведет любопытство: ведь сон как-то связан с его дальнейшей судьбой, почему бы не узнать, как именно?

Он решает добраться до сердца Лондона на машине. К этому времени в городе уже теплится жизнь, хотя и весьма ранняя, но бесконечных пробок пока что нет. Выбирает парковку поближе, выходит, задумчиво всматривается вдаль, где видны архаичные башни на фоне небоскребов, сероватых в утренних сумерках, но для Гвалхмея это все - новострой, в котором он никогда не был, да и не мог быть. Прищуривается - вороны Тауэра чем-то сильно взбудоражены. Осталось найти переулок, который хотя бы пару секунд не будет отягощен человеческими взглядами - и... готово! Гвалхмей берет пару прыжков разбега и взлетает.

Стая замечает его не сразу. Какое-то время рассевшиеся на газоне под окнами Белой башни вороны громко жалуются друг другу на наглого чужака - что само по себе интересно и некстати, потому что Гвалхмей точно такой же наглый чужак. Патрульные вороны поднимаются в воздух, уже издалека видно, что они не просто взбудоражены, они в гневе, и сейчас этот гнев обратится на Гвалхмея. Исчерпав надежду решить дело миром, он оборачивается в вальравна, отталкивая намеревающихся клюнуть воронов Тауэра потоком воздуха, просто чтобы показать, с чем они имеют дело. Вороны воспринимают демонстрацию силы без восторга: бранят Гвалхмея на чем стоит свет и громко, так, что скоро наверняка придет проверять охрана, но отступают, предпочитая рассесться на газоне и крыше башни. Гвалхмей ворчливо отвечает отточенной тремя веками службы в различных военных частях руганью, подлетая к окнам. Закрыто и зарешечено, как и ожидалось. Одним ударом клюва он разбивает стекло и превращается в ворона, чтобы пролезть между прутьями. Преследования Гвалхмей не боится, птицы Тауэра вряд ли рискнут влезть в ближний бой в узких коридорах с чем-то вроде него. Все, что несется ему вслед - продолжение гневной тирады, которую приходится оставить без ответа.

Он не превращается в Софию. Человека рядом с разбитым стеклом вряд ли ждет теплый прием, а ворон может сойти за одного из стаи Тауэра, который пробрался внутрь по чистой случайности. Если убирающий персонал здесь не из существ, ему ничего не угрожает. Гвалхмей сливается с полом, прикрывая себя светло-коричневой иллюзией дерева. Когда уборщица прибегает на звук разбитого стекла - взгляд встревоженный, озирается с осторожностью - то находит только осколки, пустое место и заглядывающих на лету в проем громких воронов Тауэра (врановые - птицы темпераментные), на которых тут же и падает ее подозрение. Она все еще насторожена, впрочем, и тянет из кармана телефон, чтобы позвонить охране. Ну, ничего страшного. Что они сделают с птицей? Максимум - выгонят его наружу.

Гвалхмей дожидается, когда она уходит, и снимает иллюзию. Отлипает от пола, встряхивается, прыжками-шагами двигается в противоположную от нее сторону, заворачивает за угол.

И встречается взглядом с - ну, на уборщицу этот человек не тянет. В его волосах пух и черные перья, которые он стряхивает. Магическая аура, ощущение дежа вю - коллега? Тот самый чужак, которого от души честили вороны?

- Др-руг, враг? - негромко спрашивает Гвалхмей, но не видит в человеке ни агрессии, ни родственной души. Кем бы он ни был, он не птица по своей натуре, хоть и может носить шкурку. - Нарушитель? Я тоже. Нам в другую сторону. Бери меня на руки и пошли.

Командует деловито, не желая показывать свое человеческое лицо, но и решив по пути прокатиться, а то прыжками и птичьими шагами он долго будет тут возиться. Ворон - птица большая, но не настолько.