Update is coming soon... ]
Легенды Камелота |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Легенды Камелота » Эпизоды настоящего времени » [11.03.2021] the Tower
...is simply damnation.
EDWARD HOLLOWAY X ELMO
11.03.2021 Лондон
это мир заменяемых; что может быть смешней твоего протеста?
поучись относиться к себе как к низшему
из существ.
[icon]https://i.imgur.com/eLeOEAG.gif[/icon][status]жутко живой[/status][nick]Elmo[/nick]
Отредактировано Marvin Madigan (2022-02-02 00:40:32)
Мне, вообще-то нельзя в бар. Особенно вечером в пятницу. Меня задевают плечом: оглядываюсь - молодой парень; а мои ноздри щекочет едва уловимый запах сладковатый запах дури. Вдыхать его мне тоже нельзя, но благодаря моему прошлому я - почти полицейская собака из отдела борьбы с наркотиками. Готов скулить, трясти мордой и показывать лапой, только дддайте, а?..
Я здесь - из-за одной смс-ки. Вместо "здравствуй, милый" и "как дела на работе", он скидывает мне время и место, а это значит, я должен идти. До сих пор не могу называть Эльмо "она" - это чертовски странно и почему-то болит в груди, как будто мы что-то потеряли. Кого-то не хватает в этом уравнении, кого-то, кто так и лежит у меня дома, не моргая, на вид... мёртвый? спящий? Почти как в сказке, только вместо стеклянного колпака - чары стазиса, а для пробуждения нужно что-то куда сильнее, чем жалкий поцелуй.
..Чёрт, мне так не нравится в этом баре, ты бы знал.
Чтобы пробраться к стойке, мне нужно пройти мимо них всех, мимо этих зомби, с блестящими в свете флуоресцентых ламп глазами, как у рыбин. Моя рыбка тоже где-то где-то здесь, ярко-рыжая золотая рыбка. Рыбка в утке, утка в яйце, яйцо в зайце; в рыбке - иголка, в иголке - смерть, идущая за нами по пятам, со скрежетом волоча по полу тяжелую косу. От этого скрежета меня колотит ужасом.
Нахожу свою золотую рыбку у бара; славная, ладная такая - засматриваюсь; я бы сказал, любуюсь, как переливаются плавники и как она танцует; я плох в метафорах, но последние недели жизни даже из меня сделали... романтика, что ли?
Потому что стоит мне осмотреть Эльмо уже другим взором, просканировать, я чувствую, что что-то не так, можно сравнить с битыми секторами на жестком диске, тело медленно, но верно разрушается, оболочка слишком слабая для него; а я каждый день, два раза в день подхватываю эти оборванные нити, связываю их меж собой снова, а они, бллять, они вообще не держатся.
Пусть. Пусть, думаю я, и наблюдаю за тем, как Эльмо кормит какого-то козла маслиной с шпажки.. Потом то же самое повторяет с его спутницей. Все так весело смеются, что я нихреново чувствую себя лишним. На самом деле, я даже не помню, как в моём рту появилась сигарета, настроение у меня подходящее ровно для того, чтобы курить и наблюдать за тем, как Эльмо клеит какую-то парочку.
Крошке нужно развлечься. Крошке нужно.. Дурацкий йогурт в час ночи, и плевать, что ближайший супермаркет закрывается через пять минут? Пожалуйста. Тирамису или просто суп на обед? Нас знают в лицо все курьеры доставки в округе, потому что ты открываешь им в одной лишь моей рубашке, а они пялятся, уронив челюсть.. Встретить меня под зданием суда перед всеми, налетев так же, как тогда, ураганом, и слегка подпортив мою репутацию убеждённого холостяка? Впрочем, не бойся, крошка, ты ничего не подпортил: на наших пальцах нет колец, а внешняя разница в возрасте только закрепляет мой статус мудака.
ко мне приезжала сестра, - я пытаюсь отмахаться от расспросов
сёстрам не засовывают язык в рот,- хохочет Майк из тридцать пятого а
я бы тоже хотел иметь такую сестру, - всё ещё смеётся-хрипит Майк
А я хочу, чтобы Майк умер.
И чтобы те двое, кто сейчас вертятся рядом с Эльмо, особенно парниша, ладонь которого я вижу на чужой талии, тоже умер, желательно немедленно, хотя это испортит вечер, да?
Они могут умереть в постели от остановки сердца.
Этот, с пакетиком разноцветных таблеток, в форме официанта, нет, я не видел ничего, я просто узнаю таких по глазам - тоже пусть умрёт.
Моргаю.
Опускаю веки. Выдыхаю: не дело убивать каждого, на кого Эльмо положил глаз. Не дело ведь?.. Так мои крылья почернеют враз, а они так нравятся ему..
нравятся больше, чем я
Подхожу к троице - у стойки всё забито, а потому приходится протиснуться боком между Эльмо и какой-то девушкой. В моём взгляде даже нет укоризны, нет злости, я просто, блять, устал, я так устал, Эльмо,
я так хочу, чтобы мои глаза тоже светились в темноте, как у рыбы, пустые и бездумные из-за пресованной таблетки с сотней милиграммов мдма, амфетаминов и прочей дряни
что угодно, лишь бы не смотреть наживую, как он умирает
Осторожно касаюсь ладонью плеча Эльмо; я уверен, он видел меня, но хочется напомнить ему, вежливо пока что напомнить, какого хрена ты теперь меня не замечаешь?, а?..
Парень, заметивший меня, смеётся:
- Это твой папочка, что ли? Эй, детка, ты ему не по карману..
Моей усмешкой можно ломать кирпичи. Можно, крушить поезда. Наверное, даже сбивать самолёты..
Деликатно покашливаю. Крошка, хватит расточать улыбки, повернись ко мне, пока мне не захотелось потушить об эту красивую белую кожу сигарету.
В этом теле ход времени ощущается особенно остро. Спешу, как могу: бегу, сбивая углы, мизинцы, локтиколени, и все равно не могу отделаться от чувства, что безнадежно опаздываю. Я - белый кролик с часами и красными-красными прокуренными (проплаканными?) глазами; я - заводная мартышка с тарелками, из головы которой вместо ключа торчит бикфордов шнур. Тик-так, тик-так. Скоро что-то произойдет, душечка, и я к этому критически не готов. Ты - тоже.
Мне хочется зажмуриться: чудится треск фитиля у самого темени
БАМ
и... все. Совсем-совсем все. Натягиваю улыбку вместо бронежилета: не спасет, но подсластит пилюлю. Что-то не так, детка. Просто... н-не знаю, почему, но первая мысль, которая приходит мне в голову с утра уж который день - не “еще пять минуточек”, не “хочу кофе” и даже не “стащи ты с меня ногу уже наконец”, а “успеть, пока я жив”.
Жива.
Покаяжива сидит у меня в затылке черной гематомой, опухолью, пульсирующей в такт сердцебиению - а оно, сердцебиение, такое ровное, мерное, как набат, и не к чему придраться, не в чем мне упрекнуть это тело, но что-то растет и множится, а может быть и наоборот - тает; я не понимаю, что-то... что-то утекает сквозь пальцы
...пальцы с облупленным черным лаком - этими пальцами я трижды в день, а то и чаще, оглаживаю веснушчатое бледное лицо, прикрывая его веки; пока Эдди не видит, я много сижу с ним, укладывая мертвецки тяжелую голову на колени и перебирая волосы. Меня коробит от его вида - он похож на восковую фигуру мадам Тюссо, на бутафорское глянцевое яблоко для натюрморта... а я - живой, и все мне нипочем, тррра-ля-ля. Когда-то давно мне снился кошмар: я брожу среди живых бесплотным духом, пока мое тело предают земле. Кричи-не кричи, а слышно только, как с глухим стуком земля падает - горсть за горстью.
Наяву все куда сложнее, чем в детском кошмаре.
Я не бесплотный. Тело не мое - ни одно из. Нет ни земли, ни гроба: вместо них мы обустроили ему гнездышко на диване, и он кажется очень-очень мирно спящим в коконе из пледов и подушек, только...
Сглатываю.
Пока Эдди нет, мы смотрим с ним передачу про львят по дискавери и разговариваем. Все разговоры-монологи сводятся в итоге к тому, что я шепчу ему, что мне жаль; жаль, жаль, жаль, я виноват, прости. Он никогда не отвечает. Бездушная рыжая сволочь.
Вчера я заснул рядом с ним на диване, прислонившись к нему спиной и закинув на себя его прохладную тяжелую руку. Проснулся уже в кровати: вернувшийся с работы Эдди лежал рядом и курил в потолок. Мы сделали вид, что ничего не произошло. Скоро нашей любимой игре пойдет второй десяток веков. Можно будет заказать торт и воздушные шары. Торт будет похож на красный бархат снаружи, а начинка будет из цыпленка с грибами - чтоб вкус наебалова был в каждом кусочке. На воздушных шарах будет написано “счастливой Хануки” и “выздоравливай!”.
Мы вообще почти не упоминаем его. Он как наш тяжело больной ребенок; как наш общий маленький грех (а на самом деле только мой). Преступление, о котором никому нельзя рассказывать. Волан-де-Морт, которого нельзя называть. Ему нет места в наших разговорах - а в наших головах он занимает его настолько много, что тяжело дышать: мне так давит на гортань, ты бы знал... вы бы знали...
Молчим.
Кто первый обвинит другого в черствости и эгоизме, тот победил, да? Я не хочу выигрывать, я хочу продуть в этой игре вчистую, ведь я этого заслужил. Хочу проиграть, не моргнув глазом на любые обвинения - так мой образ самовлюбленного труса будет выглядеть цельнее.
При Эдди я теряю к нему всяческий интерес. Есть я и есть мои тела, ясно?.. Это тоже очередная наша игра: если не получается делать вид, что ничего не произошло, нужно делать вид, что все в порядке. Жить, спать, гулять, трахаться и не думать о белом медведе. О том, что я налажал... ла так круто, что на выставке проебов я был бы главным экспонатом. О том, что в соседней комнате лежит жертва обстоятельств, а на самом деле - жертва моей тупости. О том, что до сих пор неясно, жив ли он вообще, а если и жив, то ему там точно не одиноко: с ним в теле ютится допотопный моральный урод, и на сей раз это даже не я. О том, что Иоанн решил, что я один из них. О том, что он так озлоблен на Рафаила, что...
Хватит.
Я просыпаюсь с Эдди в одной постели четвертый день кряду; я тороплюсь поцеловать его раньше, чем он меня, но часто застаю его уже проснувшимся и просто смотрящим на меня из-под полуприкрытых век. От его взгляда у меня по коже бегут мурашки: он настолько теплый и бархатистый, что похож на тяжелое одеяло, которым меня накрывает с головой, от макушки до пят... похож на его крылья, которые я вижу последнее время все чаще - будто он тоже старается успеть.
Отгоняю эту мысль от себя. В нем столько молчаливой нежности, что отгонять эту мысль все сложнее и сложнее.
Я несусь вперед хвостатой кометой, хватая все по верхам: хочу не спать с тобой всю ночь; хочу встретить тебя с работы и прогуляться по городу пешком, пока с ног не свалимся; хочу поцеловать тебя в магазине, пока ты выбираешь мне одежду, потому что я понятия не имею, что мне полагается носить, а в его одежде я тону. Хочу попробовать тот странный китайский суп, воняющий лимоном и моллюсками. Отправить тебе пару фото сомнительного содержания со второго телефона, пока ты на работе. Рассматривать-гладить царапины на твоих плечах. Досмотреть дурацкий сериал, концовка которого мне все равно не понравилась.
Концовки никогда не бывают хорошими. Это же, блять, концовки. Конец всего. Магии нет. Его нет. Меня...
Себя я нахожу на дне стакана не то в баре, не то в клубе - я в этом не силен, да? Джин-тоник один к двум, а по ощущениям - один к шести. Когда чужая ладонь ложится мне на талию, прикусываю ломтик лимона так, что сок брызжет, и кривлюсь. Он смеется; мне нравится, когда он смеется и смотрит на меня так, но его спутница нравится мне больше. У нее маленькие юркие пальцы, похожие на крохотные палочки для китайской еды, а глаза как у абиссинской кошки.
Когда он ест с моих рук, я вижу его розовый влажный язык, ловко собирающий оливку. Мне смешно, мне весело, я чувствую себя очень живым, хоть и немного в симуляции.
Покаяжива.
Пластиковый Кен говорит мне, что я особенная. Пластиковая Барби говорит мне, что от одной таблетки ничего не будет. От одной ночи - тоже. Я и без тебя это знаю, душечка, но - так и быть - позволяю тебе лелеять мысль, что вы - охотники, а я - жертва.
если они захотят отрезать мне голову и сделать из нее симпатичное кашпо, то без магии я совсем-совсем ничем не смогу им помешать
Ну и пусть, да? Эдди задерживается, а это тттак неприлично, так неуважительно по отношению к даме!..
можем не успеть. часы пробьют полночь, и карета превратится в тыкву.
Моргаю, щурюсь на свет, делая вид, что не замечаю его, не замечаю сигаретного дыма, который он выдыхает мне в затылок, не замечаю его ладонь, лежащую на моем плече таким знакомым жестом... будь мы одни, она скользнула бы чуть выше - или ниже - цепляя большим пальцем бретель...
- Я думала, ты не... - начинаю; пластиковый Кен прерывает меня на полуслове, а я думаю о том, что в женском роде говорить о себе непривычно и сложно, но если мужской род такие кретины поголовно, то бллллять...
Отступаю назад - на крохотный шажочек, которого достаточно, чтобы коснуться спиной его груди. По ощущениям это похоже на замкнувшуюся электрическую цепь. Веду лопатками, как огромная сытая кошка. Ну... почти сытая. Прихватываю свободной рукой пальцы на своем плече и коротко поглаживаю-сжимаю, не то успокаивая, не то просто обозначая - я вижу тебя, привет.
- Тебе не по карману даже нормальный джин. Не впечатляет, а? А мой папочка как минимум старается, - улыбнувшись, салютую Кену наполовину пустым стаканом с гомеопатическим джин-тоником. Хочется скрипеть зубами, но у этого тела от скрежета ноет челюсть. - Твое здоровье.
недолгое, недолгое, недолгое. Поворачиваю голову и почти сразу утыкаюсь носом в его подбородок. Видимо, большой серый волк склонился поближе, чтобы лучше слышать. То ли музыка слишком громкая, то ли старость пообтесала слух, ха-ха. Ха...
это весело, если забыть о том, кто из нас состарится и умрет раньше
через три два
один
- Эдди, это... - хмурюсь на мгновение, вспоминая имена, - ...Питер и Э... рин.
Представляю их друг другу, будто мы собрались играть в го. Или в какую-нибудь дурацкую настольную игру. Не люблю настольные игры. Они скучные и в них нужно следовать правилам.
Пригубливаю джин. Взгляд расфокусировался на мгновение, по пальцам пополз колючий холодок. Едва заметно качаю головой, смахивая с себя зачатки опьянения, как паутину.
это не похоже на опьянение
Брысь, прочь, хватит. Со стуком ставлю стакан на барную стойку и замираю, глядя, как пальцы Эрин гладят мои, невесомо скользя выше... я... мммне..
- Ты так поздно сегодня, и молчал полдня, - шепчу в плечо, не отрывая взгляда от Эрин и её странных палочек-пальчиков, - Нашлись дела поважнее?..
Сигаретный дым застилает мне глаза, как саван.
- Дашь мне с ними ознакомиться?.. - яд сочится даже сквозь улыбку.
Не смей, Эдди, просто не смей. Не сейчас, покаяжива.
[icon]https://i.imgur.com/SpDnvbv.jpeg[/icon][status]жутко живой[/status][nick]Elmo[/nick]
Думала, я не... приду?
Это потому что мне нечего делать в таком месте, не так ли, Эльмо?
Он ведь прекрасно знает, что мне нельзя тут быть по показаниям моего психотерапевта, опустим приписку мелким шрифтом - нарколога, потому что такие, как я, бывшими не бывают, но если у алкоголиков ещё как-то случается попроще, и они могут держаться на твердости воли...
Мне сейчас не хватает ни твёрдости, ни воли.
Плечи обмякли, на лбу выступил холодный пот - совсем чуть-чуть, но я чувствую.. Где-то здесь предел моих возможностей, так? Как человека, как ...ссущество, слово на букву а я произносить не хочу даже в бреду, потому что чёрта с два бы оно что-то означало, чёрта с два бы это мне помогло!
Мне не на кого злиться: Бога нет; и даже эта парочка, Питер и Эрин.. при ближайшем рассмотрении оказываются среднестатистически милыми.
клянусь, я думал, она скажет - Питер Пен, а эти двое закивают, как китайские болванчики, согласные на всё, лишь бы она с ними говорила
У Питера улыбка, как из рекламы зубной пасты, впрочем, и сам он... кхм. Богом клянусь, фить-ха, гель для волос у него закончился, и он воспользовался дешевой силиконовой смазкой - пряди так и слиплись, и этот вишнёво-ментоловый запах въедается так, что не забудешь, и вот, в разрезе всего этого, я уже с куда большим любопытством всматриваюсь в лисье личико Эрин - девушка чем-то даже похожа на нынешний облик Эльмо, но куда больше острых, хищных черт.
...сразу вспоминаю Дейзи
искусственные улыбки, искусственные цветы на карточках с поздравлениями, фальшивые счета; даже когда мы просто встречались, клянусь, она симулировала, лживая сука
папочка оплатит тебе конный клуб, Арчи
папочка
Даже глазом не дёргаю. Эрин не в моём вкусе, определённо.
этого же ТЫ хочешь, Эльмо, чтобы я определился? потому что эта игра - для двоих
Не знаю, кого хочу больше обжечь сигаретой, но Эрин я не слишком хочу трогать - эта взорвётся; рука Питера далеко, от тычки в лицо он, сука, увернётся, а Эльмо так уместно накрывает мою ладонь своей...
Моргаю. Тёплые лопатки Эльмо касаются моей груди. Злость не проходит, но затихает - спрятавшаяся в траве змея. Ждёт.
Я смягчаюсь, можно даже сказать, плыву. Прикрываю на секунду глаза, склоняясь над виском Эльмо, втягиваю носом запах.
Почти привык.
Глажу большим пальцем заднюю сторону шеи, задевая самым кончиком мягкие, смешные волоски; знаю, если подуть на них, Эльмо щекотно, знаю, что и сейчас щекотно...
- Сам..а знаешь. Можешь прийти в офис и ознакомиться, или мне выслать тебе на почту своё расписание? - щурюсь. Всё ведь знает, ччёрт. С тех пор, как младший Мэдиган "уехал на недельку в отпуск", я снова работаю за двоих.
Делаю полшага в сторону, оставаясь за плечом Эльмо; нас, конечно, представили, но жать руку я им не обязан; соскальзываю ладонью с загривка Эльмо ниже, удерживая её между лопаток - там, где сходится застёжка лифчика, и просто поглаживаю горизонтальную полосу ткани, цепляюсь пальцами за застёжку, но недостаточно, чтобы расстегнуть; это занятие меня успокаивает
и я словно говорю ей: да, я здесь
и никуда ты не уйдёшь без меня ни отсюда, ни из любого другого места, я не отпущу тебя, потому что...
...ты, дорогая, буквально на глазах разваливаешься на части.
Ладно. У меня ощущение, что мой лоб блестит, как отполированный металлический мячик, но в этой богадельне жарковато, Питер Пен выглядят не лучше. И, раз уж Эльмо решает развлечься, я не собираюсь доставлять ему удовольствие, обламывая "праздник". Никаких сцен с вытаскиванием хрупкой девушки отсюда за руку - уверен, она будет сопротивляться ровно настолько, чтобы я оставил синяки, и нами заинтересовалась охрана; никаких скандалов, ссор, никаких разбитых о мою голову бутылок - о, этим она бы потешилась, верно? В этом теле, без Марвина, да и без магии, у Эльмо начисто срывает башню, и порой мне кажется, он чувствует себя неуязвимым и бессмертным
или уже мёртвым, мёртвым тоже нечего бояться, чшшшш
Я буду делать то, что умею на самом деле неплохо делать - быть папочкой; ненавижу, кстати, как она произносит это слово, как складываются её губы, как звучат капризные нотки в голосе.
Думаю: можешь даже напиться. Можешь даже встельку - я же умею лечить, я починю всё, знаешь, похмелье или отравление лечить гораздо легче, чем...
- Бармен, можно моей крошке джин получше, хотя бы Беркли, например?
Жестом показываю - нет, мне не нужно. Я за рулём. Кому-то же нужно развозить по домам детишек, не так ли?
Безотказная отмазка, на самом деле.
Действует на всех, кроме Уолтера, который может с бокалом виски проехаться мимо Трафальгар Сквер, и купленные полицейские будут салютовать ему, как генералу. Уолтеру я обычно говорю, что я педик. Он каждый раз смеётся, и говорит, что обожает моё чувство юмора, а я угощаю его сигарами, потому что пока он курит или пьёт, он хотя бы затыкается.
Уолтер присылает мне под конец дня подарок прямо в офис - стриптизершу - в извинение за очередной отпуск своего не самого удачливого отпрыска
да, дорогая, я был в суде
Выдыхаю дым. Вдыхаю запах волос Эльмо, к нему примешиваются нотки треклятой вишни с ментолом, и чего-то пряного - духи Эрин. Мой взгляд скользит по ней так же, как её пальцы скользят по руке Эльмо. Звенящая пустота в мыслях вот-вот лопнет.
- Мы надолго здесь? - в моём голосе сквозит сомнение.
Тушу сигарету в пепельнице, касаюсь губами рыжего виска, мммоя, взглядом встречаюсь с Питером и... вижу в его глазах интерес. Щурюсь.
- Мы могли бы поехать домой. И забрать твоих друзей с собой, если хочешь.
Отредактировано Edward Holloway (2022-02-15 16:53:17)
Красавчик Питер...
а ведь он действительно красавчик - вы только посмотрите на эту чуть квадратную (ровно настолько, насколько нужно) нижнюю челюсть, на этот прямой нос с привлекательной горбинкой, на эти изогнутые в пренебрежительной улыбке губы... господи, Всехняя за такую жертву полцарства отдала бы - хоть Верхнего, хоть Нижнего, хоть Ничьего; щурюсь - а тело отдала бы?.. каков курс Питеров к Мэдиганам нынче?
полцарства за коня; жизнь первенца - за мелочные желания вроде богатства, власти... удачного марьяжа
я тоже думал раньше, что мне все это нужно. теперь я знаю, что мне нужно только время, которого у меня меньше, чем воды в Африке, чем правды в Библии, чем альтруизма и любви в Боге
...красавчик Питер исчезает в уборной. Перед тем, как дверь в сияющий холодным светом толчок (толчки, холодильники, больницы и богадельни всегда светятся холодным, а, а? верно, это должно навевать мысли о чистоте) закрывается, я вижу, как он сует палец в свой прекрасный с горбинкой нос.
Мне хочется избавиться от них всех. Выкинуть, как утром я выкинул его футболку, продырявленную ножницами. Дырка на печени, дырка под солнечным сплетением. На сердце. Восстановлению не подлежит, да, Эдди? О, это ты точно не вылечишь.
Давай-давай, Питер, при должной тренировке получится запихнуть по локоть.
Мне откровенно скучнннно и как-то... брезгливо. Брезгливо настолько, что на трезвую голову выносить невозможно. Пальцы Эдди скользят по застежке лифчика; при желании он может оттянуть её сильно-сильно и отпустить, и со звонким шлепком она оставит след на моей спине. Прикрываю глаза. За каждый такой след я оставляю два. Ты делаешь мне больно - я делаю больно вдвойне; даешь мне затрещину - я ломаю тебе нос; убиваешь меня - я...
превращаю твою жизнь во что-то очень красивое, гротескное, смехотворно-больное - вроде ядерного гриба на школьном утреннике (я же говорил, что это шоу будет просто бомба), или отполированного магнума в роддоме (все там будем, крошки, помашите маме ручкой)
Опрокидываю в себя еще с треть стакана и облизываюсь. Почти не замечаю, как мои губы кривит усмешка; будь у меня магия, пальцы красавчика Питера приняли бы такую затейливую форму, что идеально подошли бы к анатомически несовершенным носовым ходам...
Честно говоря, после этого они бы ни для чего больше не подошли - в этой жизни. Разве что для прочистки засоров в трубах, да и то до первого незамеченного измельчителя.
Мою усмешку замечает Эрин и, видимо, расценивает как одобрение, потому что её пальцы-палочники ползут выше - и точно как палочники на свету замирают, стоит мне бросить на них взгляд. Тише едешь - дальше будешь, Эрин. Мы... играем.
Я - в поддавки.
Эрин - в затаившегося тигра.
Эдди - в закодированного алкоголика, оказавшегося в баре. Заходят как-то в бар циник, нигилист и социопат... Не знай я его, я бы и правда решил, что он закодирован: слишком напряжен... слишком хххрипло, слишком много неуверенных ноток. Я не привык видеть... о, нет, я его не вижу - слышать его таким.
Что-то, верно, произошло; что-то, о чем мне только предстоит узнать, да? Как и Эдди предстоит узнать о том, что я изрезал к чертовой матери всю его одежду, оставшуюся в квартире. Я вырезал бранные слова, я вырезал раззявленные пасти, я вырезал снежинки. Я едва не перешел на его тело: еще неделька-другая, и можно будет вырезать на нем инициалы, сердечки и ножи, как на коре заветного дуба. Все равно ни на что не годится.
А у меня есть неделька-другая?
Или мне стоило начать уже сейчас?..
Мне чудится запах его пота сквозь парфюм и сигаретный дым. Я тоже пользуюсь его парфюмом. Контраст меня забавляет. Кроме того, не забивая запах чужого тела хоть чем-нибудь, я чувствую себя неуютно - будто без одежды.
Оголенный провод.
Ничего не получается, Эдди. Нет такого взаправдашнего ритуала, который можно провести без магии - бесталанных ведьм с их идиотскими картами и дилетантов с хрустальными шарами и безобразными счетами я в расчет не беру. Я использовал отпущенное время по максимуму - Бардо Тхёдол лежит у моих ног. Книга Земли лежит у моих ног. Пикатрикс лежит у моих ног.
Ими можно было бы топить печь, если бы она у нас была.
Я все проебал.
Магии нет. Без неё я беспомощен и остро ощущаю свою ненужность. Раньше для маленького акта вандализма мне не нужны были ножницы. Даже руки не нужны: так разве, пальцы в нужный жест сложить. Я есть магия. Она делала меня особенной, лучшей версией меня самого; из-за неё меня выманили из покосившегося холодного сарая, из-за неё со мной носились как с писаной торбой, из-за неё со мной считались, меня боялись, меня любили. И убили - тоже. Я - вредный, мерзкий кусок дерьма, под пальцами которого растут самые красивые цветы; я - истероид, бешеная курица, которую нельзя-нельзя-невозможно игнорировать, потому что я могу разнести в щепки все, до чего дотянусь...
Стакан, барную стойку, танцпол. Могу провалить потолок на головы. Эрин, вернувшегося Питера, мнущегося позади меня Эдди могу разнести тоже: от Эрин остались бы смешные дымящиеся ножки, как у болотной цапли. От Питера - кудрявые пальцы без суставов.
От Эдди остался бы я.
Вот только понятия не имею, что мне делать, если бы от Эдди остался бы только я. Может быть и правильно, что я... утекаю. Умираю. Потому что он живет без меня куда дольше, чем со мной, ему легче. Сколько лет он топтал землю спокойно после того, как меня этой же земле предал?.. Не знаю, но думаю, что много.
Я же почти не помню себя отдельно от Рафаила. Врос, обвился, как плющ. Сорняк.
- Может быть, и правильно... - задумчиво шепчу. Почему-то мне кажется, что Рафаил вот-вот взорвется. Что тогда будет? Некрасивая сцена? Как в диафильмах. Щщелк - прекрасная челюсть Питера глухо и страшно хрустит. Щщщелк - голова Эрин чудесным образом поворачивается на сто восемьдесят градусов. Щелк - каждый, кто имеет неосторожность попасться под горячую руку, очень скоро обнаруживает у себя порок сердца, рак печени, язву желудка и прочего ливера...
Что-то висит в воздухе густое-густое и черное-черное, как смог. Его дыхание обжигает мне ухо. Тепло... Шершавое касание губ; гладкие прохладные пальчики Эрин - мне почему-то очень хочется обхватить их губами и облизнуть.
У меня так мало времени. Покаяжива, я не хочу думать о том, что нравится или не нравится Эдди. И в то же время - о чем мне еще думать?..
Глотаю остатки джина залпом. Меня ведет.
Хватаюсь за предплечье Эдди, чтобы не оступиться, и использую его как опору. Коротко глажу Эрин по ладони, прощаясь. Пойдем, Эдди. Пойдем, поедем домой на твоей чудесной тачке, унесемся, блять, в Диснейленд, а на повороте не справимся с управлением (потому что я засуну язык тебе в ухо и фигурально, и буквально), разгонимся побыстрее (как тебе нравится) и врежемся в грузовик... какой-нибудь evergreen подойдет. Море крови, общие похороны. Наши органы будут изрешечены и не подойдут даже самым непритязательным реципиентам. Наши кости будут лежать вместе, сплетенные. Ты больше меня не переживешь и не истребишь еще пару центнеров яблок после моей смерти. Не будешь наслаждаться жизнью и всем-таким-прочим, пока я мерзну в аду.
Идет?
Он помогает мне накинуть пальто, оставленное на вешалке у входа. В пальто - телефон, карты, ключи... всё. Без магии я - открытая книга: бери и делай, что хочешь. С магией никто и никогда не посмотрел бы на мои карманы. Я едва не спотыкаюсь на ровном месте, но знаю, что Эдди поможет. Эдди подхватит, а если не подхватит - соберет меня с пола. Проводит в уборную, подержит мне волосы. Омерзительно мило.
Так приятно и отвратительно на тебя рассчитывать и быть в тебе уверенной - ты бы знал. Как будто мы играем в игру, правила которой знаешь только ты. Подбадриваешь и говоришь, какой... какая я молодец, пока я переворачиваю фишки, рву карты, порчу игровое поле.
Все так и запланировано, да поможет нам Господь.
Он открывает передо мной дверь машины, а я - жду, сжав ладони в карманах. Воздух такой чистый и вкусный. Недавно прошел дождь. Внутри мы молчим с пару минут, думая каждый о своем, наверное; я привычно откидываюсь на спину и кошу взглядом в окно, накидывая на себя ремень безопасности. Дотрагиваюсь до его ладони и указываю жестом на ремень: пристегнись тоже.
Сюр.
- Поехали домой, Эдди. Покажешь свое расписание, - улыбаюсь. Мне кажется, что подбадривающе и почти даже не едко. Мне хочется успеть сегодня съесть вафли и приготовить молочный коктейль. Мне хочется лечь спать не слишком поздно, чтобы утром проснуться вместе с ним. Мне хочется гладить его лицо и зарываться пальцами в волосы.
Можно даже поговорить о Марвине и о том, что я бесполезен. Можно не говорить: скоро и так все станет ясно.
Перед глазами плывет. Моргаю. Поворачиваю голову, чтобы сказать ему что-то... что-то... уже неважное, наверное, потому что я мгновенно забываю, о чем я хотел спросить... или сказать... потому что мой взгляд прикован к длинному светлому волосу на плече Эдди.
Вот так вот. Я думаю о том, как я буду уходить.
Он меня уже проводил.
Длинный светлый волос, блестящий в отраженном свете фар, на темно-сером шерстяном пальто. Пошло. Очень пошло. Очень... осторожно протягиваю руку и стягиваю кончиками пальцев чертову кошачью шерсть. Держу на весу, как мерзкую спагеттину. Как слизняка. Дождевого червя.
Скриплю зубами. Если бы у меня была магия, я бы исполнила свою фантазию про эвергрин мгновенно, по щелчку пальцев... но все, что у меня есть - умеренно симпатичное тело и голосовые связки, к нему прилагающиеся.
- Останови тачку, - медленно и очень спокойно цежу, глядя прямо перед собой. Я не хочу смотреть ему в глаза, потому что, блять, он обязательно мне все-все объяснит; потому что в них я увижу что-нибудь, что отговорит меня, образумит... напомнит о том, насколько я от него сейчас завишу. - Останови. Чертову. Тачку.
Хочу оказаться подальше отсюда. В объятиях Питера, например. Пить джин изо рта Эрин. И чтобы не пахло сигаретами, чертовым парфюмом и...
Облизываю губы. Меня тошнит.
[icon]https://i.imgur.com/GsEQyYW.gif[/icon][status]жутко живой[/status][nick]Elmo[/nick]
Отслеживаю происходящее уже где-то на подходе к машине, и думаю о том, что ехать к нам было бы немного неловко - пришлось бы как-то объяснять спящего на диване парня. Впрочем, в темноте его всё равно не видно, и, так как в стазисе он даже не дышит... И не слышно тоже.
А вот мне дышать приходится. Почти жалею об этом, пока ловлю Эльмо - за локоть и за талию.
Дорогая, ты выпила слишком много, хочу сказать я - навязшей на зубах, гнилой репликой, сколько раз я повторял её до этого другим, бывшей жене? Сколько раз Эдди повторял, окей.
Да, лучше поехали домой. Будем играть в игру для нас двоих. Я буду купать тебя в ванной с пенкой, будто в детстве не доиграл в куклы - старый сексист Эдди точно недоиграл, а архангелам любые игры не положены; а потом смывать с твоих белых ступней губкой пенку и - я знаю, ты любишь массаж ног, - облизывать ровный ряд пальцев. Пока ты жива. Пока это тело принадлежит тебе, потому что я живу в постоянном ощущении крушения поезда, которое вот-вот случится: то ли тела не станет, то ли тебя в нём не станет, и я не знаю, что хуже. Боюсь, я больше не смогу тебя найти. Боюсь, ты забудешь меня навсегда.
Лучше так - думать про ванну с белой пушистой пенкой. Я принесу тебе туда ещё бокал вина и буду слушать, как ты надо мной смеёшься. Мне даже не обидно: я люблю твой смех. Нравится, как ты щуришься. Буду смотреть, как по светлой, почти прозрачной коже стекает мыльная вода, подчёркивая очертания - маленькая грудь, выпирающие рёбра, узкие бёдра, почти как у ребёнка, были у этой...
как её, бллять, зовут?
я не смог запомнить даже это
хотя постер с лицом теперешнего Эльмо и надписью Р А З Ы С К И В А Е Т С Я мозолит мне взгляд с каждого столба
уймитесь, её больше нет
и не будет
Элизабет? Эллиот? Что-то.. тоже на Э. Помню только, что ей было двадцать два.
...уймитесь, если Эльмо сгинет отсюда, клянусь, я предпочту не оставить от этого тела ничего, чем..
Поворачиваю ключ зажигания. Почему-то мы уже в машине. Я не пил, но ощущение, что меня полностью пропитал еловый запах, даже почти без примеси спирта, выпей меня, ну же, всего один глоток, тебе станет легче.
Может, и станет.
Может, мне и правда пора перестать бояться скелетов в шкафу - это мистер Холлоуэй был слаб духом и телом, я - только духом; я могу избавить себя от влияния любого вещества очень быстро, если не накидаюсь до почти отключки, если.. захочу.
Если захочу. Хха.
Будем честными: мне хочется напиться до отключки. А ещё лучше - раздобыть пару дорожек кокаина, чтобы хотя бы на несколько часов абсолютно всё перестало меня ебать.
Такого Эдди ты предпочитаешь, да, Эльмо? Папочка всё решит; вынужден признать, сейчас почти не осталось ничего от того самого папочки; я жалок, бессилен, и это знаем мы оба. Эльмо без магии - бомба на ножках, и я просто жду, когда рванёт, потому что раньше он делал магией всё: открывал двери и окна, разогревал остывший кофе, как-то раз даже застегнул пуговицу на моей рубашке, это было... забавно. Привычно. В этом был весь он.
Сейчас - ни намёка на неё. Ни щелчка дверной ручки, ни одного мокрого от мартовского дождя пера на окне..
"много сил оставил там"
Мы оба знаем, что это неправда. Просто в этом теле нет искры. Ни капли крохотного намёка на магию, эта девчонка - определённо не её носитель, не то что Марвин; значит, нам надо искать другое тело, а как, бллять, сделать это без магии? Хочу сказать Эльмо, что нам нужна помощь, в этом мире должен быть хоть кто-то, способный нам помочь, окей?.. Кто-то, кто бы даже помог найти тело оборотня, способного обращаться в птицу. Это было бы почти привычно. Почти.
Моргаю. Огни ближайших машин светят далеко; до дома нам ещё полчаса, я не помню, как пристёгивался - это сделал тоже на автомате, когда Эльмо вдруг подаёт голос.
И держит что-то в руках.
Я бы не понял, что это, я бы растерялся и начал играть в идиота, если бы не знал так хорошо эту сцену.
Твою мать. Чёртова шлюха, подарок Уолтера, умудрилась оставить на мне след, и теперь этот длинный белобрысый высветленный волос держит в руках Эльмо, как доказательство моего предательства. Надо было рассказать? Да нихрена; сцена была бы в баре, была бы до бара, и я искал бы её по всему городу, пока она развлекается в поисках новых игрушек;
новых, молодых и послушных - я им не чета
...Такое уже было. Эльмо уже просил меня затормозить так, а потом вылетал из тачки лицом в низ. Он до крови счесал об асфальт ладони, а я не хотел его лечить: злился. Скучаю по тому времени. При мысли о том, что он в новом теле так же вылетит из машины, меня пробирает дрожь. Мне страшно за него и кажется, что я больше не соберу его по частям, он такой хрупкий сейчас, знаете, маленькие слабые суставы, кожа - тонкий шелк, и такой же нежный, я постоянно жду, что он вот-вот развалится в моих руках, а потому сейчас..
торможу.
Как велено.
Хочешь оказаться на дороге, детка? Пожалуйста.
Смотрю на то, как она вылетает из салона, с улыбкой. Мы на трассе, идти особо некуда, неподалеку мост, и Эльмо пока не настолько сошел с ума, чтобы... Окей. Я надеюсь, мост он пока что просто не видит.
- Ты пьяна, детка. Не думаешь, что тебе показалось?
Стоит ей начать идти, я медленно трогаюсь с места - вслед за ней. И поглядываю из окна. Моё выражение лица не поддаётся критике. Облезлый череп покрыли тонким слоем медового пудинга, и где-то косточки да просвечивают, но в целом - сладко, сладко.. Почти правдоподобно. Я омерзительно хороший актёр: как-то раз играл в "чшшш" двадцать два года, помнишь?
- Садись обратно в машину и поехали домой. Закажем пиццу, или, чёрт возьми, поедим на ужин твою любимую брокколи, а?..
Проезжающая рядом машина визжит; я не вздрагиваю - я всё ещё жду чего-то похуже, чем вой сирены. Что Эльмо сейчас побежит на проезжую часть, например. Будет забавно: я готов выскочить следом, а после мне не останется ничего, кроме как занести его обратно в машину. Возможно, придётся его вырубить. Назавтра полицейские обработают заявление от кого-то из случайных свидетелей, и мне придётся объяснять им, почему я заталкивал в свою машину исчезнувшую девушку. Потому лучше, чтобы случайных свидетелей не было.
эльмо, ты можешь погасить свет?
конечно же, нет
- Да брось, - ворчу я. В прошлый раз он собирался от меня улететь. Теперь же.. - у тебя даже пока ещё крыльев нет, так и будешь идти на своих двоих? Далековато. Вернись, а? Придумала себе какую-то чушь и сердишься.
Я заперт в этом бесполезном, убогом теле. Спасительный берег оказался тюрьмой.
У меня больше не болит голова. Голоса не преследуют меня. Впору выдохнуть и вознести молитву Богу (чьему - неважно), разжать пальцы, сложенные крестиком за спиной; выкинуть полупустые упаковки бесполезных обезболивающих. Забыть о привкусе железа на языке, появляющегося, если ходить по дверям слишком далеко и долго. Забыть о том, как виски разрывает, если брать слишком много... как тогда, с этой чертовой деревней, которая случилась с нами века назад: сотни душ - сотни костяных игл, ввинчивающихся в мозг, глаза, десна... даже тогда я еще мог колдовать.
Я могу все. За высокую, почти неподъемную плату.
Я готов... ва заплатить её дважды, трижды; вылетая из салона и запахивая пальто плотнее, я так хочу, чтобы мою голову сдавила тисками мигрень! Тогда бы я превратила его машину в смятую консервную банку. Она бы ощерилась осколками стекла и металла внутрь, и он бы оказался в огромной мясорубке. Вжжжж! - что это там такое, сначала лживо-лицемерное, а потом красное, как сангрия? Или глинтвейн.
До смерти хочу глинтвейн - такой сладкий, чтобы зубы сводило. Такой пряный, чтобы от одного запаха заходиться в чихе.
...я бы его, конечно, пощадила. Он бы смотрел на меня снизу вверх из своей проклятой коробчонки большими влажными глазами, а я бы забралась на капот, соскальзывая в особенно большую вмятину. Сказала бы что-нибудь пафосное, чтобы понял, чтобы побольнее, и обернулась бы птицей.
Самки чеглока больше самцов.
Потенциально я причиню случайной фуре больший ущерб. Счет будет длиннее. Коробка - больше.
Я так и не отдала ему деньги за тот дебильный случай. Знаю, что он до сих пор расплачивается; знаю, что я - тоже своего рода расплата за решение меня воскресить и дотянуть до той черты, за которой начинается хрупкая, покачивающаяся на непослушных крыльях жизнь. Иногда мне почти стыдно его изводить. Иногда я думаю о том, что я несправедлива, жестока - да просто дрянь, да?
Зато ужас отступает. Чувствую себя живой, когда грызу его, наматывая нервы на веретено-пальцы. В такие моменты кажусь себя вечным. Вечной. Будто в моих волосах снова листья, под ногтями - грязь. Будто у меня есть силы открывать и закрывать двери столько, сколько мне вздумается. Будто мою одежду снова рвет сквозняк других миров, где можно скрыться, свернуться калачиком, или наоборот - перевернуть все с ног на голову, воображая, что это место только наше, и ничье больше.
Как это будет, Эдди? Скажи мне, ты же разбираешься в этих вещах. Я просто усну? Или буду мучиться и бессильно клацать зубами в лихорадке, как тогда, проснувшись среди ночи после того, как ты воскресил меня? Может, не стоило воскрешать? Может, стоило оставить так, как есть? Это ведь знак божий, ха-ха... клек-клек. Знак, размазанный по лобовому стеклу. Знак, оставленный росчерком ручки под детализацией счета.
я обязательно верну тебе чертовы деньги - наличкой
я обязательно верну тебе чертового марвина
Хочу яблочный сок. Хочу знать, как все будет. Хочу успеть найти способ вытащить Марвина оттуда, если он еще жив. Хочу оставить Эдди записку, трогательную, честную, но немного сухую, потому что он заебал своими попытками быть хорошим.
Я тебя не за это люблю, кретин.
Честно говоря, прямо сейчас я вообще тебя слегка ненавижу. Все должно быть не так; я должна тихо и спокойно уйти, желательно в постели и в беспамятстве, пряча тебе под бок стынущие руки. Никакой кремации. Никаких церемоний. Я все это тебе запишу, не переживай. Если мне будет больно, не страшно; если мне будет больно нестерпимо - забери часть, но не переусердствуй. Если от меня останется только боль, то я хочу чувствовать хотя бы её.
Иду вдоль дороги, шагая быстро ровно настолько, чтобы не замерзнуть. Проклятый волос уносит ветром.
Меня нужно похоронить в лесу. Если будет время, приходи. Если не будет - не приходи. Не печалься слишком долго. Заведи себе кого-нибудь. Кого-нибудь, кто будет тебя любить. Кто не будет забивать слив в ванной волосами и не будет подвывать в первом часу ночи под дурацкую рок-оперу. Кто не будет с тобой жесток. Не будет фанатиком, не будет сектантом, не будет вегетарианцем. Ну, ты понял.
Ты понял, что заведисебекогонибудь идет, сука, последним пунктом? После похорон и всего такого.
Ублюдок.
Он едет рядом, и я чувствую себя шлюхой на шоссе, которую уламывает клиент. Еще немного - и загребут нас обоих, ты, блять, понимаешь это? Подтягиваю шарф выше, закрывая нижнюю треть лица. Не смотрю на него.
Ненавижу пиццу, брокколи и его.
- Показалось что? - все еще не глядя на него, выдыхаю облачко пара. Давай, расскажи мне, сукин сын. - Надеюсь, тебе понравилось.
Думаю о том, что мы четыре ночи спали вместе и трахались чертову прорву раз. Чуть меньше - занимались любовью. Иногда вместе ели. Почти всегда вместе ужинали. Это много, очень много - для меня. Целое море.
А у него - белый волос на плече. Потянуло на блондинок, Эдди? Или на блондинов. Почувствовал себя одиноким? Или всемогущим? Или несчастным? Или... да что сейчас гадать, а? Никакого смысла.
Я не пьяна.
Я все еще молчу, демонстративно игнорируя его и не смотря в его сторону. Не могу понять, кого мне жальче: себя или его?
Или Марвина.
Порыв ветра рвет волосы, когда я добираюсь до случайно - и нелепо - торчащей здесь автобусной остановки. Прячусь за стеной из стекла и акрила и сажусь на пластиковую скамью, с удовольствием вытягивая ноги. Пластик холодный. Колени ноют. У этого тела часто ноют суставы и связки. Боюсь обращаться к его воспоминаниям, поэтому не знаю, почему.
Усаживаюсь поудобнее, всем видом выражая намерение дождаться автобуса (хоть утром - плевать) или замерзнуть. Скрещиваю руки на груди, рассматривая его - брезгливо, как кусок мяса с опарышами. Раздуваю ноздри.
Я с тобой не разговариваю, придурок.
Порыв ветра колотит по крыше остановки. Я - первый поросенок. Мой дом из соломы. Злобный волк дует на него - ррраз-два-три, раз-два-три... зовет меня по имени. Просит впустить.
Меня вдруг пробирает озноб.
Свет фар ввинчивается мне в глаза, нестерпимо яркий. Мои глаза не в состоянии его... переварить. Они не привыкают. Я не могу сощуриться. Я не могу пошевелить рукой. Не могу даже сказать об этом: губы будто слепило клеем.
Говорят, в морге губы покойникам сшивают нитками внутрь, чтобы рот не открылся в самый неподходящий момент.
Не дай им это сделать со мной, Эдди. Я знаю, что ты не испугаешься. На этот раз открытый рот хотя бы будет молчать.
Я не пьяна.
[icon]https://i.imgur.com/GsEQyYW.gif[/icon][status]жутко живой[/status][nick]Elmo[/nick]
- Что понравилось, блять?.. Ты серьёзно? Ты за кого меня принимаешь?
Медленно, но уверенно у меня разыгрывается мигрень. Не знаю, почему: это какая-то форма истощения, усталости, или меня просто дико раздражает поведение Эльмо, пусть я и не могу ничего поделать. Игра, которую мы затеяли, мне не нравится. В прошлый раз он умирал на моих руках по моей же вине за две минуты; в этот всё растягивается на.. неделю? месяц? сколько он протянет, я не знаю, но это - мучительное, тягучее прощание, во время которого ему позволено всё. Хочешь бить посуду у нас дома, хочешь орать, танцевать на балконе голой? Пожалуйста. Хочешь клеить какую-то парочку неудачников в баре? Я тебе помогу. Хочешь идти ночью по шоссе и мёрзнуть, обвиняя меня во всех смертных грехах? Я буду просто идти следом. Я разоружен, Эльмо; разоружен, выбит из колеи, я беззуб, пока ты умираешь на моих руках, вытекаешь, как вода сквозь пальцы, потому что..
Я тоже виноват в том, что случилось. И я знаю, как мне будет плохо после. Насколько я буду скучать. Всё это уже было. Всё..
Прослеживать логику в мысленных цепочках Эльмо - всё равно, что искать выход из лабиринта без подсказок. Сколько я не пытался в этой жизни, у меня не получается ни черта; меня заносит на поворотах, я вмазываюсь во все растяжки, вляпываюсь в дерьмо, и ветки хлещут меня по лицу, больно оцарапывая, точно пощечины. Я уже смирился с тем, что совершенно его не понимаю.
Думаю, что он не мог так психануть из-за какого-то волоса, который на мне могла оставить клиентка или деловой партнёр. Не стал бы, правда? Не после всего, что мы пережили за это время. Не после того, как я отдавал ему каждую свободную минуту своего внимания - и все, подчистую, силы.
Последние четыре дня я - воплощение бессилия и жгучего голода. Мне постоянно мало: мы трахаемся в кровати, на кухонном столе, на подоконнике, на полу, в туалетной кабинке кафетерия, а после мне хочется выть от боли, потому что всё это заканчивается, потому что, знаешь Эльмо, ты умираешь. Знаешь, наверное. Я забываю об этом ровно в тот момент, когда он снова стонет в моих руках, кусая губы; его нельзя продлить навсегда, жаль, правда? В сравнении с двадцатью четырьмя часами в сутках это - позорно короткий период.
Так что большую часть я - в тщательно скрываемом мною же отчаянии. Сраный лицемер. Знаю, Эльмо это чувствует, но просто не могу по-другому.
Автобусная остановка меня даже радует. На часах - около десяти вечера, а, значит, общественного транспорта здесь можно ждать до утра, поэтому у нас есть время. Время, которое я трачу на то, чтобы стряхнуть пепел из окна, глядя прямо перед собой, и ожидая, что этот придурок наконец-то уймётся. Нам пора домой. Он не будет сидеть тут и мёрзнуть до рассвета в каком-то идиотском суицидальном порыве, я не позволю. Или буду сидеть вместе с ним. Парочка идиотов, достойная друг друга, правда?..
Скашиваю взгляд на Эльмо, привычно уже сканирую - как он? может, отрезвить?..
И бледнею.
Вылетаю из салона раньше, чем замечаю анизокризию. Раньше, чем понимаю, что у неё отнялись руки, да и не только руки - нет, это не вина алкоголя. Ни хрена.
Замираю напротив неё, обнимая лицо ладонями, смотрю в безумно-безжизненные глаза. Мне почти не страшно: я видел и похуже.
- Спи, - прижимаюсь губами к чужому лбу.
И осторожно погружаю Эльмо в сон, подхватывая его обмякающее тело, поднимая на руки, унося в машину. Пристегиваю к сиденью; если нас остановят, скажу, что моя жена немного перебрала и отключилась
может, лучше назвать дочерью?..
а если полицейский узнает лицо из розыска, придётся его убить
если бы у Эльмо в этот момент была магия, клянусь, у полицейского бы появились кудрявые пальцы. или ноги. или что-то там ещё без костей, это было бы забавно, по-детски жестоко и по-чёрному смешно, бллять, Эльмо, ты знаешь, как я соскучился по подобному дерьму?
...Доезжаю домой осторожно, не нарушая ни одно из правил дорожного движения; чувствую себя так, будто вырос из любимых игрушек. Нам предстоит ещё долгая дорога, знаешь, малыш?..
Дома первым делом задеваю ногой какую-то тряпку. Уже потом, сгрузив спящего Эльмо на диван, и проверив Марвина, понимаю, что это его вещи. Превращены в лохмотья, лоскуты. Собираю его футболки и домашние брюки по полу, в кресле - их накопилось совсем немного у меня дома, ещё пара брюк, рубашек, галстуков; всё изрешечено, изрезано. Где-то угадываю улыбку тыквы Джека, где-то - пошлое "fuck", где-то ткань искромсана так свирепо, что мне кажется, целью была вовсе не одежда. В таком тряпье обычно поступают в морг с диагнозом - тридцать шесть ножевых в брюшную полость. Пациент просто таки не мог выжить.
Сглатываю.
знаешь, крошка, последнее время у тебя слишком свистит крыша, даже как для тебя
Сажусь на кровать рядом с Эльмо, который, которая всё ещё мирно спит с моей подачи. Снова сканирую, снова с болью в сердце подбираю все разорванные нити, снова прикрываю глаза и, возложив ладони на чужую грудь, вливаю в это хрупкое, точно хрустальная статуэтка, пошедшая трещинами, тело, свою силу..
Он требует много. С каждым разом всё больше для того, чтобы привести его в норму, и то не до конца. Мне удаётся сделать так, чтобы у него не лопались сосуды, но не удаётся сберечь нервную систему - у неё то и дело отказывают периферические нервные узлы, но это всё ещё мелочь; самая большая моя паника - то, как работает её мозг. Я не привык работать с мозгом; я умею залечивать раны, болезни, я умею действительно многое, но починить нейронные связи между серыми клеточками это что-то вне моих возможностей.
Бездарщина. За четыре тысячи лет - и не научился.
Отрываюсь от Эльмо с тихим всхлипом. Это больно - для него, но он погружен в искусственный сон; это дьявольски больно - для меня, потому что я на пределе, а я никогда прежде, н и к о г д а не чувствовал настолько остро свои пределы. Не могу пойти дальше: наткнусь мягким брюхом на пики. Или могу?..
Точно знаю: ей легче.
Чувствую, что у меня носом идёт кровь. Промокаю салфеткой. Снимаю пиджак, расслабляю удавку галстука и его снимаю тоже. Сил на себя нет. Зрение расфокусируется, возвращаясь к обычному состоянию мистера Холлоуэя - шарю по комоду, разыскивая очки и натягивая их на нос. Такие же я ношу иногда в офисе, так что Эльмо не должен ничего заподозрить. Закатываю рукава рубашки; как успел разуться, не помню.
И это не смешно. Не знаю, кто из нас тянет другого вслед за собой в могилу.
Успеваю попить воды, выкурить сигарету. Зажечь свечи: знаю, они ему нравятся. У меня есть немного времени, прежде чем Эльмо проснётся, и прежде чем моя голова перестанет кружиться: я не хочу, чтобы он это заметил. Кто-то из нас обязан сохранять хорошую мину в этом крушении самолёта.
Холодно - даже мне, ёжусь; прикрываю окно. Если птица и присядет на подоконник, то чужая, я этого не хочу. Возвращаюсь к Эльмо и снимаю с него пальто, вешая на спинку стоящего неподалеку кресла. Осторожно снимаю с него ботинки на небольшом каблуке и тоже ставлю под кроватью.
Ложусь рядом, закидывая руки за голову. Ещё одна сигарета не повредит. Возможно, я отключусь, держа её во рту, и она станет причиной пожара. Наши останки распознают по стоматологическим снимкам, и меня посмертно окрестят похитителем; спасибо, что не педофилом. Неплохой был бы финал.
- Надо что-то делать, - голос звучит хрипло. И я не про заказ ужина, блять. - Дальше так не пойдёт, слышишь?
Не смотрю в её глаза. Только в потолок, белый и пустой. Он не обжигает виной, не поджимает губы, не влепит мне затрещину без видимой на то причины. Не то чтобы мне это не нравилось, но... притормози, крошка, у меня всё ещё кружится голова.
Мне снится свет.
Мне снится берег моря - однажды мы до него все-таки добрались. Мне настолько понравилось, что я бы остался там жить, наверное - ну, тогда, когда дорога перестала бы звать нас, скручивая суставы зудящей, нетерпеливой болью. Столько нехоженых троп... невиданных стран, птиц, зверей... людей. Ты мастерски читал следы, оставленные в пыли. Я - взлетал в небо мгновенно, будто выпущенный из рогатки колючий каштан. Смотрел сверху, искал. Рассказывал.
Мне снится бескрайнее, спокойное море. Когда свет обжигает мне грудь, я вдыхаю соленый воздух. Мне почти не больно, потому что я зарываюсь ногами в теплый песок, и не могу ни о чем больше думать - сосредотачиваюсь на том, как песок глотает мои пальцы, стопы... хочу провалиться в него по голень, по колено, по пояс. Весь.
Тепло и сухо. И воздух этот - исцеляет.
Может, плюнуть на все и уехать? на море. Плевать, на какое, пусть даже на самое холодное. Мне кажется, оно помогло бы. Вылечило бы мое распадающееся на волокна тело. Сшило бы душу аккуратными стежками. Я бы заходил в воду и стоял так, пока вокруг меня расползалось бы черное нефтяное пятно недуга. Ждал бы отлива. Море проглотило бы его, для моря это - капля, ха. Для меня одного - очень много.
Для нас - и вовсе непосильная ноша.
Эдди, давай плюнем на все и поедем на море. Плевать, на какое. Там солено, там ветер, там корабли. Тут - тихая, убивающая нас скорбь с перерывами на потрахаться. Это здорово отвлекает, на самом деле. Покаяжива, стучащее в висках, делает все горячим, торопливым, жадным. Мы - шестнадцатилетние подростки, боящиеся, что вот-вот придет мама и не станет стучать в дверь.
Не станет, она придет внезапно, Эдди. Быстрее. Быстрее! Глубже!
Хрипло шепча во влажный висок “я тебя”, никогда не заканчиваю фразы. Или говорю - “я тебя хочу”. А это не то же самое, нет.
Он и так все знает.
По груди разливается жар, доходящий до самых кончиков пальцев. Тогда, давным-давно, смотря на море, я радовался и грустил одновременно - и не мог выразить этого, поэтому просто стоял и смотрел... долго. Моего словарного запаса было недостаточно, чтобы поймать это чувство сетью из слов. Наверное, это было глубокое сожаление: я не мог здесь остаться. Я не мог остаться нигде, пока он в пути, а он - всегда в пути.
Остаться там было бы все равно, что поймать снежинку. Секунда счастья - и... все. Клек.
И - радость. Там, за морем, огромный мир. Тысячи таких морей - спокойных и ненастных, мирных и бурлящих подводными течениями. Где-нибудь да найдем свое, да, а?
Назовем твоим именем.
Я всегда буду с тобой, хочешь ты того или нет, Рафаил. Даже если моя очередная физическая оболочка рассыпется, а меня поглотит темнота, я найду способ выбраться и тебя достать. Буду шатать твою мебель, смахивать на пол тарелки, шевелить твои волосы сквозняком. Загонять к тебе в квартиру визжащих от ужаса птиц через открытое окно.
Ничего не бойся.
Жар давит, грызет мое сердце тупыми клыками, заставляя его сжиматься... разжиматься... сжиматься снова, разгоняя горячую кровь по жилам; сращивая-сплетая нервные окончания; пробегаясь по мышцам электрическим импульсом.
Море проглотит меня и все мои беды-бедки маленькие деттттки... выходит из-за краев песчаного блюдца лижет мне ноги шепчет идем... зовет меня сиреной и я - пьяный моряк - иду навстречу и всенепременно разобьюсь о скалы осссскалы неведомых птиц зверей...
Синее-синее небо.
Синее-синее море.
Синие-синие глаза Рафаила. Его голос похож на журчание. Я просыпаюсь почти рывком, как от кошмара.
Меня мутит.
Оглядываюсь в поисках чего-нибудь, на что не жалко будет блевать, и нашариваю пальцами плед. Мне нравится этот плед. Он пушистый, тяжелый и на нем совсем не видно пятен.
Подтягиваю его выше и задеваю локтем Эдди.
Тошнота отступает, растекаясь спазмом по пищеводу; пахнет пряными яблоками. Корицей. Гвоздикой. Анисом. Прикрываю глаза, смотря на круглые отсветы свечей сквозь пушок ресниц. Так они - теплые рыжие круги - расплываются и похожи на... не знаю, на что. Извиваюсь под пледом, подтягиваясь повыше, чтобы быть с Эдди на одном уровне. Лопатки чуть обжигает - будто обгоревшие... саднит натертая кожа. Чертов ковер.
- Отвратительный ковер, - хрипло шепчу. Прочищаю горло, в котором будто застыла плотная пленка, - В следующий раз на спине будешь ты.
У него на носу очки, а в зубах - сигарета. Легкая щетина и тяжелый налет усталости. Он выглядит настолько щемяще, трогательно обычным, что... я бы обманулась, не знай я его долго и... близко.
Он измотан. Почти на грани. Серый, как мокрый песок. Как выброшенный на берег дельфин.
Если бы я предложила ему сейчас шагнуть со мной в море, он бы шагнул.
Считаю до десяти. Я не умею плавать. Его не то вопрос, не то мольба подвисают в воздухе ядовитым облаком. Ароматические свечи с ним не справятся. Сквозняком его не унесет.
Пахнет пряными вялеными яблоками и корицей.
- За-пах-ло я-аблонями и дым-ком, мы к умира-ающему едем в дом, - усмехнувшись, фальшиво тяну нараспев и обнимаю его, перекидывая руку через грудь - немного резче, чем нужно, с показной бравадой... уже куда медленнее скольжу ладонью выше. Расстегнув пуговицу (медленно, правда - мелкая моторика все еще плоха), запускаю ладонь под рубашку, устраивая на груди, и большим пальцем нахожу ложбинку между ключицами - глажу-вожу.
Глажу-вожу - мягко, успокаивающе. Если бы я знала, Эдди. Если бы.
Плевать на волос, можешь себе хоть парик из них сделать и носить, как трофей. Я все равно знаю, что ты мой... пока.
- Ты бросаешь меня, что ли?.. - хмыкаю, подвигаясь ближе и закидывая ногу на его бедро. Он успел меня раздеть. Сколько я проспала, час, два?.. Ннневажно; нога мерзнет, и я накрываю её - и его заодно - пледом.
Прикрываю глаза. Можно сколько угодно паясничать. Потому что смех отпугивает смерть. Свечи - тоже. А еще - круг из соли. И секс.
Молчу. Глажу. Дышу. Он пахнет можжевельником. Наверное, так пахнет безысходность. Конец. Набираю в легкие воздух. Будто пленка рвется - такая же как в горле.
- Душечка, я беспомощна, как ребеночек, как во-о-от такой младенец, - показываю ему оттопыренный мизинец с облупленным черным лаком на ногте. Срываюсь на свистящий, задыхающийся шепот. - Я не знаю, как это будет.
Сердце бьется в глотке. Тише. Чшшшшшш.
- Расскажи, а?..
[icon]https://i.imgur.com/GsEQyYW.gif[/icon][status]жутко живой[/status][nick]Elmo[/nick]
Нам не нужно в море. Мы уже там. Плывём по бескрайней голубой пустыне - ни островка, ни вида суши, ничего. Вокруг нас кружат акулы. Я на спине, ты на мне. Они откусили тебе крылья, и за тобой тянется шлейф рубинового цвета.
Такой цвет, я уверен, описывали французские поэты во время революции, именно такой. За такой цвет убили бы импрессионисты, лишь бы использовать его на своих холстах. Я забираю всё себе. Пусть красный хватают ртом акулы, им не достанешься ты.
Я не отдам. Я жадный, оказывается. Жадный, ревнивый, эгоистичный ублюдок, и я думаю о том, что будь с нами Питер и Эрин, от них бы уже осталась горстка пепла.
Помню, как ты задуваешь свечи. Тут бы сдула так же - горстку пепла из окна, Со смехом. Развоплотить человека я по-прежнему не в состоянии, но вот разложить на примитивы - вполне. От любого останется кучка углерода. То есть, песка из угля. Пепла. Возможно, будет вонять. Возможно, будет немного... влажной. Тебе плевать, я знаю. Ты бы веселилась ровно так же, как я веселюсь над твоими идиотскими шутками, когда у тебя есть магия.
Магии у Эльмо всё ещё нет. Думаю не над тем, каково ему в этом совершенно человеческом теле, а над тем, как он сюда забрался. Как его бродячий вышибленный из родного тела дух смог вытеснить какую-то девчонку. Смог же?.. Пытаюсь включить логику - касательно магии это смешно, но... Я, знаешь, ищу любые возможности. Мне кажется, если вышибить тебя из тела этой Эмбер, или как её, Элизабет? Чёрт бы побрал, не помню; ты снова сможешь выбирать. Выдыхаю. Моей ноги касается чужое бедро. Слышу чужой голос. Мурашки ползут по телу, мне почти жарко, почти...
Я устал, крошка.
Я очень устал. Я поддерживаю Марвина в стазисе - заклинание требует вложений; я поддерживаю тебя живой - и ты не представляешь, какая охуенная прорва сил в тебя улетает. В день, когда Михаил принёс мне своего зомби, после Грааль попил моей крови, а потом нужно было воскрешать тебя, я считал, что ничего хуже уже не будет. Никогда.
Можно, я снова буду так считать?
Тело Эльзы, или как там её, буквально разваливается под твоей силой. Распадается на части. Не знаю никак, как сказать это вслух: оно не принимает её, не перерабатывает, не может использовать, но это не всё. Сила для него губительна.
Тихо вздыхаю, когда Эльмо перекатывается на меня.
Когда привычным жестом укрывает меня собой-ногой, когда ладонь скользит по груди, расстёгивая пуговицы.
Выдыхаю.
Обнимаю её спину своей рукой, глажу лопатки. Нащупываю всю ту же застёжку лифчика; оттягиваю край пальцами, расстёгивая. Мы дома, правда? Кроме того, мы оба знаем, у тебя там гораздо больше поролона, чем груди... кхм. Я считаю, что женщинам вообще незачем носить лифчик. Этому их тоже научил Азазель, наверняка, да?.. Особенно таким, как.. Энди, так её, блять, звали?
Никак не могу вспомнить имя на плакате.
А ведь всего-то надо - выйти из дома, и на ближайшем столбе... Имя девчонки, которую мы украли. Тело которой Эльмо занял. Мне плевать, что у неё есть родные, близкие. Пора признать, я в чём-то похож на братьев, я тоже воспринимаю людей, как вшей: удивляюсь, когда они приносят пользу.
Эльмо не такой. Он совсем не похож на людей. Мой чудной, странный, бесчеловечный. Считаю его короткий век несправедливостью. А свой поступок в прошлом - кошмарной ошибкой. Никогда ему об этом не скажу. Нам надо что-то придумать. Запасной выход. Запасной вход. Что-то...
- Дда сейчас, бросаю, - мрачно улыбаюсь я, подтягивая плед выше.
Я опять забыл, что ей холодно. Я хреновый любовник и партнёр, не так ли?.. Мне тоже холодно. И это я тоже не заметил. Кутаюсь молча в её объятия, плед и одеяло. Нам нужно больше тепла. Больше жара. В отличие от ощущения льдисто гладкой кожи, я бы предпочел... вспотеть. Касания были бы терпкими, но плевать.
- В следующий раз... как скажешь...
Молчу о том, что я согласен на всё. Просто моргни? Или мигни? Скажи что-то. Уникально, именно для тебя, я готов повиноваться. Почти во всём сейчас. У меня не осталось собственных желаний. Только твои, и моё - чтобы ты жил. Пользуйся, твою мать, пользуйся, потому что всё это может закончиться. Потому что ты всё ещё разва...
- Не расскажу, - мрачно обрываю я. И тут же исправляюсь. - Максимум - ты впадёшь в кому, там я смогу тебя.. поддерживать. И тебя, и Марвина, как подходящее для тебя тело. Пока что я просто разрываюсь на вас двоих, а после пробуждения мои силы ещё не восстановились, понимаешь?
таким способом я говорю Эльмо, что дело дрянь, но не говорю, насколько
- Нам надо искать другие способы. Раз в этом теле нет магии.. Может, попросить помощи другого мага?..
Глажу Эльмо по спине. Ощущение, что глажу змею - у змей нет привязки к людям, даже спустя годы они воспринимают их, как незнакомцев.
Ёрзаю под ним, устраиваясь поудобнее - хххолодно, блять, перетаскиваю на себя. Это хрупкое женское тело. Впору бы смеяться.
Знаешь, Эльмо, почему я волновался по поводу дпс патруля?
Такая бы дала Эдди только за деньги. Очень большие деньги.
Мрачно улыбаюсь. Обнимаю худые белые плечи, подтягиваю к себе повыше. Она лёгкая такая, сумасшедше, ннет, я не пойду читать объявления и сайты, не буду узнавать, кем она была - танцовщицей, балериной, кем?..
- И обязательно надо подумать о том, что делать с телом Марвина. Может, повлиять на него? Какой договор был на его тело?
Я до сих пор не знаю. А Марвин глядит через закрытые веки в потолок где-то из стазиса на диване.
- Может, мы сможем вышибить из него..
Упускаю имя. Упускаю рвущееся с губ "ублюдок". Оно никому не поможет, правда?
Глаза в глаза. Мягко утыкаюсь носом в чужую щеку. Мне так хорошо оттого, что ты рядом... Разве что, очки мешают.
- Может, есть хоть какой-то способ? Я могу в любой момент снять стазис и.. ну, поддерживать его так.
Надолго меня не хватит. Не знаю, на сколько строить прогнозы. Три дня? Три часа? Двадцать минут?
Я бы ставил на последнее.
На самом деле она похожа на тощую лесбиянку из фильмов для взрослых. Не из тех, лощеных, с сиськами размером с голову младенца, а скорее из категории “хоум” или “янг”. Наверняка мама говорила ЭндиЭмилиЭмбер, что мужики на кости не бросаются; что надо есть побольше капусты; что голод, сомнительные знакомства и прозак её погубят.
Анорексия - болезнь богатых белых девчонок, которым нехуй делать.
У сомнительных знакомств больше плюсов, чем минусов: когда все и так знают, что ты блядь, к тебе меньше ожиданий. Меньше ожиданий - больше изумления на сальных рожах, когда ты делаешь их всех.
Смотри, мам, я еду без рук.
Смотри, мам, я уже полгода в отношениях с одним парнем. У меня чистые анализы и чистая пустая матка.
Смотри, мам, я выучилась на права. Я заработала на машину, хоть ты и говорила, что танцы на хлеб не намажешь. Это даже хорошо, потому что я не ем хлеб - в нем много пустых углеводов. Масло, потому что много животных жиров. Молоко, потому что в нем лактоза.
Прозак помогает этому кораблю не затонуть.
На самом деле это не имеет никакого значения, потому что её не погубят ни первое, ни второе, ни третье. Её погубит случайность.
(на самом деле уже погубила. смотрите, дамы и господа, маппет-шоу! гниющий труп принесло течением. волочит по дороге за тачкой)
- Я не пойду на это, - качает головой. - Это все равно что доверить операцию на сердце хирургу, которому сказали, что в случае смерти пациента на столе он получит миллион баксов и поцелуй в щечку.
Случайность оказывается сверху: над Эдди и под одеялом. Над здравым смыслом и под ледяной логикой, давящей тяжелым мыском: никаких шансов.
- Только кретин не воспользуется шансом развоплотить другого ведьмака. Помощь кретина мне не нужна, - отрезает.
Он бы развоплотил.
Никакого смысла.
Ничто не имеет значения. Только небо, только ветер, только ра-дость впе-ре-ди.
взмыва-я
выше ели...
Это рвет душу. Это рвет башку, на самом деле. Время оглушающей тишины прошло, и тишина взорвалась конфетти звуков; лоскутное одеяло мыслей не греет нихрена, зато вызывает галлюцинации почище ЛСД.
Он (или все-таки она? какое тебе надгробие, синее или розовое? с машинкой или с цветочком?) мотает головой, отгоняя от себя глупые вопросы Эдди и ответы на них, мельтешащие злыми тенями на стенах. Обнимает за плечи, прижимаясь к груди. Биение его сердца чувствуется даже через поролон повисшего в кофте лифчика.
Обнимает поджатыми под себя ногами, бедрами-коленями стискивая его талию-ребра. Стягивает дурацкие очки. В очках Эдди становится еще более сухим, скуластым и отчужденным.
Видеть его таким не хочется. Запоминать - тем более. Очки стучат оправой о прикроватный столик. Где-то рядом с книгой ритуалов, таблетками от тошноты и презервативами.
милый мой милый яблочно-червивый конь черногривый
В памяти проносятся картины, которых нет и не было. И не будет.
Морской берег. Лесная хижина, залитая светом. Иссиня-черная полынья.
Её глаза закрываются. Пахнет пряными вялеными яблоками. Тени пляшут.
За окном ветер гонит по дорожке жестяную банку колы. Шшшшх.
На диване лежит мертвый Марвин. От него пахнет плесенью и гнилью.
В палисаднике - мертвая птичка. Голос Эдди похож на журчание воды. На шорох волн и гальки.
- Не поддерживай. Нерационально, - коротко.
Не уточняет, кого именно и когда.
Косточка лифчика больно впивается в кожу. Стягивает лифчик, вытаскивая его через рукав и кидает его куда-то на пол. Так можно прижиматься теснее и теплее. Так лучше, да?..
Моргает, почти физически чувствуя, как трещит лоскутное одеяло в голове - по швам. Как швы держат из последних сил, не давая ему расползаться. Как Эдди питает эти швы - буквально собой: выглядит так, что краше в гроб кладут.
Не имеет значения. Мысли спотыкаются. В глазах - пыль и туман. От прозака - огромная серотониновая яма.
Мышь идет в похоронное бюро за венком для кошки.
Кошку топят в ведре.
Розовое или голубое?
Что общего между гендерами и башнями-близнецами? Раньше их было два, а теперь над ними нельзя шутить.
Если одеяло расползется, что тогда?
- Я проиграл. Это все, - улыбается, прижимаясь губами к уголку рта. Выцеловывая дорожку к подбородку, к кадыку - и обратно. Пусть успокоится. Пусть лежит так... пусть все будет как есть. Даже без магии. - Я...
…распорю его сам. Замирает на секунду, оглушенный внезапной мыслью. Если все летит к черту, почему бы не помочь? Если сама Всехняя толкает его к краю, может, хватит сопротивляться?..
Что общего между шизофреником и всесильным ведьмаком? Оба не переживут весну.
Крохотный пакетик с цветастой маркой в пальцах Эрин. Её кошачья улыбка. Влажные губы Питера.
Мертвые, рыбьи глаза Марвина. Его ледяная кожа.
Горячая кожа Рафаила. Очень живая. Просто прекрасная. Пахнущая деревом и какими-то пряностями. Хочется верить, что он спасет.
Цветочек или машинка?
- ...я сделаю все, что смогу. Обещаю, - дышит в шею, обжигая ухо, и утыкается носом в чужой висок - подставляясь под теплые ладони; убирая на плечо волосы, прилипшие к губам. - Ты мне тоже кое-что должен пообещать.
А еще он пахнет сигаретами. Горький, забивающийся в ноздри запах. От него в мозгу чешется. Без него - Эдди неузнаваем.
- Ты не будешь мне мешать. Не будешь вмешиваться. Ясно?
Ветер стучит ветками в окно. Весна долгая, но не бесконечная.
[icon]https://i.imgur.com/GsEQyYW.gif[/icon][status]жутко живой[/status][nick]Elmo[/nick]
Отредактировано Marvin Madigan (2022-03-25 18:11:43)
Вы здесь » Легенды Камелота » Эпизоды настоящего времени » [11.03.2021] the Tower
