Способности

- Принимает форму меча при физическом контакте с Его Величеством. Меч сломать практически невозможно, даже если очень захочется. В форме меча сохраняет подобие рассудка (слегка, впрочем, помраченного) и запросто ведет душевные беседы с Артуром, устроившись в его бессознательном как у себя дома.

- Повышенная регенерация: мелкие повреждения вроде синяков и царапин заживают за считанные минуты. В дальнейшем способность может развиться до экстремального уровня, вроде затягивания серьезных ранений почти мгновенно. Временных ограничений способность не имеет, но истощает запас сил. Пассивна, не контролируется.

- Ментальная магия: заражает окружающих яростью и жаждой битвы. На начальном уровне почти не контролируется, при развитии может применяться вполне осознанно и выборочно. Всегда является эпицентром бладрейджа, т.е. при применении способности всегда заражается первой.

- Исцеление: заживляет раны владельца меча. Или не заживляет – как захочет. К сожалению, исцеляет раны только физические, душевные недуги мечу неподвластны. Что, в принципе, многое объясняет.

История
Мне снился сон. Я был мечом.
                   Взлетая над чужим плечом,
                   Я равнодушно опускался.
                   Я был на это обречен.

Мерлин был неправ. Ножны в подметки не годятся ему, высокородному мечу; не в ножнах его сила. Разве могут ножны толкнуть руку из уязвимой кожи и плоти так, что на этой коже не останется ни царапины? Или оставить такую вмятину на штеххельме врага, что туда поместится кулак? Или… полно перечислять, слагать легенды – удел бардов.

Мерлин был неправ. Ножны одряхлели (кожа и дерево, ха!), воды Озера превратили их в хлюпающую мякоть, а клинок остался невредим, впитав целительную силу, хоть последняя и противна самой его природе. Он выкован для подвигов и славных битв, не для зализывания ран!..

Впрочем, и так сойдет – главное, что Мерлин был неправ.

Тереза, видимо, тоже была рождена для битв, иначе всего происходящего не объяснить: легкие странности в поведении матери переросли в полноценную шизофрению; недееспособность единственной родительницы заставляет думать в первую очередь о хлебе насущном, нежели об учебе. Тесса, с горем пополам закончив школу, даже не думает о поступлении в университет: куда, зачем, да и на что?.. Из прочитанного за свою жизнь она помнит разве что «русалочку», книгу рецептов «что приготовить когда в холодильнике лежит топор», последний счет за квартплату и немножечко – Библию.

Словарный запас – соответствующий.

На полке в ванной желтеет рядок флаконов торазина, галоперидола, габапентина и еще каких-то антидепрессантов, название которых Тесса не помнит – дорого и бесполезно. На журнальном столике растет бумажная стопка счетов. Мать, восковая и недвижная, пялится в одну точку, пока медсестра ищет спавшиеся вены.

Тесса пинком отправляет престарелого спаниеля на кухню, пока тот не обоссал очередной чемоданчик очередного врача.

Ей говорят, что это наследственное; говорят раз, другой, третий, дцатый. Тесса смотрит на матушку-истукана и чувствует противное онемение в руках. Мать раскрывает пожелтевший рот и выдыхает: ты несгибаемая. железная.

И замолкает еще на несколько месяцев. Тереза стряхивает с себя ощущение слабости, как собака. Потому что собака и есть: вечно голодная, вечно лающая, вечно сражающаяся с ветряными мельницами. Потому что кто, если не она? Что ей, лечь и умереть теперь, что ли!?

Да щас. Держите ваш заказ, спасибо что пришли, выметайтесь нахрен, в смысле, будем рады видеть вас снова.   

Иногда мать оживает и пытается спрятаться: они идут… они идут!

Кто идет, куда идет?.. Неясно. Вот Тесса – Тесса идет на работу. Потому что если Тесса не пойдет на работу, им, например, нечем будет платить за квартиру и за еду. Ясно, ма? Конечно, не ясно.

Когда «не ясно» стало окончательно и бесповоротно, мать переезжает (точнее, её переезжают, как недвижимость) в… лечебницу. Естественно, на излечение никто не надеется. Естественно, в лечебницах она бывала и ранее, но в этой ей предстоит задержаться эдак до второго пришествия.

Естественно, это не бесплатно.

Если Тереза и была рождена для битв, то побед в её книгу судеб завезли, очевидно, маловато: она бьется как рыба об лед, упахиваясь в несколько смен; орет, бесится, разбивает подносы о головы хамоватых клиентов, получает штрафы, выговоры, снова орет, пытается записаться на вечерние курсы журналистики, потому что это наверняка легко… Страдает от сонных параличей и жалуется врачам на приступы гнева, на тревожные сны, в которых ей будто и нет места: в этих снах она ничего не чувствует, ничего не видит, просто существует.

Ни закричать, ни дернуться – ничего. Только холод и несгибаемость.

Разум Тессы будоражит мысль а что если я тоже?; мысль сидит в подкорке постоянно, стремясь в любом ощущении слабости увидеть то самое, превратившее живую когда-то женщину в деревянную колоду.

Живое – в неживое. Мыслящее, кричащее и любящее – в прах и дерьмо. С этим нельзя бороться, это нельзя победить.

Все остальное – можно. Раз руки, ноги и голова на месте – можно попытаться.