Поттер устало трёт переносицу, так и не свыкшись с отсутствием очков. Поттер кивает обречённо, соглашается на очередную самоубийственную вылазку — он её возглавит, всё как прежде, никаких «но, Гарри!», поджимает губы, хмурится, смотрит не на людей — в себя. И не понимает: зачем. Зачем они продолжают? Ради чего бьются? Что они защищают? Кого? Люди гибнут, первоначальные мотивы затираются вместе с именами павших, раньше лежащих на устах любого — теперь единиц, остаётся только обоюдно острое, отравляющее всех и каждого желание отомстить и победить. Потерялись в тенях, в сумерках без своей путеводной звезды — лживый старик уходя забрал у них больше, чем собирался. Чёртов лжец! Гнев подкатывает к горлу тошнотой, отступает незамедлительно, Гарри кивает ещё раз — последний за сегодня, криво улыбается в ответ Гермионе, оставаясь в одиночестве и тонет в своём личном аду, заполненном тишиной.

Ему восемнадцать. И вся его жизнь — бесконечная гонка на выживание, в которой он выигрывал, отталкиваясь от чужих трупов. Из груди рвётся нервный смешок — ему, конечно, не смешно. Слишком много потерь, слишком много жертв, слишком много ответственности. Слишком он идеален для подобной роли — здесь, в пустом зале на Гриммо, может позволить себе быть таким: уставшим, замученным, искалеченным внешне и внутренне, с тяжёлой поступью, перегоревшим взглядом. Там, где на него смотрят и оглядываются, где его имя вместо молитв — он играет свою роль, запрещая себе уничтожать чужую надежду. Бесстрашный герой, способный закончить это безумие. Герой с утешительной улыбкой на устах, красивыми речами от сердца, бездумно встающий между заклинаниями и другими, вечно зачем-то выживающий, приходящий на общий сбор хромая и едва держась на ногах. Ещё бы ему было уютно с расправленными плечами, впереди всех, ведя их на погибель. Ещё бы его кто-нибудь спрашивал. Всё это не его выбор — стечение обстоятельств. И он несёт свой крест, чувствуя себя на своём месте только в очередном акте самопожертвования, но вовсе не во главе одной из половин расколотого войной магического общества.
Он слишком Поттер, чтобы поступить умно и сойти с дистанции. Может быть, проблема на самом деле в нём?

Подушечками пальцев по новому шраму, рассёкшему лицо — подарок от старых друзей. Шальная мысль, что то заклинание могло принадлежать кому угодно — по ту сторону столько же знакомых, сколько и по эту. По ту сторону у него всё ещё есть человек, потерять которого страшно, но это страшная тайна. Его личная. Последняя, наверное — всё остальное напоказ. Ранения напоказ, отказ от очков, бьющихся в битвах первыми — напоказ, дружба — напоказ, слепая вера в светлое будущее, которой в нём на самом деле никогда не было — тоже напоказ, шрамы как информационная повестка, его слова передают друг другу, печатают в подпольных изданиях. Публичная личность, лидер движения, будущий спаситель мира.
Слабак. Трус. Предатель. Идиот.
Такая характеристика была бы честнее.

Со стула встаёт грузно — чувство вины тянет вниз прямиком к земле. В пальто, нервно сорванное со спинки стула, кутается привычно, прячась от себя, от чужих глаз, от обязательств. В голове старый шифр, за которым спрятал конкретное место и время, отправляя чужую сову без особой надежды на встречу — выучил его наизусть, решаясь на очередную попытку прыгнуть в пропасть без страховки. В зелёных глазах, скрытых за тонкой плёнкой, созданной умницей Гермионой, глухая тоска и огонёк надежды. Всё ещё можно исправить. Всё можно остановить. Поставить уже точки там, где наоставлял неосторожных многоточий — их много, гораздо больше, чем позволял себе Дамблдор. Но он младше, глупее и честнее. И всё это ему не на пользу — каждый его рыцарский порыв играет против него. Война делает людей жестокими, чёрствыми — он тоже претерпел изменения, но огонь внутри всё такой же — тёплый, согревающий, вовсе не разрушительный. Поэтому и проигрывают, отступают, гарцуют, ведут переговоры и не решаются устроить ад на земле снова. Гарри знает, что по-своему прав, как и знает, что так они никогда не выйдут победителями из этой мясорубки.
Если из неё вообще можно выйти победителем. Ему в целом давно без разницы выживет он сам или нет — готов собственноручно вздёрнуть себя в петлю, если это поможет. Но за других ему страшно и больно — сердце кровит и нарывает.

Ночной воздух пьянит — привычно оглядывает переулок, прежде чем аппарировать. А он ведь даже не сдавал экзамен — научился, потому что так было нужно и пользовался теперь успешно, давно перестав удивляться новой рутине. Вся его жизнь — сплошное противоречие общим правилам, и это было бы смешно, не будь всё это так трагично. Наверное, Снейп был прав, говоря, что он просто зарвавшийся мальчишка — жаль, что для остальных он надежда и свет в конце туннеля. А не мальчишка, не справляющийся даже со спасением конкретных, важных ему людей — количество рубцов на душе увеличивается с пугающей скоростью.
И всё же он не сдаётся — до сих пор не опустил руки и всё дёргается в силках, силясь изменить ход истории.

Гарри, оказавшись недалеко от место встречи, проверяет нет ли щитов, ищут угрозу — самоубийство на сегодня запланировано не было. Только не сегодня. Знаменательная дата — годовщина его идиотизма и разъедающей изнутри грусти по несбывшемуся. Не смог, не убедил, не был достаточно хорош для Малфоя. Был недостаточным. Может быть поэтому так и вцепился? Потому что для него не Золотой мальчик, а просто Поттер — фамилия как способ унизить? Даже когда был чем-то большим, всё равно не был центром земли, надеждой и компасом — было иначе. Это развязывало руки — по этой же причине чуть не убили друг друга, не договорившись. Глупо. Возможно, пара его шрамов — дело рук Драко. Возможно, шрамы на нём — результат его ярости. Теперь не узнать наверняка. И это так глупо.
Глупые, глупые мальчишки, увязшие в войне, заигравшиеся в солдатиков.
Лидер сопротивления. Пожиратель смерти.
Знак равно между сплошное безумие, но Гарри давно не в себе. Поэтому сова, шифр, значимая дата и надежда, что был услышан.
Такое глупое чувство.

Ступает по мокрой траве тихо, теряясь в тенях, замечает силуэт издалека — не спешит. Присматривается, пытается дышать ровно, не сбиваясь — это важно. Если и умирать, то не здесь, не сейчас, не так бессмысленно — только поэтому осторожничает. Впрочем, уже признал — от привычного силуэта камень с сердца. Как минимум, жив. Всё остальное, наверное, не так важно.
Не важно же?

— Привет,— говорит тихо, честно и без попыток сыграть какую-то роль — как бы не разбежались по разным углам, с Малфоем можно быть собой. Скажи ему кто подобное на первом курсе — он бы рассмеялся шутнику в лицо, а сейчас оно вот так. Естественно. Знакомо. Руки прячет в карманах, палочка привычно лежит вдоль руки, закреплённая ремнями — в ней он уверен. И хотел бы также быть уверенным в самом себе. — Рад, что ты жив. И спасибо, что пришёл. Никуда не спешишь?

Год был сложный. Год был разным. За год подрастерял своей порывистости — закопал поглубже, стал спокойнее [читай: слишком много мертвой ткани внутри], только поэтому может себе позволить сейчас стоять здесь и говорить так [по крайней мере пока]. Без обвинений. Без громких слов. С облегчением и едва уловимой улыбкой, спрятанной в уголках губ.

— Как ты?

Не знает, имеет ли право на такой вопрос теперь, но хотел бы знать. Смотрит честно, прямо, украдкой запоминая — обновляя сохранившейся образ, прячется в поднятом воротнике и просто ждёт. Он знает — зачем позвал и почему пришёл, но в самом деле не знает как добиться своего, не сжигая остатки мостов между ними.
Гордость, пожалуй, самый страшный порок. И они оба идут своей дорогой под этим флагом.

[nick]Harry Potter[/nick][status]герой, но не ваш[/status][icon]http://i.yapx.ru/JBMzq.png[/icon]

Подпись автора

фракир ♥

Наверное, будь Гарри хорошим стратегом, он бы пришёл сюда с единственной целью — узнать что-то важное, нужное для их армии самоубийц, что-то что могло бы им помочь ударить первыми, обойти с другого фланга, схитрить и выйти победителями. Узнать, нажимая на хорошо известные болевые, взывая к совести и здравому смыслу, отчаянно манипулируя и юля, падая ниже и ниже в собственных глазах, по-прежнему смотрящих на мир с немым вопросом «почему так?». Но он не так уж силён в планировании, а ещё отвратительно эгоистичен в мелочах — даже смешно. Человек, каждый день проводящий с готовностью умереть за идею, свет и живых, возводя всех мёртвых в ранг святых и погибших не зря, в самом деле сохранил в себе умение думать только о себе, а не о чём-то большем. Поэтому он здесь. Поэтому он ведёт ни к чему необязывающий светский разговор и намерен обходить острые углы, не минуя только камень преткновения, потому что иначе зачем всё это? В самом деле — какая разница, что будет завтра, если сегодня у него свидание с прошлым?

Чужую ершистость встречает как старого знакомого — легко и приветливо. Ему не хватало такой формы здравомыслия в его окружении — люди устали за долгий год, но многие так и не потеряли своего запала, говоря так, как будто они не несут потери, не проигрывают и не топчатся на одном месте, теряясь в формулировках и забывая зачем вообще это всё начинали. Половине вообще нет дела до политики — они хотят отомщения, хотят остановить зло, совершенно не отдавая себе отчёт в том, что мир не черно-белый. Драко подобными глупостями никогда не занимался. Всё также бесполезно, в войне и стоит перед ним, рискуя. Они оба рискуют, но Малфой всё-таки больше — Гарри верит слепо, что он один — это его спасательный круг, уберегающий от утопления в страхе и безумии. У него нет доказательств, но он всё равно верит, что это не ловушка — узнай кто кому он доверился вот так бездумно, его бы сдали в Мунго, не посмотрев на регалии и заслуги. Если за ним проследят свои — собственноручно остановит попытку линчевания, чего бы ему это не стоило. Это факт — Малфой его ахиллесова пята, о которой, к счастью, почти никто не знает. И это просто-напросто непроизнесённое вслух необходимое условие встречи — оба знают, что будет так. Но если про встречу с ним узнают поклонники тёмной магии финал может быть гораздо трагичнее. И Поттер и рад хотя бы себя убедить, что он и тут успеет спасти, подхватить, спрятать, но это ложь. Ничего он не успеет. И даже его согласие взойти на эшафот ничего не изменит.
Поэтому он благодарен за встречу, за саму возможность убедиться, что жив, услышать не ставший чужим голос, увидеть воочию, какие коррективы внесла затяжная война, вдохнуть общий на двоих воздух. Даже за возможность снова убедиться, что пропасть между не стала меньше благодарен — это глупо, но это всё, что у них есть. Благодарен и всё же немного разочарован, что у них на двоих не осталось ни капли здравомыслия.

— По крайней мере яда в тебе меньше не стало — стабильность,— отвечает привычно, как будто ничего не было, как будто не пытались убить друг друга в порыве уберечь себя от боли в будущем. Как будто не было ни расстояния, ни времени. Может быть, если притвориться, то всё починится самостоятельно? Без усилий с их стороны? За убранной палочкой следит индифферентно, не дёргаясь — это даётся с трудом, но он правда доверяет. Он, чёрт возьми, хочет доверять человеку с меткой, стоящему по ту сторону баррикад. Для него это важно. — Как тебе мой новый образ? По мне так слишком брутально. Ты знал, что шрам от lacero болит сильнее чем от непростительного?

Между ними расстояния и разные идеологии. Между ними поле боя, окроплённое кровью. Между ними недомолвки, молчание и вопросы, задавать которые не стоит, если нет желания сократить время встречи до минимального. Между ними слишком много общего, чтобы притворяться чужими людьми. Но они всё так же по разные стороны. Всё так же по-разному относятся к жертвенности. Всё так же связаны красной нитью, но не то чтобы знают, что с этим делать. И говорить о рубцах на сердце для них в самом деле не лучший вариант, поэтому Гарри говорит про лицо — с улыбкой и смешком. Ему плевать как он выглядит — все метки, оставленные чужими заклинаниями на нём, всего лишь напоминание, что он всё ещё слаб. Недостаточный.

— Что-то вроде того. Многих потеряли, но вера не иссякла,— отвечает с едва слышным вздохом, запечатывая свою вину и боль в груди, улыбаясь криво, мрачнея на глазах. Он потерял слишком многих. Уизли осиротели, потеряв Фреда. Никто не знает, где Полумна. Гермиону вытащили из ада чудом и в её взгляде он безошибочно угадывает, что она боится, что в следующий раз они не успеют. Колин Криви мёртв, а его даже не должно быть в их рядах. Невилл так и не оправился после контузии. Сёстры Патил пропали без вести. Голдстейн мёртв. Сьюзен Бонус мертва. Тедди осиротел. Всё это его вина. Все эти жертвы бессмысленны. Все имена произносить нет смысла — они оба уже ничего не могут с этим сделать. За спиной Гарри всегда стояла армия призраков и Малфой прекрасно об этом знает. За его спиной тоже есть призраки. — Я знаю про Панси. Соболезную.

Он бы хотел быть рядом. Хотел бы проявить участие теперь, привлекая к себе, но это всё давно между ними невозможно. Здесь и сейчас они говорят как чужие друг другу люди, прошедшие многое порознь. От этой мысли ему всегда не по себе, но что он мог? У него даже никогда не было уверенности, что очередной человек под маской, которого он безжалостно хлестал заклинаниями, не был для него когда-то значимым. Каждый выживал, как мог. Каждый выживал, руша чужие жизни без оглядки — все сожаления и сомнения потом, когда придёт время зализывать раны, иначе станешь очередной жертвой войны. Гарри знает мало семей, которые разделились и разошлись по разные стороны, зато отлично знает, что они чувствуют, выступая в очередной рейд.
Отчаяние. Тягучее, тяжёлое отчаяние.

— Год прошёл, как ты мне отказал. И я подумал, что это хорошая причина попробовать ещё раз. Я, конечно, идиот, но не думаю, что ты удивлён,— полторы минуты сомнений и старая-добрая привычка рубить с плеча. Нет времени на наворачивание кругов вокруг очевидного. Нет права на ошибку и полутона. Есть только реальность, в которой он устал бояться продавать свою жизнь задорого, рискуя заплатить больше, чем в самом деле был готов. Веры в то, что с ним согласятся в нём минимум, но для безумств её и не нужно много. — Помнится, мы плохо расстались по всё тем же причинам. Но я устал гадать кто под маской, с ужасом снимая её посмертно. Думал, что со временем станет легче, но не становится, да и не станет. Это очевидно было, но ты же знаешь мою любовь отрицать очевидное. И да, это эгоистично, но ты ведь не веришь в Тома и его идиотские идеи. Так может сменишь флаг? Или просто выйдешь из всего этого дерьма пока не поздно? Я помогу.

Где-то между строк читается сакральное «помоги мне» и там же мелким шрифтом «не смей умирать», но вслух произнесено во все не это — гордость она такая. И Гарри знает, что говорит не то и не про то, знает, что сам провоцирует конфликт, но у него в самом деле нет идей, как звучать менее пафосно и не говорить с позиции лидера оппозиции.
Потому что он всё ещё лидер. Всё ещё звезда на чужих небосклонах. Всё ещё что-то кому-то должен.
И просто хочет уберечь родного человека, малодушно не предлагая сбежать в закат вдвоём — он просто не может. Проблема, наверное, в этом.

[nick]Harry Potter[/nick][status]герой, но не ваш[/status][icon]http://i.yapx.ru/JBMzq.png[/icon]

Подпись автора

фракир ♥

Тишина пугает. Она кажется предвестником очередной трагедии, ночных кошмаров, тихих всхлипов за закрытыми стенами, пустых взглядов, смотрящих вникуда. Гарри скучает по весёлому шуму гостиной факультета, жалеет, что больше не может вырваться из собственного ада, навалившись на огромные двери большого зала и оказываясь в плену ароматов и до боли знакомых лиц. Тишина — это всегда страшно. Когда-то она казалось ему спасительной, когда он прятался от друзей и громких споров на Астрономической башне, подставляя лицо под ветер, застывая изваянием возле парапета — сейчас нет. Сейчас затишье всегда означало, что грядет буря.

Вслушивается в окружающий их мир, имеющий мало общего с тем, где они в самом деле выживали день за днём, пытаясь различить хотя бы одинокий птичий крик и ничего — всё снова замерло, вымерло в ожидании следующего дня. Дня, который кто-то не переживёт. Вздыхает украдкой, смотрит не на Драко, а ему за плечо, давая себе чуть больше пространства для манёвров, и думает. Думает, что каждый день он делает свой выбор, каждый раз, выходя из своего убежища он выбирает раз за разом не себя. Выбирает других, целый мир, который никогда не был к нему добр, выбирает войну. И самое отвратительное, что все знают, что ему не под силу хотя бы раз выбрать себя, спасая и уберегая от долгоиграющей агонии, убивающей в нём надежду, что всё образуется. Но ему бы хотелось мочь.
Сейчас, глядя на скрытого в тенях лицо Драко, ему хотелось этого сильнее всего на свете, но он всё равно не мог.

Потому что Избранный.
Потому что ходячая концентрация стереотипов о гриффиндорцах.
Потому что он чёртов Гарри Поттер, на которого с детства взвалили груз не по возрасту, а он и рад выбиваться из сил в попытках сдюжить и не подвести.
В четырнадцать, глядя в стеклянные глаза Седрика, хотел чтобы больше никому не пришлось пережить то, что пришлось ему. В пятнадцать, пытаясь вырваться из рук Ремуса и броситься следом за Сириусом в неизвестность, он горел жаждой всё исправить, починить и отомстить. В шестнадцать, держа на руках истекающего Малфоя и стеклянными глазами смотря на Снейпа, кричащего на него, впервые, наверное, задумался, что не всё вокруг чёрное и белое, а он сам так себе герой. В семнадцать он шёл умирать, почти не сомневаясь, что иначе быть не может. В восемнадцать он похоронил слишком многих, чтобы продолжать верить, что в самом деле может справиться и всё исправить, но у него уже не было выбора — на него смотрели, от него ждали ответов и решений. И ничего лучше чем встать аккурат на одну ступень с Томом по ту сторону баррикад он не придумал — его разрывала на части злость и обида, ему было страшно, как никогда прежде — не за себя, за других. Но другим было ещё страшнее. Их никто не пытался убить с малолетства, за ними не шли мёртвые, у них на глазах не убивали людей, что были к ним добры. Наверное, это нечестно — Гарри об этом просто не думал, но уж как получилось. Идти вперёд, крепко зажмурив глаза и крича что-то об идеалах, в которых сам сомневался, оказалось не так уж сложно. Говорить последние слова над очередной могилой — невыносимо. Просыпаться с криком, рвущимся из груди, каждую ночь — привычно. Понимать, что последний человек, который в самом деле видел в нём не Золотого мальчика, которому уготована великая судьба, из-за его упрямства оказался неотвратимо далеко откровенно больно.
К сожалению, всё, что его не убивало, если не делало его сильнее, то по крайней мере не разрушало до основания. Обожжённый, сломанный, истекающий кровью, едва держащийся на ногах, он продолжал идти вперёд, меняя условия игры на ходу. И снова проигрывал, падал, сгорал, чтобы отряхнуться, встать и восстать из пепла. Вот только вопрос: а зачем?

Может быть, исключительно упрямства ради. Или потому что больше ничего не умеет. Вероятнее всего последнее. И это в целом чертовски печально, но уж как получилось. Зато он всегда мог поговорить с человеком, за которым был готов сунуться в самое пекло, про свои шрамы. И про те, что оставил на чужом теле сам и знал наизусть — на самом деле Гарри кажется, что он давно сошёл с ума и стал пациентом в Мунго. Иначе объяснить весь этот сюрреализм было невозможно.

— Расскажи, если хочешь,— перед глазами стоит лужа крови, в которой по жизни бледный Драко выглядел пугающе — Гарри никогда не спрашивал как это было, но мог представить. Про боль знал много, как и про неумение себя прощать. За тот случай так и не простил себя. Но сделанного, к сожалению, не вернёшь — им просто повезло, что рядом оказался человек, который всё исправил. Как жаль, что так было не всегда. — Оно не убивает, конечно. Но я давно уже не брезгую атакующими. Знаешь, оказалось, что если всегда только защищаться, боясь ответить, то слишком часто проигрываешь.

Почему-то разговор начинает смахивать на пробную версию исповеди — какой скандал Гарри Поттер стал старше и научился не только защищаться, но и кусаться в ответ. Парень кривится в попытке скрыть свои сожаления на этот счёт, но получается у него так себе — чувство вины стало его верным другом слишком давно. Наверное, им бы мог гордиться Сириус, если бы был жив. Он вырос сильным магом, талантливым, с некоторых пор жёстким и способным на многое в своих попытках защитить других — когда-то Гарри хотел стать аврором, как только всё закончится, если он, конечно, переживёт. Теперь уже не хотел ничего. Дожить бы, пережить. И уехать в глухую деревушку, спрятаться, отказаться от магии, прожить свою жизнь в спокойствие, баюкая все свои травмы и пытаясь найти душевный покой. Навряд ли у него это получится, но он бы хотел так. После стольких лет вечных передряг, после стольких лет пребывания в центре внимания, после всей крови, что пролилась из-за него и оказалась на его руках, он бы хотел покоя. Хотя, справедливости ради, его должны судить за всё, что было сделано и отправить в Азкабан. Но наивности в нём осталось немного и он отлично понимал, что либо кладбище, либо герой — третьего не дано.

От прикосновения к лицу замирает, возвращаясь к реальности, которая ему опротивела — как давно это было? Как много прячется за одним лишь прикосновением, изучающим подрихтованное войной и временем лицо? Как мало у них времени сейчас и как же непозволительно много они потеряли, разбежавшись по разные стороны, не сумев договориться и прийти к единому знаменателю? Знает, что вовсе не контролирует себя, боясь вдохнуть и выдохнуть, как и не сомневается, что во взгляде слишком много того, что стоило бы не выставлять напоказ. И снова сожаления, снова вина, снова тоска и едва живая надежда, что всё ещё можно починить и исправить. Надежда, что их можно починить.
Надежда, разбивающаяся о чужие слова, разрезающие его на части наживую.

— Реальность мне порядком надоела. Северус тоже был маркированным пожирателем и мог бы пережить всю эту мясорубку, если бы.. если бы не защищал меня. Но ты и не должен повторять его путь — я здесь не для того, чтобы завербовать тебя как двойного агента. И уж точно не прошу защищать меня — хватает добровольцов. Я ведь могу помочь,— заводится с полоборота, пугаясь чужой улыбки не обречённой даже, а спокойной, что в разы хуже. Дёргается нервно, говорит спешно, громче, чем следовало бы, злиться на себя, на Малфоя, на всех, кто виноват в происходящем. На себя, наверное, больше всех. Чужое равнодушие к собственной жизни воспринимает как оплеуху — что они с ним сделали? Что он сам с ним сделал?

— Да что за бред! С каких пор ты просто сидишь и ждёшь, пока до тебя доберутся, вырезая своих-чужих без разбора?! Ты же всегда умел выкрутиться, особенно когда запахло жаренным. Просто уйди с этой чертовой шахматной доски, поставь себя новую задачу, Драко! — сам себя накручивает, сам всё усложняет, утяжеляет разговор. Не раздумывая, делает шаг вперёд, цепляясь за чужие плечи, глядя глаза в глаза и отрицая всё сказанное. Ему, как человеку, который уже умирал в этой войне, смерть не казалась чем-то ужасным. Но только его — к могильному надгробию каждый день приближался шаг за шагом и никогда не пытался избежать встречи со старой подругой, добровольно сокращая между ними расстояние. Смерти тех, кто рядом, и даже тех, кто оказался слишком далеко как Малфой, вычеркнувший себя из его жизни собственноручно, но не стеревший из памяти, приводили в ужас. — Я много чего задолжал людям, но уж точно не свою жизнь. Ты это прекрасно знаешь — я должен был умереть тогда в Хогвартсе. И я умер. О каком выживании речь? Я итак выживаю. Добить всё не могут. Перестань вести себя как слабоумный — из нас двоих ты всегда был здравомыслящим, что изменилось?

Спотыкается на сакральном «нас двоих», но в запале не теряется и продолжает давить — очевидно, что изменилось слишком многое. В нём, в Драко, в мире. Но это не повод сдаваться. Не повод же?

[nick]Harry Potter[/nick][status]герой, но не ваш[/status][icon]http://i.yapx.ru/JBMzq.png[/icon]

Подпись автора

фракир ♥

Поттер чувствует себя обманутым — смотрит на идеальную картинку, созданную Малфоем мастерски и давится собственной злостью. В красивые слова не верит, в аккуратно выстроенных ответах видит бреши, в человеке напротив подозревает лжеца и обманщика. Вполне возможно, что он всё это выдумал, что на самом деле за маской вежливости и холодности нет ничего, что он так отчаянно искал, бегая глазами по изученному вдоль и поперёк лицу, теряясь в глубокой серости чужих глаз почти без цветных вкраплений. Но ему в целом было плевать — надежда не столько глупое, сколько опасное чувство. Отравляет, сводит с ума, принуждает продолжать долбиться в закрытые двери, кричать до сорванного голоса и привкуса крови во рту. И он не сопротивляется пагубному влиянию едва живому внутри него чувству, послушно сходит с ума, долбится в двери, кричит. Ему уже всё равно на чужие границы и попытки оградиться — он год, целый безумный год, жил в неизвестности, считаясь с чужим выбором, учась жить вот так раздельно, дышать заново полной грудью, так и не преодолев барьер в полсилы. И сейчас, слушая про невозможность побега, про потенциальную смерть заочно принятую, про то, что всё уже не будет так, как ему бы отчаянно хотелось, он просто отказывался подыгрывать, склонять голову, отступать, убирать собственную руку, злясь молча, сгорая заживо, осыпаясь пеплом в стороне, старательно держа лицо и не подавая виду, что всё внутри рушится, крошится и похоже на руины.

Гарри устал. Устал не знать, что с Драко. Устал пытаться себя обмануть мыслями, что всё закончилось, нет больше никакого "мы", да и может быть не было. Он год убеждал себя, что всё предрешено и ничего уже не изменить и позволил себя маленькую слабость в виде записки со старым шифром, придуманным ими ещё в школе. И Малфой мог закончить всё это, поставив точку своей неявкой — не смог. Мог бы не касаться, не быть мягким, не позволять себе даже отголоски былого беспокойства в голове, мог бы не пытаться узнать, кто чуть не лишил его глаза. И Гарри бы ему поверил. И навряд ли бы дожил до старости, вымещая всю свою боль и злость каждый день, отчаянно ища встречи со старой подругой, отрицая саму важность его жизни — просто потому что эта война забрала бы у него последнее, что оставалось. Но Драко сфальшивил в своей партии отрицания.
И это всё, что важно для Поттера.

— Слишком много внимания к очередному шраму. За каждый спросишь? — звучит глухо, смотрит слишком прямо, слишком жадно. Не намерен сдаваться, отказывается думать о последствиях и держать себя в узде. Он каждый чёртов день рискует собой, борясь до последнего, за каждого, кто оказался рядом, даже за тех, кто его ненавидит за всё, что уже произошло и ещё произойдёт. Так с чего бы ему отступать сейчас? С чего бы ему сдаться на поле боя за человека, которого так и не смог отпустить? За человека, ставшего его маяком в самые тёмные дни? За человека, который был свидетелем его истерик и тихой радости? Даже не смотря на то, что тот меняет тему, избегая ответов, требует от него информацию, которую не стоило бы говорить именно ему. Если бы оставивший на нём метку был жив — Гарри бы, конечно, не ответил, вильнув хвостом так же мастерски, как и Малфой. Их способы защиты друг друга плюс минус равны и в корне неверны, но некому их судить и оценивать. — Кэрроу. Амикус Кэрроу. Его добил Невилл.

Ему плевать на Кэрроу. Ему горестно за Невилла, очерствевшего в этой войне не меньше его и в конце концов без сожалений убившего человека, лишившего его детства. Но он не осуждает. Они все обезумели от потерь, едва ли справлялись с демонами внутри себя, практически потеряли человеческий лик. Всё это чертовски бессмысленно и, в общем-то, давно пора закончить, подобравшись к обезумевшему больше других Тому и закончить противостояние длинной во всю жизнь Поттера — ему лично уже давно без разницы чьей смертью, но ради тех, кто в него верил, он бы сражался как настоящий лев, продав свою жизнь задорого. Но это потом, не сейчас. Сейчас ему нужно убрать с шахматной доски Малфоя, вынудить его сдаться, сложить палочку, прислушаться к нему, поверить в него. И если для этого нужно окончательно спустить с поводка поселившееся где-то внутри безумие — Гарри готов и не на такое.

— Ни одного аргумента и слишком много красивых слов. По крайней мере мы можем попытаться — это лучше, чем сдаться и ждать, кого же первым размажет по земле ровным слоем. И, знаешь, я потерял уже столько людей из-за собственных слабостей, что с меня хватит. И мне плевать, что это всё безумие, что я заигрался в защитника, если верить тебе. Я был не прав год назад, когда отпустил и не стал бороться, уверенный, что я всё равно умру и так, наверное, даже будет лучше. Но не сложилось. Так что сейчас я намерен всё это исправить. Я не хочу так, понимаешь? Гадать, ждать годами, искать и не находить. Ты хочешь, чтобы я выжил, тогда останься со мной.

Без тепла руки на щеке холодно и одиноко. От ладоней на запястьях — ожоги. От ситуации в целом его потряхивает и дышать сложнее. Гарри отлично знает, что пока Драко удаётся сохранять своё напускное равнодушие, пока его идеальная маска не пойдёт трещинами — он ничего не добьётся, не услышит правды, не увидит настоящих эмоций, не сможет вновь поговорить с живым Малфоем, а не куклой, под которую он так профессионально мимикрировал, и договориться с которой у него не было ни единого шанса. А значит, нужно было его вывести из этого состояния, выбесить, вытолкнуть из безопасной зоны — не так важно, что произойдёт дальше. Но принять чужое спокойное согласие со смертью он отказывается. Как и желание сберечь его вместо себя — слишком многие горели этой идеей и последний, кого в рядах подобных безумцев хотел бы видеть Гарри, был именно Малфой. Это всё ещё эгоизм чистой воды и его слова — по сути своей шантаж. Но он открыт, честен, всё ещё на взводе и достаточно неблагоразумен, чтобы сделать то, что собирается.

— Не дёргайся,— ещё на шаг ближе, расстояние сокращено до опасных величин, руки держат крепко, говорит тихо, почти шёпотом, но бескомпромиссно. Если ему и дали что-то последние годы нескончаемой борьбы, так это решимости. Для аппарации ему лично не нужно доставать палочку, площадку Астрономической башни, о которой думал буквально минуту назад, помнит досконально и к выдёргиванию их из реальности относится спокойно — всё получится. Всё обязано получиться.

От рывка подташнивает, но главное, что их не расщепило — эффект неожиданности разнообразия ради сыграл ему на руку. Сами они оказались всё так же слишком близко к другу на краю, едва ли защищённые остатками парапета от пропасти, разверзнувшейся под их ногами. Хогвартс так и не восстановил работу — всем не до этого, защитные заклинания не восстановлены, мир не пришёл в норму до сих пор и не факт, что вообще сможет. В замке остались призраки и ветра, гуляющие по коридорам — Гарри отлично это знал, навещая изредка последнее место, где он был хотя бы эпизодически счастлив, теряясь в тенях и воспоминаниях, нередко позволяя себе выпить, сидя возле стены башни, почти не ограничивая себя в эмоциях. И что самое важное, они здесь точно одни — как бы глупо это не звучало, Поттер ставил сигнальные заклинания в своей крепости одиночества. И всё ещё в условной безопасности, в самом деле на краю — в кои-то веки не метафорически, а вполне себе реально. Драко держит крепко и бездумно утыкается лбом в чужой, теряясь в серой море напротив, хотя спиной к бездне оказался сам и, наверное, с его состоянием это не самая лучшая идея.

— В порядке? Продолжим нашу занимательную дискуссию? Если основной твой аргумент моё выживание, то у меня есть просто способ решить твою диллему — шаг в пропасть, только не забудь выйти из этой игры после, и остаться в живых, благо это будет несложно раз ты останешься среди победивших,— сам уже не знает, что творит, но прямо здесь и сейчас вполне согласен всё это закончить шагом вникуда. Да, это нечестно. Да, это подло. Но это его жизнь разрушена до основания, это он приобретал семью и становился сиротой раз за разом. И не людям, встречающим его едва живого взглядами полными сожаления, что снова умер не он, осуждать. Ему откровенно выбило предохранители чужими словами и доводами, принимать которые отказывался, да и никогда Поттер не умел вовремя останавливаться, пытаясь кого-то спасти от них самих, от себя, от всего прочего. — Если нет, то давай поговорим честно, без твоей маски — я заслужил, наверное, искренности. Я скучал вовсе не по твоему аристократизму. И не ради него писал записку, рискуя тобой, собой и ещё черт знает кем. Ну же.

[nick]Harry Potter[/nick][status]герой, но не ваш[/status][icon]http://i.yapx.ru/JBMzq.png[/icon]

Подпись автора

фракир ♥

Балансируя на краю, Гарри чувствовал себя как никогда живым — здесь и сейчас, глядя на то как идёт трещинами очередная маска Малфоя и сыпется на каменную плитку с треском. Ему хочется расцеловать перекошенное гневом лицо, подкинуть ещё дров в разгоревшийся костёр чужого неодобрения, лишь бы не спрятался за очередной ролью, вынуждая снова и снова выводить из себя глупостями, каждая из которых рискует стать последней. Ему хочется рассмеяться, улыбаться так широко, как он мог, но вместо этого молчаливо смотрит решительно и прямо, всем своим видом отрицая саму возможность того, что он отступит. Потому что он не собирался.

Какой резон снова осторожничать, делать неуверенные шаги назад, в сторону? Зачем всё это? Зачем это теперь, когда ставки слишком высоки и у них в самом деле очень мало шансов вернуться назад к друг другу? К чёрту всё это. Из-за его осторожности и нежелания сломать, подмять под себя, уберечь от нужды прятаться из-за связи с ним, в результате нет никакого "друг к другу". Ничего уже нет — позади сплошное пепелище, ворох разрушенных надежд и неозвученных желаний. Отступать некуда. И раньше то вариантов было не так много, но их можно было выдумать, сделать вид, что они реалистичны и играть свои роли. Сейчас — нет. Не за горами час, когда ему придётся выйти лицом к лицу к Тому. Час, когда тот не побоится принять его вызов и ответить, не связав предварительно и не отдав развлечения ради своим цепным псам. И единственное, что нужно Поттеру, чтобы в самом деле поверить, что он не сдастся и не попытается ускорить возможный финал, пугающий с каждым часом всё меньше, быть уверенным, что чёртов гордый Малфой не будет стоять на той шахматной доске, с которой он сам планировал либо выйти королём, либо слететь к чертям без сожалений.
Казалось бы, такая мелочь. Но так важно для человека, готового разменять свою жизнь на мир для тех, кто его всю дорогу обсуждал, осуждал, верил или проклинал.

— Может и сошёл, так наверняка и не скажешь,— голос на удивление спокоен, но уголки губ всё равно подняты, добавляя пару аргументов в пользу его безумия. В целом давно не уверен в собственном благоразумии, сложно оставаться в здравом рассудке, вырываясь из ночных кошмаров, чтобы оказаться в кошмарах наяву. Практически невозможно. Но делать невозможное — это его конёк, так что всё возможно. Но это всё неважно, абсолютно без разницы, что там сломалось в его голове — по большому счёту и в лучшие дни шёл на большие безрассудства, просто потому что очень спешил жить. Сейчас уже не спешил — некуда. Но привычки идти на поводу своей безрассудности не изменял.

Здесь и сейчас ему просто нужно узнать правду, ту, что от него пытались скрыть за маской. Здесь и сейчас он хочет снова поговорить со своим Драко, а не тем, что выживал год в аду и вжился в новый равнодушный образ. Здесь и сейчас он хочет позволить себе быть просто Гарри, которому можно орать, злиться, быть живым, что-то требовать и быть честным с собой и своим собеседником. И он позволял.

— Не знаю, вроде бы много. Знаю мало людей, которым нравится смотреть на мою целую голову.

Искусства ради отвечает на риторические вопросы второсортными шутками, просто чтобы разгоревшееся пламя в чужой груди не затухло быстро, чтобы у Малфоя были причины и дальше не контролировать каждое своё слово, эмоцию, жест. Для Гарри это было важно. Важно иметь дело с тем, что спрятано от чужих глаз, важно смотреть не на картинку, а на живого человека, которого любил всё это время. За которого ему было страшно. Весь этот театр, так горячо любимый Малфоем, никогда ему не нравился и вызывал у него чувство отторжения — сейчас это ощущалось особенно остро. Плохо, что ему для того, чтобы вернуть к жизни Драко, приходится в самом деле сходить с ума, что-то требовать, кидаться опасными обещаниями, рисковать собой и им, дёргая их из одной точки в другую. Ту, что бы значила для обоих больше, чем поле меж двух огней. Но средства не так важны, как результат — кажется, как-то так звучал расхожий слизеринский девиз. Ну что сказать, с кем поведёшься.

— Да плевать я хотел на твою причастность к Пожирателям! Ты издеваешься?! Я здесь с тобой. Всё остальное меня вообще не волнует — можешь меня хоть прямо сейчас с башни сбросить, если для тебя всё это дерьмо важно здесь и сейчас. Одолжение сделаешь! — ведётся на выпад как ребёнок, отпуская вожжи и срываясь на повышенные тона. Глаза горят безумием и злостью, от пятиминутного тихого, но решительного упрямства не осталось и следа. Если бы не год выживания по раздельности, если бы всю дорогу были рядом, он бы мог позволить себе толкнуть, врезать для острастки, но сейчас не мог — слишком много боли выпало на их долю итак. Ни к чему ещё и друг другу пытаться ломать кости — желающих хватает. В этом то и загвоздка. В этом то и проблема. — И да, скучал. И ни хрена мне за это нестыдно. А ты как это себе представлял? О, ура, наконец-то он свалил, как я рад?!

Падает ниже и ниже в своём безумии, по-прежнему не пытаясь сократить дистанцию, позволяя Драко справиться самому — он самостоятельный, сможет. Встречает чужой срыв и руки на своём пальто всё тем же взглядом, метающим искры, пугающе одушевлённым в сравнении с обычным их состоянием. Дышит рвано, но всё ещё надеется, что получится. Что всё можно исправить. Не починить их как целое, так хотя бы отвести гильотину от одного из них. И вовсе не его — ему уже навряд ли что-то поможет.

— Чтобы ты перестал быть ходячей мишенью, убрался куда подальше, вышел из игры — называй это как хочешь. И не вздумал больше говорить мне, что тебе отсюда не сбежать и всё предрешено. Спаси себя, доверься мне и дай шанс закончить эту войну не посмертно,— говорить о возможном финале, на который ставить ставки выгоднее, чем на его победу давно не кажется чем-то странным. Все всё прекрасно понимают. Все видят, как гаснет огонь в его глазах — тот самый, что сейчас горел как когда-то в прошлом. Просто мало кто догадывается, в чём дело. — У меня закончились причины пытаться выжить — остался только ты. Но не как сейчас. Далеко от всего этого, стань этой чёртовой причиной, раз моя жизнь так важно. Но пока ты под ударом, пока я не могу быть уверенным хоть чуть-чуть, что Том не использует тебя, я ничего не могу — осторожничаю, отступаю, продолжаю общую агонию.

Говорит спешно, уверенно и не сомневаясь ни в одном сказанном им в запале слове. Всё это честно, всё это про показать, что болит и нарывает, всё это про искренность и отчаяние. Про боль, спрятанную под дырявыми доспехами, про страх, следующий за ним по пятам, про чувства и привязанность, которые не выжгла даже бесчеловечная, не имеющая ничего общего с красивыми рассказами про подвиги, война. Это всё про Гарри и его эгоизм, про Гарри и его долг, про Гарри и его последнее желание перед тем, как всё-таки попытаться всё это закончить.

И ему нестыдно, ему всё так же кажется, что никак иначе просто не может быть, ему это важнее, чем всё, что было им сделано и выторговано на переговорах до — знает наверняка, что если ставкой будет жизнь Драко, если хотя бы кто-то узнает и воспользуется, он продаст душу дьяволу в попытках выторговать ему время. И это ни разу не та ловушка, в которой ему стоило бы оказаться. Он не идиот, хоть и ведёт себя именно так, и отлично понимает, почему Малфой ещё жив и смог к нему прийти. Но всё это не может длиться вечно и круги, нарезаемые вокруг него, вокруг его тайны, сужаются с каждым днём — ждать ещё год бессмысленно и слишком самонадеянно. У них нет этого года. У них и того, что уже прошёл на самом деле не было, просто им хотелось верить, что есть.

— Ты не сможешь вечно закрываться от проверок. Это невозможно. Они узнают и всё зря, все твои красивые слова, маски, попытки убедить меня, что всё в прошлом, весь этот год в аду — так ты меня не защитишь. Никого не будет интересовать как давно всё это было — все знают, что Гарри Поттер сделает, что угодно лишь бы спасти людей, с которыми крепко связан. И я сделаю. Костьми лягу, через горящие обручи попрыгаю, сам себе глотку вскрою, если попросят, даже почти наверняка зная, что это тебя не спасёт. А мы связаны, Драко.

Малфой — его слабость и причина выживать вопреки всем прогнозам. Его Ахилессова пята и дело вовсе не в том, что тот слабее него — чушь. Сильнее. В разы. Но, потеряв его, Поттер проиграет, перестанет бороться, карабкаться к свету, раз за разом вставать, упав, возвращаться домой, едва живой — выгорит окончательно, сдастся заочно. И мир проиграет. Они все будет сожжены заживо и дотла. И все потери, все смерти, вся искалеченная жизнь Гарри будет бессмысленна. Их игра в чужих друг друг людей тоже, потерянный год, брошенные на прощание проклятья. Абсолютно всё.

— Выбери меня. Себя. Нас — для тебя ведь это также важно, как и для меня. До сих пор.

Смотрит с болью, не стесняясь своих просьб, всё больше похожих на мольбы, не боясь показаться слабым, влюблённым или обезумившим в край. Ему плевать. Важен только результат. Важно убедить, спасти, отвести удар. Неважно, чего это ему будет стоить — готов давать обещания, которые не сможет выполнить, врать и юлить, если придётся. Назначая встречу думал о другом, но увидев снова, убедившись, что жив, услышав пугающие до внутренней дрожи доводы, теперь хотел спасти во чтобы то ни стало. И переубедить его может только сам Драко, но это вряд ли.
Потому что им обоим не всё равно. И сделанный ими выбор только развёл в разные стороны, но не уничтожил связь, не сломал в них то, что они растили так долго и с таким трудом. И Гарри тянет руку как раньше, касаясь лица подушечками пальцев, лаской призывая вспомнить зачем всё это, почему они всё ещё живы. Обнимая острые черты ладонью и едва ли сдерживаясь от новой череды глупостей, которые никак не решили бы вопрос, но сделали бы его счастливее.

[nick]Harry Potter[/nick][status]герой, но не ваш[/status][icon]http://i.yapx.ru/JBMzq.png[/icon]

Подпись автора

фракир ♥

Позволить себе быть собой, не держась осточертевших рамок, навязанных образом и великой целью — роскошь. Роскошь, которой он, по-хорошему, не заслужил, если судить по последним сводкам с полей, но некому сейчас было его остановить, натянуть вожжи, осадить привычным лепетом про долг. Священный долг. Вещь, о которой кто-то просит перед сном, молясь своим богам, мечтая стать нужным, важным, исключительным. Жаль, что Гарри никогда не просил и как обычно получил просто так — счастливый случай, очередная удача. Поэтому наверное и не ценит, не оберегает свою исключительность, плюётся налево и направо, отказываясь, отрекаясь и отрицая. Душу бы продал за то, чтобы стать обычным от макушки до пят, нести свой маленький крест, отвечая за себя и близких, и не мелькать в свете прожекторов на первом плане, вот только никому она не нужна. Очерствевшая, разодранная в клочья, розданная налево и направо, прожжённая и измочаленная. Людям вокруг он в принципе не то чтобы нужен, вот так сам по себе, без всех регалий, без шрама, без печати «избранный» на лбу. Об этом непринято говорить, проклятья вслух не приветствуются, честные попытки пожелать провалиться в ад тем более, но всё слишком очевидно. Усталость копится, потери растут, жертв всё больше. А он всё жив, вопреки здравому смыслу, вопреки всем законам, вопреки чужим ожиданиям. Выворачивается, выкручивается, идёт умирать и каждый раз возвращается. Может быть это злой рок? Неумение не возвращаться может быть проклятием? Он ведь и к Драко вернулся. Не поставил точки, не закрыл двери, не закончил всё, оставляя шанс другому, не смог отречься. Вернулся ни жив, ни мёртв, обезумел, ослеп от огней войны. Требует что-то, давит, не отстаёт, цепляется намертво за чужие промашки, за взгляды, интонации и жесты.

Если подумать, то он всю жизнь только и делает, что идёт умирать, но всё не может решиться. Возвращается к людям, возвращается в свою армию, закрывает за собой дверь и не знает, что делать дальше. Никогда не знает — сейчас тоже не понимает. Сам себе не верит, Драко не верит тем более, не имеет в рукавах туза, а в закромах идеального плана, который бы всё изменил, перевернул с ног на голову и уберёг то, что у них осталось. Всё, что у него есть слепая вера, что сможет сберечь, подводившая его уже не раз, собственная боль, рой мыслей в голове и тупая, бессмысленная надежда, прорывающаяся сквозь щиты, материализующаяся в жестах и взглядах.
Он обречён. Они обречены. Но надежда всё равно тлеет на руинах их прошлой жизни, маня и сбивая с пути праведного.

— Незапятнанный символ? Малфой, я давно уже проклят. Вашими, нашими, теми, кто вообще непричастен. Если бы я умер год назад я был бы символом — сейчас я лидер, чьей смерти ждут не меньше, чем смерти Тома. Если кто-то из нас умрёт, появится хоть какая-то ясность,— говорит привычно то громко, то тихо, но с меньшим запалом, скинув сотню оборотов, местами равнодушно и всецело без лишнего надрыва. Ему всё равно. И сам ждёт, когда кто-то из них с Томом уже оступится и всё это закончится, торопит события, вылезая на передовую, бросаясь наперерез, рыская по полю боя, не следуя собственным планам, стремясь уменьшить потери. Чертовски устал и держится только из-за того, что осталось незаконченное дело, незакрытый гештальт, не отвоёванный у всех невзгод и метель человек. Но вот же он: стоит перед ним, шипит на него, тянет подальше от пропасти, всё ищет достойные причины отказать да так, чтобы упрямый Поттер принял отказ. И по-прежнему не находит, проигрывая раунд за раундом. Война меняет людей. Их тоже изменила, покалечила, доломала там, где были надтреснутости, укрепила местами, ожесточила и сделала отчаянней. Может быть Малфой смирился, может быть Гарри пока не понял, но это сейчас для него и неважно. Смотрит в себя, в дыру в своей груди и видит единственную причину не засунуть туда голову, рискуя задохнуться в безвоздушном пространстве. Причина дышит, по-прежнему жива, отзывается на его зов как эхо, следует за ним призраком по пятам. И он не готов её терять.
Гарри Поттер отказывается терять Драко снова.

— Пришёл и хлопнул, почему нет? Что они мне скажут? Извини, Гарри, но мы посовещались и решили, что ты не можешь так сделать? Что дальше? Я уйду и они лишатся своей последней надежды? Героя, который лезет под перекрёстный огонь, пытаясь их спасти? Флаг им в руки.

Очерствел. Он в самом деле очерствел, стал жёстче, не так порывист в отрыве от Малфоя, по-своему спокойнее и перестал бояться услышать из чужих уст «ты ведёшь себя как неблагодарная тварь». Чужое осуждение ничего не значит, не может ранить теперь, уничтожить и спалить дотла. То, что едва живо, навряд ли может пострадать от чужих слов и взглядов больше, чем уже успело. Поттер провёл полжизни на войне — с самим собой, с Томом, в одиночку и в команде. Война со своими же, пусть холодная, полная колючей обиды и неодобрения, его не пугает. В самом деле придёт, хлопнет по столу и скажет, что теперь Малфой с ними. С ним. Чтобы ему не сказали, на которую бы дверь указали — он ничего не теряет. Устал, чертовски устал. Обезумел. Опьянел от поднявших голову застарелых чувств, воодушевился заговорив с родным человеком, утонул и заочно погиб.
Исход давно предрешён, но об этом говорить совсем не хочется. Не время, не место, не тот человек, с которым хотелось бы обсуждать черту, за которую намерен переступить.

— Останься со мной,— фраза значит гораздо больше, чем они здесь обсудили, и точнее его придумать сложнее. В отличие от Драко по-прежнему уверен в своих безумных порывах, в том, что так единственно верно. Так или иначе они оба смертники. Так или иначе война не щадит ни героев, ни подлецов, ни шпионов, ни случайных зрителей. И в самом деле нет разницы будут они бок о бок идти дальше или стоять напротив, ловя взгляд и запоминая напоследок — это не то, что может повлиять на возможный исход, на их безопасность. Никто из них не обладает даром предвидения, а значит все слова о том как безопаснее — пустой звук. Не сегодня, так завтра Малфоя вскроют как орех, вытаскивая наружу его тайны одну за одной, используя их против неуравновешенного Поттера. Не сегодня, так завтра Гарри оступится, выпустит из виду росчерк чужого заклинания, пытаясь спасти всех, кроме себя, не имея цели как таковой, и всё закончится.  Но они могут провести свою маленькую вечность рядом, а не порознь. Могут отогреть друг друга, вытащить за ноги-за руки из безумия, усмирить и остановить. Могут помочь и спасти. Подставить плечо, вытащить из пекла, кинуться следом, не жалея себя и сберечь — навряд ли это хоть кому-то кроме них сейчас в самом деле может показаться хорошей идеей. Но только если будут рядом. Смогут быть сильнее, чем сейчас, быть единым целым. Просто быть. Разве что-то кроме этого важно? Разве что-то вообще может быть важнее шанса пожить, выныривая из омута, а не затерявшись на дне раз и навсегда? Для Гарри очевидно, что нет. И взгляд его говорит всё о том же — не отступит. Не кричит уже, не угрожает оступиться и рухнуть в пропасть, но оба знают, что всё сказанное нельзя отменить. Его безумие не растворится от пары ласковых слов на прощание и едва ли правдивого «так правильнее, Поттер», если Малфой сбежит. И кто его знает, что Поттер, никогда не способный сдерживать себя в эмоциях и достойно держать удар, сделает дальше. Это подло, наверное, использовать себя и свою важность как оружие. Но кто виноват, что надежда магической Британии так беден?

— Поверь мне,— перехватывает чужую руку привычно, мягко сжимая своей, обжигаясь чужой холодностью, улыбаясь краешками губ тоскливо и заглядывая в знакомые до боли серые глаза. Они, наверное, могли поставить точку. Остановиться, доломать то хрупкое, что толком не берегли. Но не преуспели. И привело это их сюда. Говорят, безвыходных ситуаций нет и в чём-то они правы, но от чего-то не уверен, что у Драко есть выход, отличный от того, что ему предлагал он. Это всё по-прежнему нечестно, но когда вообще честность лидировала в своих позициях? — Хуже не будет.

Слабой улыбкой на губах, безумным взглядом, мягким поглаживанием чужих пальцев просит. Если бы был уверен, что поможет — встал бы на колени и умолял, но это лишнее. Ни к чему. Не его. Он вот такой: честный и напористый, просящий и искренний. Сломанный, недолеченный, меченный. Обречённый, но отчаянно цепляющийся за шанс найти в себе силы противостоять целому миру как раньше.
Не то, чтобы он мог этим удивить Малфоя.

[nick]Harry Potter[/nick][status]герой, но не ваш[/status][icon]http://i.yapx.ru/JBMzq.png[/icon]

Подпись автора

фракир ♥