Update is coming soon... ]
Легенды Камелота |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Легенды Камелота » Сыгранные эпизоды » [23.09.2020] something was broken from the start
23 сентября, где-то в Лондоне
Francis Bell, Timothy Hale
После неудачного призыва духа у в гостях у Скирлауга Тимоти попадает в больницу с острым психозом. Спустя шесть дней в палате с его оттуда вытаскивают небезразличные люди. Фрэн пытается привести его хоть в какой-то порядок, именно он помог ему выбраться из больницы, а ещё, именно он предупреждал, что всё так и будет, а Тим не слушал. Кажется, он до сих пор не слушает.
Он беспокоился и в собственном беспокойстве кутался в чужую куртку, которую ему как всегда кто-то одолжил. Тим лежит на постели, слишком бледный для человека, который находится в норме, слишком обессиленный и Фрэн не знает как еще ему помочь. Психические заболевания не его профиль, физические ему были ближе.
Он вытащил Тима из больницы, потому что там его пичкали препаратами, который приглушали магический фон и это должно быть еще больше ломало его. Фрэн примерно может представить какие могли бы быть последствия пролечи его там чуть дольше, оставайся он там на месяцы или годы. Магия тонкая штука, каналы по которым она идет тонки и не визуализированы, нельзя их закрывать перерубая, нельзя отключать одаренного от источников его сил, от его сердца, от его ядра.
Фрэн сидит на стуле у кровати, потому что он идиот который боится отвести глаза, чтобы не пропустить момент, когда Тим в очередной раз придет в себя. Он ускользает, Фрэн это чувствует, знает. Тим ускользает, выпадает из реальности, делает что-то с собой, чтобы восстановиться, это пока все что он знает.
- Зачем? Просто зачем, Тим? - Он вздыхает и пытается не зацикливаться на плохом. Срыв уже произошел, срыв уже случился, дальше все будет лучше, он поправится, он будет нормальным, он сможет быть нормальным.
Он сможет доверять людям, он перестанет стеклянно улыбаться и ускользать. Он перестанет делать глупости и уничтожать самого себя. Фрэн сжимает руки крепче, пытаясь перекрыть мысли собсвтенной болью, но боль не так сильна, чтобы его остановить, чтобы хоть что-то остановить.
Он задыхается в этой комнате, он не может двинуться с места, он не способен даже думать здесь, между ними, между всем что происходит. Он вздыхает снова и снова, он делает вдох, легкие наполняются воздухом и коллапс.
Паника. Страх.
Он смотрит на Тима, на то как подрагивают его ресницы, на то как он дышит, так размеренно, так тихо, раз-два, грудь поднимается и опадает. Он вздыхает, он делает выдох, он сосредотачивается на простых движениях. Паника отступает, но он знает, где-то в своей голове он знает, что все именно так, что они поскользнулись, они сломались, они не выдержат.
Тим уходит.
Фрэн смотрит в его глаза, открытые, бездумные на секунду, смотрит и сглатывает.
- Ты в порядке, все в порядке. Это дом, я не знаю что ты воспринимаешь, а что нет, но ты не в клинике, бояться нечего. - Фрэн сглатывает. - Тим? Зачем?
“Зачем ты это сделал” - он почти кричит в собственной голове.
После больницы дом кажется Тиму непривычным и чужим. А голос Фрэна - слишком громким. Оказавшись в белых стенах, и снова почувствовав болезненную беспомощность от принудительного лечения, Тим вспоминает свой подростковый возраст. Наверное, не стоило бы. Наверное, стоило бы сказать себе, что осколки личности Тимоти Хейла давно погребены под совсем другим знаменем. Но у него не получается. Глядя в безупречно белую, кажущуюся безупречно белой стену, Тим вспоминает, как оказался в подобном месте в первый раз.
Как его заставлял разевать рот пошире, чтобы доказать, что он действительно принял свои лекарства. Потому что если он не станет, его всегда можно с помощью металлической койки и ремней заставить его быть куда более послушным. У государства есть прекрасная схема для таких больных, как он, они просто признаны невменяемыми, не отвечающими за себя, и потому им можно назначать разнообразные схемы лечения. Зачастую никак не вяжущиеся с планами этих самых больных на жизнь.
Всё, что Тимоти может сказать, вспоминая, как глотал таблетки - спасибо, что он родился не сто лет назад. Тогда с психиатрией было куда жестче. И чтобы снять воспаление с его мозга его бы, например, пытали холодной водой, электрошоком, или вырвали все зубы. Он интересовался этой темой после того, как вышел из дурки в первый раз, в самый первый.
Ему не понравилось.
Он не хотел обратно.
Потому после того, как в результате сделки с Скиром Тимоти оказался снова в родных мягких стенах, он в первую очередь был до чёртиков напуган, всю неделю, несмотря на транквилизаторы, на психотропы, вязкая тревога всё равно мерзким холодным ручьём пробиралась к нему под рубашку, липко стекала на поясницу.
Так мерзко.
На выписке ему велят явиться на осмотр через пару дней. Тим улыбается, максимально адекватно, насколько вообще может, косится на Фрэна и прости господи Юэна, на Гвен, которая какого-то чёрта согласилась ему помочь и вытащить из этой передряги, и сжимает кулаки покрепче в карманах.
Всё это должно было быть совсем не так.
А потом он оказывается в своей квартире, тихой и безопасной.
- Это дом, я вижу. Мне просто понадобится какое-то время на то, чтобы отойти от того, чем меня пичкали. Не то чтобы непривычная процедура.
Тим вздрагивает. Воспоминания возвращаются обратно совершенно непрошенными. Всё это было дико. Внезапная его инициатива у Скира, в которую он не верил. Преследования духа, который высосал из него всё, что мог, почти всё, и просто ушел восвояси получив то что ему было нужно. Паника и страх от осознания, что успел натворить дух, завладевший его телом, или сознанием, Тим толком не знает, что с ним произошло. Раньше такого не бывало. Но раньше он был сильнее, в разы сильнее, а теперь..
- В первую очередь я должен поблагодарить тебя, что ты меня вытащил, - Тим садится на кровати и подтягивает коленки ближе к груди, обхватывая их ногами. - Спасибо большое, если я от кого-то и мог ждать помощи, то только от тебя. Ну а зачем... Мне надо было узнать больше, понимаешь? Надо было было понять, что происходит. Кроме того, я готовил это не один год.. ещё до смерти.
Тим усмехается. Он нашаривает рукой сумку с вещами, которую ему вернули при выписке из больницы. Где-то здесь фляга с драконьей кровью.
А на кистях рук Тима - по-прежнему белесые шрамы от неудачного призыва. Жалкое подобие стигматов, залеченное остатками его магии.
Тим молится, чтобы это осталось незамеченным.
- Неужели? - Тим смотрит исподлобья, недоверчиво, мрачно. - Неужели тебе ничуть не интересно?
Фрэн очень пытается дышать ровнее, пытается не злиться, пытается не произносить вслух вопросов, на которые не хочет получить ответы. Он все еще пытается быть человечным, быть добрым, быть маленьким самаритянином, который готов сложить голову в борьбе за спасение человека.
Но Мордред. О, этот парень будит в нем все самое темное, хочет он того или нет. Он будит в нем собственничество, злобу, ненависть к людям, он будит того мальчика, который сжег мать на костре собственных способностей. Фрэн не видит этого мальчика в себе уже очень давно, он не видит его в отражении, как не видит пламени пожирающего тело. Он не видит его, но он там, стучится изнутри, поднимает голову, требует отпустить его с поводка. Требует сойти с ума и разрушить мир, который он сковал вокруг себя.
Фрэн терпеливо ждет, когда Тим придет в себя, когда он скажет спасибо, когда светло улыбнутся. Он терпелив, он вынослив, он может выдержать тысячу ударов судьбы и не дрогнуть.
Нет, не так, он мог выдержать. Мог!
Теперь он слабее, теперь он подвижнее, теперь ему семнадцать и его тело все еще растет и развивается, несмотря на застывший старый разум внутри него. Он все еще слишком остро реагирует на ситуацию, он все еще слишком сильно чувствует внутри потерю, утрату самого себя, ускользающее осознание собственных сил и могущества. Целитель, который не справился, снова!
Фрэн делает пару глубоких вдохов и смотрит на Тима, который приходит в себя на кровати. Смотрит на него, взвешивая свои слова, свои мотивы вокруг этого парня. Взвешивает слова, которые рвутся из него потоком, ядом, обреченным их разорвать.
- Что мне должно быть интересно по твоему? - Он подается вперед, впиваясь взглядом в шрамы на руках, в сгорбленную фигуру перед ним.
Он слушает голос, который стихает на оборотах, видит картину разрушений, которые не вернутся в нормальный вид, видит как сжимаются в кулаки его собственные руки и ярость, которую он глотает несколько дней застилает глаза. Он весь комок нервов, тронь и будет взрыв, тронь и понимание слетит с него как шелуха, как пепел.
И все что останется от них - пыль.
- Я не хочу знать такой ценой. Я не хочу задавать вопросы тем, кто не может дать мне ответы. Я просто… - он сглатывает, - я не понимаю тебя, не понимаю твоего стремления умереть! Умереть и не оставить после себя ничего, это что? Искупление? Так ты окупаешь свою старую, давнюю оплошность? Или что?
Что это?
Фрэн дрожит от ярости, от боли, от непонимания, от того, что он сошел с рельсов, свернул с пути. И его спокойствие, его рамки, его тишина - рушатся. Он дрожит, потому что мальчик, сжегший мать выходит на поверхность, занимая все больше и больше места.
Как глупо.
Это почти мило, Тим почти умиляется, когда наблюдает за злостью Фрэна. Запертый в теле подростка мудрый мужчина, проживший немало лет - как, должно быть, его раздражает Тим с его порывистостью и глупостями, которые он делает. С точки зрения окружающих глупости, потому что фляга с кровью всё ещё при нём и Тим собирается воспользоваться ею, немного умнее но воспользоваться снова, её слишком надолго хватит. И всё же этот укор, этот взгляд, этот тон голоса, может с другим оттенком, но всё этот же, он уже видел. Его уже отчитывал наставник, над ним смеялись отец и особенно другие рыцари, когда становилось ясно, что возраст не исправляет ничего, и тренировки тоже, нет, этот мальчик никогда не будет особо широкоплечим, сильным, и никогда не будет размахивать двуручным мечом так же, как фавориты придворных дам. Он родился другим и его сила тоже в другом.
Тим тихо выдыхает и распрямляет спину. Препараты будут выводиться из организма несколько дней, уже через неделю к нему вернётся трезвость мышления и полноценная координация без следа. Он знает это не понаслышке, а вот Фрэн не знает, потому Тим остро, едко усмехается - Фрэн ошибается в одном. Тим на самом деле никогда не хотел умереть - упрямо, всерьёз и долго - действительно никогда. И его сорвавшийся призыв был ничем иным как всего лишь ошибкой, передрягой, из которой он вылез живым.
- И что же ты предлагаешь мне снова? Спрашивать у тебя перед тем, как сделать каждый шаг? Я ничего не сделал, Фрэнни, дорогой, ничего сверх того что мне уже доводилось прежде. Последствия бывали и похуже. Ты правильно выразился, что мне нужны союзники, но не только союзники из числа живых и тех, кто во плоти, я ведь медиум и в этом моя суть. Да, я ошибся в этот раз. Да, я благодарен тебе, как никому, что ты помог вытащить меня, но... что ты теперь хочешь услышать? Может быть обещания, что я больше не буду рисковать? Так их не будет.
Тим поднимается с постели, и, хоть его движения по-прежнему немного замедлены, а координация не позволяет быстро и точно передвигать предметы, он хмыкает и использует магию, остатки которой не то что плещутся в его руках, нет, они кипят, потому что кроме видений, призванный им дух оставил и шлейф силы в его теле, который теперь поддаётся ему уже гораздо проще.
Потому полку тумбы Тим открывает, лишь посмотрев на неё, так же выуживает пачку сигарет. После чего хватается за них, жест получается грубоватый и выдаёт его.. выдал бы, будь ему что скрывать.
Прикурить тоже удобнее оказывается от пальцев.
- Я не хочу умирать, Фрэн, и это чистая правда, наоборот, я хочу жить, но ты, похоже, хочешь, чтобы я был тихой мышкой, не показывающей носа из норы, и надеясь, что меня защитят другие. Будто кто-то захочет это сделать. Или будто кто-то сможет? Или же.. - Тим снова нехорошо щурится, приближаясь к собеседнику, задерживая тёплый дым в лёгких. - Ты меня с кем-то путаешь?
Тим больше не сгорблен, и несмотря на бледность, не выглядит ослабшим: напротив, он подбирается, сосредотачивается, и замирает, точно змея, готовая жалить. Таким ведь его видели отец, мать, соратники по столу?
Быть может, они и не ошибались.
Он вздрагивает от чужих слов, он снова ввязывается в сомнительные дела не так ли? Он учит жизни? Он злится? Он все еще живет, снова, опять, здесь и сейчас. Его ярость - это про него в первую очередь, про него и про то, что перед глазами сгорает мать, костлявая снова и снова забирает людей, Фрн снова и снова проигрывает.
И Тим тоже уходит. Он все дальше, с каждым вдохом, с каждым шагом, с каждой новостью и поступком. Он просто все дальше и дальше, все больше стремиться исчезнуть, все больше хочет отговориться, отодвинуться от Фрэна. Почему он вообще пытается что-то до него донести? Тим уже все решил!
- А ты всегда принимаешь необдуманные решения и умираешь, не так ли? - Фрэн едкий, ядовитый, горький, обиженный.
Нет больше мудрых слов, советов, нет ничего что могло бы его сдержать, что могло бы его остановить, что могло бы сделать их отношения простыми, понятными, нужными. Фрэн поднимается, потому что стоя проще, потому что так он уверенней, потому что так он выглядит самим собой хотя бы в своей голове.
- Благодарность за мой поступок не помешала бы. - Он шипит сжимая руки в кулаки. - И слова, что ты больше в это не влезешь вот так - тоже. Было бы неплохо, если ты начал думать головой.
Он наклоняется над постелью, упираясь в нее руками и яростно смотрит на Тима, который тоже не дает спуску. Который тоже норовит уколоть побольнее. Так вот - больно. Больно потому что поверил, больно потому что проиграл, больно потому что все кончено, весь мир вокруг них разрушен и их руины - все что осталось.
С самого начала Фрэн опасался что сорвется, что не выдержит и сорвется, что выдернет из Тима всю душу, вытряхнет из него обещания, спасет его, прекратит эту мучительную агонию. С самого начала он думал, что все пойдет прахом, что все станет ничем если он поверит.
Он поверил.
- Я просто думал, что ты умеешь просчитывать собственные шаги. Думал, что ты умнее, что мы справимся, что ты знаешь значение слова “мы”, что тебе оно нужно, что тебе нужен я. - Фрэн дергается, когда дым просачивается с губ Тима и наполняет воздух вокруг.
Он так много предполагал, он так много построил воздушных замков, он так много не мог вынести, выдержать, высказать. Ему больно-больно-больно и он в агонии, он в ничто, он в труху, он сломлен.
- Может быть ты меня с кем-то путаешь? А может тебе просто не с кем меня спутать, потому что никого нет и ты до сих пор живешь в том крошечном мирке, где это правда, тогда мне жаль. МНе искренне жаль.
Яд сочится со всех сторон, его собственный внутренний яд. Он пытался отвоевать Тима у времени, у мира, у прошлого, но проиграл Тиму из настоящего. Что он может предложить человеку, который выучил только одиночество, сам испытавший такое же одиночество Фрэн не может рассказать о том, как пуст мир вокруг, когда ты внутри одинок.
Не может.
Не должен.
Это больше не его история.
- Я благодарен, я чертовски тебе благодарен, наверное, больше всех из тех, кого я знаю, но тебе этого мало. Что я должен прекратить? А? Что, Фрэн? Прекратить пользоваться своими способностями? Я уже предупреждал, сама их природа сопряжена с рисками, а это значит, что риск есть всегда, и, конечно, можно немного погоревать о произошедшем но в целом лучше бы радоваться, что всё обошлось.
Тим почти готов пойти на попятную, правда, почти готов сдать позиции для этого человека, для его парня, для кого-то близкого, пожалуй, для кого-то кому наконец-то не всё равно. Но слова, которые говорит Фрэн, тем больше ранят, чем больше это правда. Не для Тима, нет, для Фрэна вся реальность Тима это жалкой обесцененный к чертям мирок. С его семьёй, со сложностями в отношениях, с тем, что весь их род друг друга обманывал, околдовывал, предавал, и всё же, вопреки всем интригам они как-то учились друг другу доверять. Они берегли друг друга ровно настолько, чтобы не позволить убить родного кому-то другому, вот такая у них была семья, и именно это Мордред впитал с молоком Моргаузы, которая его выкормила, и именно этому научился что в Оркнее, что позже при дворе.
От чужой жестокости ему больно и он пытается понять, как это, когда родной человек не признаёт право на ошибку, когда её невозможно искупить и это становится причиной для слишком уж крупного раскола.
Тим задумывается, тонет в этой мысли, не дыша, и понимает: а с чего он собственно взял, что у них такие отношения. Три недели после пробуждения они вместе, может чуть больше, и все три недели как только заходит речь о том, что хочет сделать Тим, или о его семье, он натыкается на волну, на взрыв негодования и непринятия.
Браслет всё ещё жжется на руке, обхватывая запястье повыше костяшек, мягко но и очень плотно, точно змея увивается кольцами вокруг жертвы. Чудо-браслет, который выручил бы его, если бы с духом он облажался окончательно. Чудо-браслет, который, впрочем, не вернул бы ему рассудок.
Тим смотрит на него и никак не может понять, почему Фрэнк его не забирает?
- Вот значит как. Жаль.
От этих слов сковывает плечи. Нет, Тим не успел настолько прикипеть к этому парню, чтобы говорить, что из него будто выкачивают воздух, кроме того, его своеобразные отношения с гипоксией делают это высказывание немного бессмысленным. Вместо этого его раздирает изнутри болью, боль жжется где-то в груди и поднимается к горлу с клекотом, сковывая его судорогой. Позже он разложит эту боль на полочки, отделит от неё, одно на одним, другие чувства: где-то там будет и злость, и разочарование, и одиночество, последнего будет даже слишком много.
Тим не знает, куда деть руки, куда деть себя. Он соскальзывает с кровати, роняет тлеющую сигарету в пепельницу, обходит комнату по кругу, растерянный и расстроенный. Пока не возвращается к Фрэну, чтобы мягко, невозможно ласково, и крепко обнять его со спины, прижаться губами к шее под мочкой уха, надышаться впрок.
Пока ещё можно, пока за Фрэном не закрылась дверь навсегда.
- Ты ведь всё решил для себя решил, верно?
Благодарность у Тима такая острая что режет без ножа, Фрэн и сам не знает почему он еще не хлопнул тут дверью и не ушел. Почему не попытался спасти хоть часть самого себя? Почему отдает на растерзание злым и острым фразам самое ценное что у него есть - себя? Почему?
Что это за странная любовь, когда ты влюбляешься и видишь человека в розовом цвете, пытаешься с этим жить, пытаешься его защитить, пытаешься сделать его каким-то участником собственного спасения - но зря. Все это зря, потому что взрослым в этих отношениях не является ни один из них, несмотря на то, что это порой очень хочется.
- Да, ты благодарен. - Он сглатывает, хотя во рту почти сухо. Ему бы воды и перестать сотрясаться почти всем телом. Ему бы перестать на это так болезненно реагировать. - И твои силы опасны для тебя самого.
Фрэн сухо улыбается и заворачивает эти знания глубоко в себя, как и свой ответ - что любые из сил таковы. Каждый может от них погибнуть исчерпав себя, поэтому у них есть пределы, поэтому выходя за эти пределы они могут не вернуться назад. У каждого из них есть свои слабости, свои точки соприкосновения с миром смерти.
Фрэн может не вернуться, если вложит себя в чью-то жизнь до конца. Тим может не вернуться, если уйдет в мир своих духов с концами. У кого-то может выжечь огонь, у кого-то убийством станет вернуться в прошлое слишком далеко и надолго.
Каждый из них рожден со сроками годности и сроками жизни, которые могут измениться по велению магии и сил. И каждый из них это знает, Фрэн смотрит на Тима, тот ведь тоже все это знает. Знает, но давит и смотрит так, как будто у него живого сердце выдирают.
- Я думаю дело не в том, что я решил. - Он дрожит, несмотря на тепло, не смотря на то, что за его спиной есть Тим, который прижимается, который целует, к которому все еще тянет до невозможности.
Развернуться, обнять, прижать к себе, целовать и смотреть, смотреть в эти невозможные глаза, ловить взмах ресниц, тень от них на щеках, крапинки веснушек пробовать губами.
Фрэну очень хочется всего этого и даже больше. Ему отчаянно хочется!
- Просто, мне кажется что это точка. - Он сглатывает. И любовь громко бьется на мелкое крошево, потому что за ней нет ничего, пустота в пустоте, ни верности, ни обещаний, ни сомнений.
Что там на самом деле между ними? Чего они ждут? Чего хотят? Почему они расходятся сейчас а не три недели назад? Почему он не спохватился при виде Мордреда? Почему разрешил поверить в него? Почему повелся у собственных чувств на поводу? Почему не схлопнул все это начинание сразу? У него столько вопросов к самому себе, столько сомнений, он столько раз видел все это на других.
Не на себе.
Вот в чем проблема.
Он никогда не любил и это впервые.
- Та говоришь все очень логично и разумно, Тим, я знаю. Но в этот раз я не логичен и не разумен. Никогда до этого не влюблялся, никогда не распахивал себя так, не открывал, не подпускал никого. И думал - не подпущу. Ты почти умер, Тим. А я уже стольких ей отдал, стольких, ты не представляешь.
Но сколько бы он не отдал. Тима он отдать был не готов.
Пора себя пощадить.
Объятия кажутся такими тёплыми и уютными, что Тим не хочет размыкать руки. Если бы можно было так жить, если бы можно было просто свернуться вокруг Фрэна калачиком и и не обращать больше ни на что внимание, он бы так и сделал, пожалуй. Но они не сиамские близнецы, и быть всегда вместе в вакууме вне общества невозможно. У Тима есть работа и приветы от старой семьи, у Фрэна есть учёба, практика, и тоже работа, друзья в конце концов. Как только дверь за Фрэном закрывается, как только его присутствие перестаёт действовать на Тима, как мощный седатив, в него вселяется дьявол.
Или он просто становится сам собой?..
Это не важно, впрочем, но сейчас Тим искренне сожалеет о том, что никогда не узнаешь, какой раз будет последним. И он бы мог попытаться уговорить Фрэна остаться на сегодня, попрощаться, сделать вид, что точка ещё не поставлена, пусть рука занесена над бумагой но точка не стоит, нет, всё ещё не окончено. Но они оба знают что это не так.
Тим тихо выдыхает, осторожно, словно боится разломать слишком резким движением ставшую неожиданно хрупкой собственную грудную клетку.
Он ещё не отошел от лекарств и время от времени ему становится хуже, конкретно сейчас начинают мёрзнуть руки. Тим осторожно размыкает объятия и отстраняется, понимая, что всё, что он бы хотел сказать, теперь не имеет значения.
"Я всегда буду тебе рад", "двери моего дома всегда открыты для тебя", "мне жаль, что так получилось", "я очень хотел быть лучше", всё это лишь пустые фразы, которые не будут значить ничего, потому что это конец. Ещё и частичное враньё, если быть с собой честным. Потому что Фрэн выбирает другую жизнь, без когда-то дворцовых интриг, без опасностей и без фатальных рисков. Тиму бы поучиться у Фрэна, наверное, но тогда он совершенно перестанет быть собой.
Тим отходит в сторону, отворачивается к окну, скрещивая за спиной замёрзшие руки и кутая пальцы в рукава свитера. Перед его невидящим взором всё ещё пляшут тёмные пятна, он всё ещё помнит прикосновение могущественного духа и его голос в собственной голове, его шепот над своим ухом.
Спина снова покрывается холодным потом.
Когда-то это пройдёт. Когда-то.
- Хорошо. Я тебя понял, - Тим разворачивается, холодно глядя на Фрэна. Фрэн не хочет смотреть на то, как он умирает, что же, пусть не смотрит. - Нам больше нечего обсуждать, наверное. В холодильнике есть еда, я сейчас схожу в душ, что-то перекушу и, думаю, посплю до утра. Так что ты можешь не переживать прямо сейчас за меня, всё более-менее под контролем.
Тим направляется в ванную комнату, прихватив с собой полотенце, и тихо прикрывает за собой дверь, первым делом включая воду.
И он точно знает, что, когда он вернётся, Фрэна у него дома уже не будет, будет лишь его запах и, быть может, оставленный на стойке недопитый и остывший кофе вместо прощания. Всё что осталось от них.
Они больше не увидятся.
Вы здесь » Легенды Камелота » Сыгранные эпизоды » [23.09.2020] something was broken from the start
