Льюэллину было двенадцать лет, когда отец забрал их с сестрой в Лондон, прочь из родной ирландской земли. В Илинге было много ирландцев, целая община, однако мало кто из них был настолько запущенным, погруженным в себя селюком, как юный О'Лири. Местные не могли особо похвастаться знанием ирландского языка, для большинства из них он никогда не был родным, ведь они родились и выросли уже среди серого лондонского камня, а не среди зелени Изумрудного острова. Лин, в свою очередь, пускай понимал английскую речь, но не мог на ней разговаривать. Подобно собаке, он глядел на говорящих неизменно печальными пронзительно-голубыми глазами, в которых плескалось понимание, но мало что мог ответить, окромя односложных слов. Необходимо было учиться новой, непривычной речи, и для этого приходилось много слушать. В ирландских районах Илинга говорили о том, в каких пабах лучше пиво, жаловались на англичан и травили всякие байки в типичной для их шебутного народа манере. Среди этих баек, однако, выделялась молва о Каллахэнах, потому что говорили о них в неизменно приглушенной манере, не забыв оглянуться через плечо...
Спустя тридцать лет после того, как он впервые услышал о клане Каллахэн, и даже в каком-то смысле побывал под их влиянием, как и любой лондонский ирландец, он стоит в туманной влажной дымке, чуть поодаль от искренне скорбящих, и пришедших чисто посветить рожей, и наблюдает за тем, как очередного патриарха из рода Каллахэнов предают земле.
Подняв воротник пальто, чтобы защитить уязвимую шею от холода, он копошится в ворохе своих воспоминаний. Кухулин считает память Льюэллина своей памятью, равно как считает своими и его чувства, переживания и устремления. Пес и при жизни переживал за каждого своего соотечественника, как за часть себя, что уж говорить о человеке, с которым он разделил тело и разум?.. Лин, в отличие от многих ирландцев, не окружал Каллахэнов ореолом бандитской романтики. Преступники, подобные им, не Робины Гуды, берущие у богатых, и отдающие бедным, вовсе нет. Мафия всегда была и будет лишь паразитом, кормящимся за счет слабых, и никак иначе. Кухулин разделял эти взгляды, осознавал их как свои собственные (...он тоже помнит жизнь мальчишки, упрямо нацелившегося на службу в полиции ради борьбы со всем несправедливым, помнит каждую мысль...). Однако он помнил и свою прежнюю жизнь, помнил благородных ирландских воителей, ценивших честь и данные клятвы превыше всего. Так что же, спустя две тысячи лет, неужели эти люди превратились в обычных бандитов?..
Однако Кухулин оказался здесь по зову службы, а не для того, чтобы предаваться рефлексии. Торжественная церемония как раз подходила к концу, роскошный гроб присыпали землей, а священник проговорил необходимые слова в равнодушное серое небо, в надежде на то, что их "бумажный" Бог где-то там, все слышит... И что он действительно не отвернулся от такого человека, как Патрик Каллахэн.
Присутствующие начали расходиться, и Льюэллин, до того практически неподвижный, почти как каменная статуя, решительно направился к человеку, за которым все это время неизменно наблюдал его цепкий взгляд. Лин остановился на уважительном расстоянии от Лиама Каллахэна (равно как и от свежей могилы его дяди), демонстративно медленно, чтобы тот неправильно не истолковал его жест, потянувшись в карман пальто:
— Мистер Каллахэн, — он продемонстрировал свое удостоверение, не сводя взгляда с мужчины. — Старший инспектор Льюэллин О'Лири. У меня есть к вам несколько вопросов.
Взгляд Лина был прямым, а голос ровен и тверд, не неся при этом никакой враждебной интонации. Между тем, он словно бы демонстративно отказался использовать клишированные слова вроде "Соболезную". Он вовсе не скорбел о кончине Патрика Каллахэна, и не видел смысла притворяться. Тем более, что это не помешает ему докопаться до правды и найти виновного в его кончине.

Отредактировано Lyn O’Leary (2021-02-27 04:42:39)

Кухулин кивнул. Кладбища — это вотчина мертвых, и живым не следует находиться здесь долго. Его мозг споткнулся о слово "живой". Ведь действительно, он жив, спустя два тысячелетия и по непонятной превратности судьбы (скорее по прихоти Мерлина). Он помнит, как умирал, помнит, как спустя несколько столетий его дух призвал один самоуверенный наглец, любящий играться со смертью, и как тому пришлось пару лет мириться с извечным присутствием бубнящего морализаторские телеги голоса, который, в отличие от гласа совести, было так просто не заткнуть. Однако даже тот краткий посмертный период пребывания в мире смертных не мог сравниться с этой новой жизнью...
Действительно, больше никаких кладбищ, по крайней мере не в ближайшие десять лет. Кухулин уже умер один раз молодым, знал заранее, что так и будет, и ни разу не пожаловался. Однако сейчас, более не связанный пророчеством, свободный от многочисленных клятв, он хотел жить, и посмотреть на то, как он окончательно поседеет.
Парк выглядел не многим веселее, чем соседствующее с ним кладбище, ведь деревья уже успели сбросить свою листву, приготовившись к зиме. Пейзаж под стать серому унылому небу.
— Теперь, когда вы займете место своего дяди, нам придется встречаться довольно часто, я в этом уверен, — прямо заявил Льюэллин негромким спокойным тоном с мягким ирландским акцентом, как всегда не ходя вокруг да около. — У меня всегда будет много вопросов к вам, но так уж повелось, когда дело касается Каллахэнов. Просто не у всех хватает смелости их задавать.
Для многих лондонских ирландцев подобное отсутствие страха перед преступным кланом было безумием сродни отсутствию страха перед карой самого Бога. Для подобного нужно быть либо безумно храбрым, либо храбрым безумцем.
Цепкий голубой взгляд проследил за тем, как Лиам закурил, не теряя своей невозмутимости. Было в этом человеке что-то такое... Легкое, едва ощутимое чувство потерянности, оторванности от этого мира. Лин сам был таким же с недавних пор. Ладно, это загадка для другого времени.
— Я не поленился опросить почти всех знакомых покойного Каллахэна, так что мне известно, что тот в последнее время был почти что одержим какой-то старинной книгой. Очень странно, ведь тот ранее никогда не выказывал какого-то особо интереса к антиквариату... Еще более странно то, что и следа этой загадочной книги полиция не смогла обнаружить, хотя очень пыталась. Вам что-нибудь известно об этом, мистер Каллахэн?
Лин слегка наклонил свое волкодавье лицо. Он прекрасно знал, что Лиам ни слова не сказал на допросе о какой-то книге, как прекрасно знал и то, что у младшего Каллахэна для этого определенно были причины.

Отредактировано Lyn O’Leary (2021-02-27 23:43:25)

— Как законопослушный гражданин, я буду рад в полной мере удовлетворить ваше любопытство, старший инспектор...
Льюэллин бы рассмеялся в ответ на столь циничную, преисполненную сарказма реплику, однако так уж вышло, что смеялся он крайне редко. Как и улыбался. Смех и улыбка были полумифическими концептами для Лина, ходила молва, что он физически на них не способен, ведь для этого придется расслабить извечно нахмуренные на переносице брови.
— Спасибо, но я не курю, — вежливо отказался от содержимого протянутого портсигара Кухулин. Ну конечно же он не курил, как вы смели подумать, что правильный до мозга костей полубог запятнается о что-то столь низменное, как табак! Это, конечно же, не мешало ему пить, но то была дань уважения ирландскому народу, сами понимаете.
Для человека, которого считали прямым, как палка, и благородным не то что до наивности, а до самого настоящего идиотизма, Кухулин удивительным образом был дьявольски хитер. Это было у него в крови, тот самый цепкий ум, что сделал из его отца короля среди богов, а из его смертного дяди Конхобара — короля среди смертных, хотя оба они не имели никаких прав занимать престол по праву рождения. Именно поэтому честный и неподкупный инспектор больше других не брезговал бродить по самой границе допустимых при исполнении полномочий, и очень уж часто действовал вне протокола, прямо как сейчас. Потому, что он понимал, что свету никогда не обогнать тень, ведь как бы быстр он не был, тень всегда опережает его, ждет, когда он ее развеет, чтоб снова притаиться. Ты не можешь сражаться с тьмой, не познав ее.
— ...И кроме эксперта, его навестила вдова Филиппа — Генриетта Марлоу. Я говорил и с ней тоже, но она сказала, что дядина книга не представляла никакой ценности. Вообще, я мог бы в это поверить, потому как гением от букинистики, Патрик не был... но у меня есть все основания не верить ей на слово...
Лин поморщился. Вот оно что... Вдова Филиппа Каллахэна многими в отделе считалась просто красивой куклой, загремевшей в криминальный мир чисто волею случая. Иного мнения был Кухулин, ведь кто, как не Пес, сможет поймать след лисицы?.. Однако ему еще только предстояло познакомиться с ней. Возможно, вот и настал повод.
— У вас есть основания полагать, что мисс Марлоу взяла эту книгу? Странно, что вдова вашего дяди стала бы вам лгать. Семья, как никак, не чужие люди, — это могло бы прозвучать издевательски, если бы негромкий голос О'Лири хоть слегка дрогнул бы в смене интонации, а в слишком голубых для столь пасмурной погоды глазах промелькнула бы хоть искра насмешки. Однако его пронзительный взгляд, снова уставившийся в упор на Лиама, имел все то же твердое, слегка скорбное выражение.
Чувство неясного узнавания вернулось к нему. Не такое же, какое он испытал, встретив Рейгана, которого он знал до своего перерождения (и знал даже слишком хорошо), нет, оно не было столь же пронзительным, ярким и сбивающим с ног... Именно такое чувство он испытывал, натыкаясь на героев из времен злополучного Мерлина — словно бы приглушенное в десятки раз, словно бы их образы простирались к нему через толщу тех самых столетий, разделявших их эпохи. Интересно, что ощущали они, ощутив присутствие древнеирландского полубога прямиком из языческих времен, родившегося раньше самого Христа?..
Семь недель, прошедшие с момента Пробуждения, научили его не удивляться возникающим смутным видениям, прямо как сейчас. Кадор показался ему очень молодым, даже более молодым, чем был он сам, когда встретил смерть. Полным злобы и сжигающей его жажды отмщения.
— Столько мыслей о мести, разве ты не устаешь от всего этого? — спросил древний воин, слишком хорошо знавший, что это такое — жить кровопролитием. Также он слишком хорошо знал, что такое грань между правосудием и местью. Для первого твои мысли должны быть незамутненными, сердце чисто, а рука тверда, но месть... Месть — это лишь эгоистичное саморазрушительное желание утешить тупую боль внутри, которое, по итогу, не приведет к желаемой цели.

Отредактировано Lyn O’Leary (2021-03-07 22:17:31)

Один русский классик писал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, но каждая несчастная семья - несчастна по-своему. Слушая сейчас о семействе Каллахэнов, Лин понимал, что в этом есть зерно истины.
— Я понятия не имею, что стукнуло в голову Филиппу, когда он решил оказывать покровительство этой женщине. Но ладно бы это было просто покровительство...
— Любовь порой принимает самые странные формы, — уверенно заявил Льюэллин, с видом человека, верующего в свои слова на все двести процентов, — и толкает на самые неожиданные поступки.
Он помнил, как в далеком детстве мать говорила ему, как сильно любит его, сжимая маленького полубога в своих объятиях так, что ему мерещился хруст собственных костей в ушах. Вместе с материнским теплом, Кухулин почувствовал в один из таких моментов, с мрачным недетским осознанием, что любовь — это страшная, разрушительная сила, и нет ничего страшнее ее на этом свете. Эту истину он пронес через всю свою жизнь, и много раз убеждался в ее правдивости. Любовь к женщине толкнула его на долгие месяцы изнурительных тренировок, испытаний и, в конечном итоге, на битву с целой армией. Любовь к своей земле заставила его поить эту же землю литрами людской крови. Ничто, кроме любви, не смогло бы заставить Айфе отправить на гибель собственного сына, лишь бы отомстить за неразделенные чувства. Такова была разрушительная сила любви.
В конечном итоге, любовь к людям привела его к смерти.
О'Лири наблюдал за тем, как Лиам медленно докуривает сигарету (привычка, очевидно, заимствованная у человека, что обитал в этом теле до Пробуждения), словно бы наполняясь вместе с дымом спокойствием. Его ответ был так же исполнен нарочитого спокойствия, в противовес давно поселившимся в его душе гневу и боли.
— ...Теперь вы служитель закона, инспектор О'Лири — вы считаете, что это справедливо?
Кухулин молчал несколько мгновений, обдумывая то, что он хотел сказать, в задумчивости почесывая заросшую щеку, слегка комично в данной ситуации "похрустывая" щетиной. Он крайне внимательно относился к тому, что произносил, и предпочитал молчать, если не знал, как подобрать правильные слова.
— Мой дед был крайне мудрым и могущественным друидом. Как известно, подобные ему гораздо ближе к силам природы, чем к смертным, — очевидно, Кухулин решил начать издалека. — Он часто говорил мне, что справедливости не существует в этом мире, так как само это понятие имеет смысл лишь для людей. Животные и растения не знают, что такое справедливость. Разве справедливо то, что одним существам суждено умирать, чтобы накормить других?.. Природа подчиняется иным законам, значит, и человек не должен идти ей наперерез... Что же, я никогда не был с ним согласен.
На его лице медленно расцвела улыбка. Слабая, и бесконечно печальная. Катбад никогда не ошибался. Он предсказал, что его сын, Конхобар, станет великим королем, так же, как он предсказал Кухулину вечную славу и раннюю смерть. Он был прав всегда. Однако Пес все еще упрямо отказывался согласиться со своим дедом, даже после того, как "справедливые" люди убили его с помощью обмана и его собственного оружия.
— Однако справедливость не равняется слепой мести. Сколько невиновных людей пострадали в вашем стремлении к установлению этой самой "справедливости", мистер Каллахэн? Что же, разве это справедливо?

P.S. Говоря о дедуле Кухулина, я имею ввиду конечно же легендарного Катбада

Отредактировано Lyn O’Leary (2021-03-08 01:48:34)