В безумии сложно жить, но когда оно захлестывает, когда оно становится жизнью - все проще. Все куда как проще. Персиваль двигается по городу с потерянными ориентирами, для него день больше не сменяется ночью, день больше не выглядит перестановками теней и света в глазах, для него теперь открыт иной мир, в котором полной цепей, полно скованных людей, закрытых чужих для мира монстров.

Он вздрагивает от шорохов, он вздрагивает от шепота, он больше не отличает где жизнь, где смерть. Пожалуй, ему это нравится, безумие становится его воздухом, его жизнью, его началом и его концом. Он скользит невидимо тенью, пытаясь унять дрожь, пытаясь найти ориентир, пытаясь найти кого-то, кто попробует его остановить.
Персиваль потерян и не найден, когда сталкивается с кем-то, кто также как остальные скован миром. Он сталкивается со старой душой, которая привязана к телу, прикована к телу и больше не хочет тут быть. Он не говорит привет, он не говорит прощай, он пытается дотронуться до цепи, а вместо этого скользит пальцами по чужому лицу.

- Ты, наверное, милый. - Персиваль не видит чужого лица, не видит удивленных глаз, распахнутого рта. Он скользит пальцами по прямому носу, пытаясь вообразить кто перед ним.

Душа стонет в цепях, скованная, жалобная, угасающая. Как будто жизнь капля за каплей уходит от нее куда-то. Он смотрит на нее, не на парня, который стоит напротив, не на безумие, которое отражается в его глазах. Он слепой уже очень давно, он никогда не было тем, кто выбирал своих жертв, он никогда не был там, когда был нужен не так ли.

Он отдает свое безумие миру. Выталкивает его из себя, выливает в мир, накачивает парня перед ним через прикосновения, сужает глаза, смеется от чувства свободы, которая есть внутри. Он знает-знает-знает, безумие будет по вкусу тому, кто так близко подошел к его телу.

Персиваль чувствует вдох-выдох под руками, когда касается чужой груди. Она поднимается и опадает согласно древнему ритму, танцу, который начался за долгие годы до пробуждения человека. Перси чувствует его кончиками пальцев, двигается с ним, поддается, отступает.

- Мы не знакомы не так ли? - Он не человек, он не может быть человеком, потому что создан - не рожден.

Он произвол судьбы, божественное копье, он оружие, которое всегда-всегда-всегда было направлено чьей-то рукой. Он оружие, которое никогда не имело воли, выбора, строк и букв. Он знает, он ждет, он злится, теперь он может выбирать, не так ли?
Он делает вдох.
Делает шаг.
Он бьет по телу перед собой, сбивая цепь с души, которая стонет и тянется-тянется к нему. Он бьет, пытаясь добраться до нее, пытаясь вырвать ее из рук того, кому она ненужна на его взгляд. То, что перси бьет незнакомца на улице - так же странно как то, что он видит перед своими глазами. Потому что безумия много, так много, что его можно чувствовать почти как кровь на языке.