Ему ничего не оставалось делать, как просто вернуться домой. Он знал, прекрасно знал, что она жива, его яд был не достаточно концентрирован для того, чтобы убить не то, что банши, но и простого человека, поскольку действовал он осознанно, не на эмоциях, отлично понимал, что делал. Только вот для чего? Что же, вполне подойдёт самое распространённое оправдание: а почему бы и нет? Действительно. А почему, собственно, и нет? Подло это было или нет (но скорее всего да), но Маркус не считал Антонию той, кого он мог назвать «близким» для себя человеком.. существом? Как правильнее нынче обзывать-то?
Виверн вернулся, беззвучно закрывая дверь и переступая порог, показательно зевая, несмотря на то, что в доме больше никого не было, даже ни единого призрака или намёка на что-то живое или неживое. Опустившись в кресло, он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и приподнял уголки губ. Натяжно, без желания. А что, если она выберется? О чём подумает тогда, что решит делать и вернётся ли вообще? Вопросы оказались куда интереснее, чем планировалось, вызывали любопытство, что хоть иди и заново откапывай. Уголки губ вновь опускаются, а брови сдвинуты к переносице. Несколько секунд только тишина, прерываемая звуком потрескивающего костра в камине, а после смех. Мужчина смеётся, запрокинув голову назад, накрыв глаза ладонью.
Хорошо, пусть будет так. Он подождёт.

Прошло несколько дней. Четыре, кажется.. нет, пять. Точно, почти пять суток прошло с того момента, как его знакомая оказалась в заколоченном импровизированном гробу (который, кстати говоря, приготовил аж за неделю) под двумя метрами влажной, тяжёлой земли. Могильная земля всегда была тяжелее обычного и особенно хорошо это ощущается с непосредственным контактом. А уж она-то точно прочувствует это в полной мере, всем телом, так, как и надо было, так, как он хотел. Или он изначально намеревался всё-таки убить её? А чёрт теперь разберётся, да и наплевать, если честно.
Закинув ногу на ногу, виверн открывает жёлтые, поблёскивающие глаза с узким зрачком, улыбаясь, обнажая ровный ряд заострённых зубов. После трёх веков совместного существования он научился чувствовать приближение Варгас заранее. У неё была словно какая-то своя волна, которую мог улавливать только он. Лишь он один и никто иной. Это знание вызывало толпу мурашек, вынуждая содрогнуться всем телом, почувствовать приятное подобие волнения, хотя порой Маркус был способен путать собственные эмоции. Одна настолько часто сменялась другой, что уследить за этим процессом становилось всё сложнее и сложнее на протяжении времени. Антония говорила, что он просто двинулся, крыша поехала и вот эти все прочие-прочие «крылатые фразочки», подходящие по смыслу.

Маркус покорно ждал на протяжении двух с половиной часов, покачивая бокалом с откровенно херовым коньяком в руке. Дверь грохнула, в лишний (и ненужный) раз предупреждая о возвращении недостающей части потустороннего дуэта. Девушка была недовольна, очень недовольна, тут не надо быть гением, чтобы это понять и не надо иметь глаза, дабы это увидеть. Приоткрыв один глаз, вивер покосился в сторону пришедшей, вальяжно закидывая ногу на ногу. Тоня должна была ещё века два назад привыкнуть к ярко-жёлтым глазам и прочим драконьим приблудам, о которых вспоминал время от времени.
— А что такое? Что случилось? — Блэквелл не пытался строить из себя ничего не знающего и не понимающего пацана, которого огорошили внезапной новостью. Наоборот, он открыто насмехался, не скрывая самодовольства, которое, правда, было исключительно в голосе, внешний вид же оставался совершенно непоколебимым. — Не понимаю, о чём ведётся речь, дорогая, — мужчина с характерным звучным стуком ставит стакан, что изначально брал лишь для вида, на маленький журнальный столик рядом с креслом, а сам поднимается на ноги, выпрямляясь в полный рост. Сделав несколько шагов вперёд и взглянув на банши сверху вниз, он скептически изогнул бровь.
— Я надеялся, что тебе понравится мой небольшой сюрприз. Я ведь так старался, ты считала меня милым, разве нет? — порой он не стеснялся открыто издеваться больше над чувствами Варгас, чем над её поступками, которые часто называл глупыми и необдуманными. Вообще все, кроме тех, на которые самостоятельно надоумил.[nick]Markus Blackwell[/nick][status]тьма за стеклом[/status]

Человек, имеющий проблемы с самосознанием, с психикой, нервами и мыслями в целом, редко когда может осознать, что делает нечто неправильное или порой даже преступное, непозволительное. Так же и Маркус сейчас, он не думал, что сделал что-то плохое или выходящее за рамки, для него всё было в порядке вещей. Это нельзя было назвать ни выражением какой-то больной любви, ни своеобразной заботой, это просто был один порыв, превратившийся в нечто большее, в самую настоящую идею фикс, маниакальное желание совершить задуманное, несмотря на возможные последствия. Навряд ли Тони оценила бы такой жест, однако тогда ему на это было совершенно наплевать, он захотел, вот и сделал, кто мог бы его остановить? Верно, никто. Банши никак не влияла на него, он не испытывал ничего, кроме того, с чем определился сам. Виверну приносили странное удовольствие всевозможные издёвки и издевательства в целом, но реакция этой девочки открывала нечто иное, казалось, то, чего не хватало всё время в его длительной жизни.

— Но ты поверила, — самодовольно хмыкнул мужчина, щурясь чуть сильнее. В полутьме жёлтые глаза сверкнули, явно не предвещая ничего хорошего. Ему нравился этот запах. Запах страха. Особенно в восторг виверна приводил тот факт, что она время от времени пыталась его скрывать, хотела казаться смелой, всей такой храброй, но она боялась. Боялась больше неизвестности, так как до конца не понимала, на что именно способен дракон, вовремя расправивший крылья. — И это не было ошибкой, я получил много удовольствия, — пожав плечами, словно говоря о совершенно нормальных, каждодневных вещах. Отличительной чертой Блэквелла была честность. Он мог быть сколько угодно раз последней тварью, сволочью, мразью, да много кем, он всегда был прямолинеен и максимально честен. Были случаи исключения, но во всём остальном не стеснялся говорить всё сразу. Незачем скрывать то, что было очевидным.
— Однако то, что я всегда тебе говорил, было правдой. Не понимаю, почему ты злишься, — и это правда, но только лишь отчасти. Может, ей не понравилось, что приготовленный гроб был таким простым или проблема в том, что он оказался слишком хлипким?

Уголки губ опускаются, на лице наконец проступает другая эмоция, привычная усмешка уступает место недовольству, непониманию, даже, возможно, обиде. Она ненавидит его? Ненавидит? И это после всего того, что он сделал? Сделал для неё же? Цокает языком. Она всегда была крайне неблагодарной, потому виверн продолжал делать то, что делал. Потому что она позволяла ему делать это, показывая свои эмоции, которые требовались, которыми он питался словно своими собственными.
— Ну и где же была твоя ненависть три сотни лет назад? Где!? — внезапно даже для самого себя повысив голос, подавшись немного вперёд. Глаза всё так же сверкали опасным жёлтым, не прекращая щуриться будто с каким-то подозрением.
Она отворачивается, складывает руки, склоняет голову и что-то шепчет. Драконий слух был отменным, но он сам не хотел разбирать её слова, не считал нужным, да и на кой чёрт?

Маркус хотел было уже вернуться обратно к облюбованному креслу, снова взяться за стакан такого же хренового коньяка, однако не успел, почувствовав к себе прикосновение холодной и чуть влажной руки. Чужая ладонь легла на кожу, обжигая. Причём, буквально. Резко появившаяся боль вынудила виверна скривить до того ровную линию губ, нахмуриться и закрыть глаза, зарычав так, как обычно рычали озлобленные хищники, если загнанная жертва каким-то чудом ускользала прямо у них из-под носа. Руны на шее, начертанные той же рукой, тут же сверкнули фиолетовым светом, мгновенно срабатывая. Она сама оставила их. Не только на шее, много где, но это было самым главным, самым нужным и необходимым, особенно в таких ситуациях. Именно эта руна давала возможность действовать на силу других. Если к виверну будет применено заклятие, то оно автоматически в той же мере отразится на том, кто его произнёс. Интересно, забыла Варгас об этом или сделала намеренно, стремясь любыми способами доставить своему обидчику хоть какую-нибудь физическую боль?
Но он привык. Привык к тому, что она преследует его практически постоянно. А потому покорчившись и прорычав несколько проклятий в адрес бесхитростной гадины, приподнялся, выпрямляясь и протягивая вторую руку, неаккуратно сжимая такими же ледяными пальцами шею банши, рывком притягивая к себе, продолжая строить озлобленно-болезненную гримасу.
— Неужели ты правда веришь, что сможешь сделать мне больнее, чем самой себе? Ты помнишь, что я говорил об этом? — отдёрнув руку, что была в плену у Тони, пальцы другой продолжая сжимать, ведь убить всё-таки не хотел. Пока что.
[nick]Markus Blackwell[/nick][status]тьма за стеклом[/status]

Маркус мог приблизительно угадывать, как сейчас думает банши, о чём она думает и какими словами поминает своего мучителя. Хотя это как-то громко сказано, он не успел ещё сделать ничего такого, что смогло бы поразить её до глубины души. Благо, что для неё это понятие что-то значит, в отличии от него самого. Пока что слишком рано называть его такими громкими словами. Зачем растрачивать столь дивные определения зря, если всё только-только начинается? Нет, лучше приберечь для чего-то более интересного и серьёзного. Желание закопать, причём, именно в гробу и именно на кладбище, всего лишь скромная прелюдия, дальше — хуже. Только вот интересно, как долго она продержится и продержится ли вообще. Варгас слишком быстро заводилась и так же быстро погасала, сначала это было любопытно, но со временем наскучило, а ничего нового девушка предложить не могла, это удручало, расстраивало и разочаровывало. Даже сейчас. Всё ровно так, как виверн ожидал, именно поэтому будет придумывать что-то новое, чтобы получить такое же новое в ответ. Как благодарность. Благодарность за содеянное, ибо он её вполне себе заслуживал. Разве не достаточно для этого старался, готовился? Но нет, не получает ничего, кроме однообразия. Могла хотя бы приличия ради сделать то, чего он от неё не ждал. Не мог же он знать её настолько хорошо, чтобы предугадывать абсолютно всё.

— Тогда в чём же твоя проблема? — впрочем, отрицать ей тоже нечего. Она ведь и правда поверила, нет смысла врать, если они оба прекрасно помнили этот момент от самого начала до конца. Не то, что помнили, а продолжали припоминать на протяжении нескольких веков. Хочешь или нет, а при таких условиях случившееся прочно застрянет в сознании, да так, что при желании не забудешь. Страх запоминается особенно хорошо, а тогда она была именно напугана. Потому-то Блэквелл и решил сделать то, что сделал. Страх может мотивировать лучше всего остального, а все эти слова про дружбу, привязанность и любовь лишь фикция и пустой звук, что всё равно мгновенно раствориться в воздухе.
— Хочешь сказать, что ошиблась тогда, поступила неправильно? Ну так скажи об этом. Но только так, чтобы я слышал, — на удивление спокойно и размеренно выдыхает виверн. Его глаза по-прежнему сверкали привычным ядовито-жёлтым, а голос не дрожал, несмотря на испытываемую боль. Проблема физического воздействия лишь в одном: к нему легко привыкаешь. А он умел делать это быстро. Жить с болью было его призванием почти с самого рождения, так что же должно измениться сейчас, спустя столько времени?

— Почему я должен делать то, что мне не хочется, почему я должен подстраиваться? Почему я не могу поступать так, как считаю нужным? — один вопрос за другим. Несмотря на напускное спокойствие, Маркус злился и это было его самой главной проблемой и слабостью. Он ничерта не умел контролировать своё состояние, свои эмоции, свою стабильность, что нарушалась каждый раз от нового приступа ярости, гнева и других родственных чувств. Вот почему он всегда вёл себя.. так, как вёл. Отстранённость и какая-то «облачность» давали ему возможность держать себя в руках хотя бы в эмоциональном плане. Да, поступки оставались прежними, но этот факт уже многое менял.
— Издеваться? — удивлённо вскинув брови. — Ты и правда думаешь, что я над тобой издеваюсь? — едва ли не зашипев, впиваясь в кожу на шее уже не просто пальцами, а острыми, слегка закрученным когтями, что появились так своевременно, стоило только захотеть. — Ты же не хочешь увидеть, что значит настоящее издевательство? Верно? — двойственность могла сводить с ума лучше всего прочего. С одной стороны, ему хотелось услышать согласие, что с хрипом сорвалось бы с приоткрытых губ. Но с другой.. если будет так, то всё пойдёт не по плану, тогда на самом деле придётся убить её. Поймёт ли она это сама или предстоит напомнить, с кем же она всё-таки связала свою жизнь?

— Я говорил, что у тебя не получится. С самого начала сказал, что тебе можно даже не пытаться. Ты никогда не сможешь сделать мне больнее, чем самой себе, — если Тони скосит взгляд в сторону, то вполне сможет увидеть остриё. Острый конец длинного хвоста почти касался её лица, маяча в опасной близости у глаза. Он ослабил хватку руки, позволяя банши хотя бы просто более-менее нормально дышать. Но на конце хвоста уже набирался яд. Тёмная капля тяжелела с каждой секундой, набирая всё больше массы, пока не упала на деревянную поверхность пола, скромно и гулко зашипев. Злость и негодование, всё, что только нужно было для той самой дозы, для смертельной, чтобы яд наконец начал действовать так, как должен был. Пускай всё ещё не в полную силу, но. Скрипнув зубами, виверн наклоняется ещё немного вперёд.
Это правда. Она разозлила её. Но в то же время должна понимать, чем это может закончится, ведь однажды уже умудрилась разозлить дикого зверя.
— Так с чего ты взяла, что у тебя получится сейчас? — спокойствие разбавляет гулкий, утробный смешок, будто бы Маркус старательно сдерживал рычание. — Что руководит тобой сейчас? — зрачки в глазах слегка расширились, но всё равно оставались суженными по сравнению с обыкновенными человеческими. Ему нужны были её слова. [nick]Markus Blackwell[/nick][status]тьма за стеклом[/status]