Это таки случилось.
И Ноа вовсе не о том, что он наконец-то встречает вживую собственного отца, о нет.
Пятнадцатое ноября следует обвести в календаре красным маркером, точнее чёрным, эдакой траурной ленточкой, потому что именно в этот день правительство окончательно открывает глаза и признаёт, что что-то идёт не так. А потом раскрывает карты перед теми, кто уже тщательно отобран, по сути - база под Лондоном оказывается приведенной в боеготовность и подготовленной, штат набран, пусть набор и продолжается, но основа, фундамент уже положен, и они здесь, под Дартфордом, учатся смотреть друг другу в глаза и признавать вслух, кивая мысленно себе "я не сошел с ума" - вокруг них магия и даже кое-что похуже.

Для таких, как Ноа, или лучше его называть Мэдоком?.. - игра превращается в двойную, он вызывается одним из первых перевестись в формируемый отдел из провонявшего тухлой рыбой контршпионажа против китайцев. От китайской угрозы осталась одна лишь мафия, с которой могут справиться и полицейские, а вот существа, существа и их магия.. Ноа вспоминает свою вспышку взлости, вперемешку с безысходностью, когда он просматривал видео с Закари Кэмпбеллом. Кажется, одарённые просто-напросто не могли вести себя разумно, из-за их природы. Впрочем, о чём говорить, даже Вир до сих пор время от времени отправлялся на охоту. И это отнюдь не было безопасным делом.

И всё же, вот он, первый день, встреча с полицией, встреча с теми, кто был на передовой всех происшествий и у кого, к огромному, если быть откровенными, неудовольствию Ноа, куда больше данных и опыта. Деймон МакБрайд, его новый коллега, это имя отпечаталось в памяти Ноа с того момента, как ему сообщили, как зовут в двадцать первом веке его отца.
Утер.
В детстве, засыпая, Мэдок просил у матери рассказать что-нибудь о его отце, и она рассказывала: о том, что он лучший из рыцарей, он почти король, точнее, он уже король, и это критично важно, именно поэтому имени "Утер" так болезненно вторит слово-команда - "нельзя". Мать не врала им с Анной, может, порой лучше бы и врала, но Ноа сейчас думает, она сделала всё правильно, наверное. Они хотя бы знали правду, знали, кто они, и кому принадлежат.
Потому что встреча оказывается болезненной. Несмотря на то, что у Ноа очень много ожиданий по отношению к тому самому человеку, он не оказывается разочарованным с первого взгляда, нет: он скорее заинтересован и не может отвести от него взгляд какое-то время.
Невежливо. И непрофессионально. Ноа усмехается, дёргает плечом, сбрасывая оцепенение.
Он почти в норме.

- Здравствуй, - он крепко жмёт чужую руку, жесткую и сильную, это рукопожатие равных.

И слегка опешивает, когда Утер решает прыгнуть с места в карьер, даже не разбегаясь. Ноа знает, прекрасно знает, когда мать сдала его контакты, и понимает, что с тех пор прошел месяц. Что же, отец не торопился. Нормально ли смотреть на человека, который годится тебе в старшие братья, так отчаянно избегал встречи, и называть его мысленно отцом? Нормально ли, что он нравится Ноа с первого взгляда?

- Не стоит, я всё знаю, всегда знал, ...отец. Рано или поздно это должно было случиться. Я и про место, где мы находимся, и про нашу встречу. Я много о тебе слышал. В моём департаменте ты успел стать чем-то вроде занозы в заднице, имя которой упоминается в каждом отслеживаемом деле. Видимо, ты ничуть не изменился.

Ноа тоже. Он прекрасно умел держаться ниже травы. Что-то мешало его собственным амбициям раскрыться, что в этой жизни, что в прошлой. Мэдок задумчиво смотрит на мужчину напротив - обветренное лицо, щетина, тёмные круги под глазами. Жесткая линия рта и упрямый взгляд человека, способного переступить через всё.
Отец Ноа был таким же. Он его ненавидел. Утера - отчего-то не получалось никогда прежде. Интересно, теперь выйдет?..

В какой-то момент Ноа просто теряется, не понимая, что он должен сказать, что лучше сказать, чтобы не нарушить и так хрупкое спокойствие и мирный настрой в их беседе. Ему одновременно и нравится и не нравится то, что он видит: ему нравится Дэймон, как человек, он сразу, по наитию, признаёт в нём родного, более того, он признаёт в нем старшего. Это странные ощущения, на самом деле, словно он наконец-то встретил старого друга после разлуки длиною в вечность. С другой стороны, в голосе Дэймона, когда он сообщает то, о чём Ноа давно знает - Вивианна держала их рождение в тайне - слышит столько невысказанного.
Вивианна, говоря об Утере прежде, тоже не была до конца откровенна с детьми. Позже Мэдок думал, что на самом деле она хотела подарить им сказку, которой не существовало - благородного рыцаря, достойного отца, который своим появлением и поведением не рассыплет в прах сложившуюся картинку. Но какие-то причины не связывать свою жизнь с этим человеком у неё определённо были, Ноа смотрит на отца, изучает его взглядом, пытаясь понять, какая же у него теневая сторона, почему мать его боялась? Почему не рассказала о детях, почему считала, что, несмотря на её положение в Авалоне и влиятельность, он мог их у неё отобрать.
Видимо, он действительно мог.

А потом Вивианна принесла весть о том, что его больше нет. Она никогда не заговаривала об этом, но они с Анной чувствовали, что что-то в ней с тех пор безвозвратно изменилось.

"Что такое выбор", - хочет пошутить Ноа, в его прошлой жизни чаще всего было "надо" и из-за собственных принципов этому "надо" было отчаянно мало альтернатив. Вместо этого он переключается на более простую и понятную тему - его текущую жизнь, в которой всё куда более логично и, наверное, просто сложилось.

- Отец бывший военный, хорошая репутация, дурной характер. Грязные дела. Я очень хорошо учился, имя отца, пожалуй, тоже сыграло роль, в МИ-5 меня завербовали сразу же по окончанию университета. После смерти отца ко мне перешли все его дела, пришлось повозиться, чтобы привести их в должный порядок, так что работа в этой организации, с какой-то стороны, меня вытащила из дерьма. В общем-то, я на своём месте, а особенно сейчас. Рано или поздно правительство должно было взяться за эти происшествия, и я очень рад, что всё происходит именно в таком формате, точно так же рад возможности работать с тобой.

Ноа осторожно рассматривает отца, и этот момент почти_близкого_разговора ему хочется растянуть до бесконечности. И не так важно, что Дэймон выглядит вечно уставшим, замотавшимся человеком, которого ждёт куча бумаг и куча дел в его кабинете. В специальном депертаменте это не изменится, а, может быть, станет только хуже. Но тут у него будет куда больше ресурсов, чем в полицейском участке. Ноа невольно улыбается: он хочет посмотреть на то, как Утер это сделает: как перетянет на себя все нужные ему ресурсы, построит всех и заставит работать на износ так же, как работает сам. Бывшими королями не бывают, когда-то в распоряжении этого человека была вся страна, когда-то он объединил её, не без поддержки Вивианны и Мерлина, но ему хватило и силы воли, и харизмы, и ума.

- Ты не знал о нас раньше, но теперь у нас есть шанс всё исправить, не так ли? Наверстать упущенное, я был бы очень рад узнать тебя получше. Всегда этого хотел.

Насторожиться Ноа не успевает, хотя где-то на уровне интуиции ему не нравится, что Дэймон чувствует кровь. Таким образом он может узнать о нём слишком много. Впрочем, они никогда не были близки и вряд ли он поторопится делиться мнением о личной жизни своего недо-сына или как-либо лезть в неё. Мать и та обошлась деликатным молчанием.

- Это?.. - Ноа щурится, поднимает руку, демонстрируя обручальное кольцо на безымянном пальце. - Не повод для беспокойства.

Слух почему-то неприятно цепляет слово "сказки", и Ноа впервые за чёрт знает какое время видит, чтобы о его матери кто-то отзывался вот так - не слишком-то уважительно, и это только на первый взгляд. Что кроется за этим, Ноа не знает, точно так же, как не знает, какими были отношения его родителей, и, на самом деле, он сейчас ставит себе зарубку: никогда и ни при каких обстоятельствах туда не лезть. Он не питает лишних надежд и не считает Вивианну святой, отнюдь - верховной жрице приходилось принимать и сложные решения, но и человек напротив тоже имел власть, которая отягощала и которая так или иначе деформировала его характер.

Дальнейший разговор не оставляет сделать Ноа сделать ничего, кроме как выцедить из себя ещё одну нарочито вежливую улыбку. В целом, у него не было особых ожиданий по поводу Утера, и по поводу того, что он вдруг захочет принять бастарда, в конце концов, у него был и родной сын, а Мэдока он не знал и не видел.

- Если хочешь поговорить о "сказках", которые могла наговорить моя мать, или просто о ней, я бы предпочел делать это в нерабочее время, Дэймон, - сухо улыбается Ноа. - Боюсь, чтобы расставлять ярлыки, в этой теме слишком много белых пятен.

Он пожимает плечами.

- Окей, тогда предлагаю ограничиться взаимодействием Ноа и Дэймона, лучший из вариантов, не так ли? Никаких проблем.

Ноа хмурится. В какой-то момент ему кажется, что его буквально ощупывают взглядом, возможно, не только взглядом - ему кажется, он чувствует кожей электризующее прикосновение магии, а, может, только кажется?
Лучше бы они никогда не виделись, - проскальзывает в голове Ноа под аккомпанемент вопросов Дэймона, которые сыпятся, как из рога изобилия, прямые и такие ненужные здесь вопросы, не касающиеся никого кроме Ноа и Вира, никого кроме них!

- Какого чёрта?

Ноа тихо ругается. В его тоне проскальзывает недоумение. Он не может понять этого человека, человека, который только что пчти что отказался от него, сказал, что навёрстывать ничего не стоит, и что они друг другу чужие. Теперь этот человек лезет в самое сокровенное, в кровную связь, добровольную, тёплую, живую и бьющуюся рядом с сердцем, связь, благодаря которой никогда не чувствуешь себя одиноким.

Он не может понять, что это  в чужом голосе? Осуждение? Неодобрение? Словно то, что они сделали - преступление, словно они кому-то навредили или убили кого-то. Ноа отмахивается от воспоминаний о временах, когда это бы осталось непонятым, они давно позади. Нет больше королевства, утопающего в крови, нет круглого стола и Утер давно уже не король, слишком давно.

- Макбрайд, опомнись, - Ноа цедит слова сквозь зубы, - ты в Даркфорде, на дворе две тысячи двадцатый год, мы едва знакомы, и моя личная жизнь никаким хреном тебя не касается, ясно?

Обстановка меняется потрясающе быстро.
И мирная, казалось бы, беседа, превращается в что-то, что Ноа бы предпочёл никогда в жизни не испытывать.
Потому что боль в груди невыносима.
Всё тело пульсирует, сосуды ритмично перекачивают кровь, несмотря на останавливающееся сердце, и Ноа чувствует эту пульсацию, чувствует, как кровь пульсирует в пальцах ног, чувствует, как она бьётся в агонии на висках, в мочках ушей. Эта пульсация отдаётся болью в груди, пронзает нервные окончания жаром и острыми иглами так, что в какой-то момент Ноа забывает, как дышать, и отчаянно задыхается от происходящего, с недоумением понимая - наверное, так люди чувствуют инфаркт. Словно в грудь постепенно вкручивают битый стакан, прорезая и мышечные ткани, и рёбра, добираясь всё глубже и без малейшего шанса на возврат.

Ноа так больно, что он даже не успевает подумать о том, что сейчас чувствует Вир, не успевает оценить и понять масштабы случившейся с ними катастрофы, не успевает отследить, что его собственные ощущения оскудели, и он больше не слышит не то чтобы сердце любимого им человека, но ни одно не слышит, потому что ни одно из сердец, ни его, ни Вира, не успокаивает сейчас своим мерным стуком.
Есть только судорога, которой перехватило рёбра, и тщетные попытки Ноа заглотить выбитый одним ударом из лёгких воздух.
Без шансов.

Лучше бы он не был таким приветливым. Лучше бы он защищался сразу, как только почувствовал прикосновение чужой магии к коже. Лучше бы...
Ноа по-прежнему не думает о том, во что всё происходящее выльется.
В висках стучит мысль - напрасно он винил мать. Напрасно сомневался.
Пряча детей от этого человека, от мужчины, который утопически спокоен, видя его впервые в жизни, и одним махом рушит то, что Ноа так тщательно выстраивал годы напролёт, - она не перестраховывалась, не была слишком жестокой, не напрасно шла на обман, нет.
Она их всего лишь защищала.

Ноа вздрагивает, когда всё вдруг прекращается.
Когда вгрызающаяся в грудь корона из битого стекла вдруг рассасывается в ноль без следа, сердце снова начинает биться - пропуская удары, лихорадочно - из-за бешеного выброса адреналина - но биться; когда кровь снова начинает пульсировать по телу бесшумно и безболезненно.

Холодную испарину на лбу, до противного пахнущую страхом, он вытрет позже. Так же, как и подумает, что делать с тем, что Вира он больше просто так не слышит.

В голове Ноа шелестит чужой голос, повторяя слова отца.
"Кем ты проснёшься завтра".
"Не с моим сердцем".
Вот он, выбор, который сделали за него.
Ноа злится сейчас настолько, что кулаки у него не только чешутся, но и, оказывается, начинают жить собственной жизнью.
В какой-то момент глаза застилает красная пелена, и Ноа бьёт отца - не наотмашь, не подставляя себя под удар, а точно, метко, быстро - кулаком в челюсть.
Так, чтобы из глаз посыпались звёзды.
Будь Ноа в состоянии получше, это был бы однозначно перелом. Но сердце всё ещё брешет, как трусливый пёс, и тело вместе с ним.

- Никогда. Больше.

Тяжело дыша, Ноа цедит сквозь зубы, потирая ноющие костяшки пальцев. Делает шаг вперёд, глядя на Дэймона вплотную.
Глаза в глаза.
Словно пытаясь то ли спросить, что он за тварь. То ли указать, что ланнан ши куда милостивее со своими "жертвами", чем рыцарские методы спасения?.. Ноа не знает. И как дальше видеться с этим человеком, как работать с ним - тоже пока не может понять.

- Волен оставаться собой, говоришь? Слушай же мою волю: забудь о чём я говорил в начале разговора. У меня не было отца, и теперь нет. Ты недостоин им называться.

"Ты разрушил всё, что мне дорого."
Ноа глотает невысказанные слова, накрепко стиснув кулаки до боли в ладонях.
"Будь ты проклят".