Изабелла привыкла искать решения своих проблем на дне стакана, в окружении Юэна и его бара. Она раз за разом приходила сюда, в одно и то же время, заказывая любимый бурбон, и засиживалась до самого закрытия. Не пьяная в зюзю, но достаточно, чтобы хватило решимости выпустить всех внутренних демонов чуток прогуляться на воле. Достаточно, чтобы не бояться говорить о наболевшем или просто уютно молчать, наблюдая как Хогг мерно протирает бокалы и приводит стойку в порядок перед новой сменой. Иззи это всегда успокаивало. Будто бы заглянув мгновением на другую сторону жизни, Изабелла получала необходимый заряд сил, чтобы вернуться в свою. А к концу рабочей недели всё повторялось.
Ланселот решил не изменять традициям – ни своим, ни девушки, жизнь которой он так нагло забрал себе. Тем более, что демонов у него куда больше, чем у исчезнувшей Иззи. Да и сам бар удивительным образом напоминал ему о былых странствиях. О временах, где он сбрасывал с себя оковы собственной личности, кутался в лохмотья поверх отросшей бороды, и ничто не выдавало в нем рыцаря круглого стола, защитника королевы и друга Артура.
Неметон напоминал ему о временах, когда под маской притворства Ланс мог быть действительно настоящим, без груза из навешанных на него ярлыков о благородстве, ответственности, долге. Без груза вины и обязательств, что петлей сжимали шею, готовясь вот-вот вздернуть.
Неметон напоминал ему о временах, где у него был друг далекий от двора, интриг, который не смотрел на него с болезненным обожанием, вожделением или ненавистью, а просто был рядом, готовый слушать. Друг, с которым он путешествовал по стране, от ночлега к ночлегу, от трактира к трактиру, и чем дальше они уходили от Камелота, тем легче и теплее делалось на сердце.
На несколько мгновений Лансу даже показалось, что внутри этого бара он вновь ощущает себя немножечко… счастливым? Несмотря на всё пережитое до и после смерти, несмотря на перспективы и отвратительное настоящее. Несмотря на собственную потерянность и бесконечную ненужность этой эпохе. Возможно, Юэн подмешивал крупицы счастья в свой бурбон, кто его знает. Или Красный рыцарь просто уже хорошенько пьян.
В любом случае, Неметон полнился духом свободы и уюта, что в один период затопили Ланселота до краев, и сейчас его вновь тянуло к ним, как до него тянуло Изабеллу, пусть и вместо нищенских тряпок, теперь защитным покровом Озерного стало новое тело. И раз в этом времени в рыцарях больше нет нужды, раз нет больше ни королевства, ни короля с королевой, то Ланс с удовольствием бы остался в этом месте. В месте, где ему хоть немного спокойнее и хаос внутри головы забивается голосами снаружи, смехом, теплом от болтовни с Юэном. Ведь именно так чувствовала себя здесь Иззи. Так чувствует и Ланселот, ища осколки прошлого на дне стакана с выпивкой.
Ланс не сразу понимает, что голос, назвавший его настоящее имя, это не пьяная галлюцинация в голове, не болезненное воспоминание, не чья-то издевка. Когда он поднимает глаза на Юэна, но видит совершенно другую фигуру, лицо, волосы, - стакан выпадает из рук и с глухим стуком соприкасается с полом.
Не может быть! Нет, нет, нет. Это какая-то магия.
Мираж рассеялся, но Юэн Хогг продолжает смотреть на Ланса, как когда-то смотрела королева, продолжает говорить с ним, и сердце болезненно замирает, как и дыхание.
Всё, чего хочется Ланселоту, это крепко её обнять. Он даже приподнимается, опираясь на стойку, но застывает, не в силах оторвать взгляда, словно они по-прежнему в замке, на виду у всех придворных дам и рыцарей. Наверное, привычку делать всё украдкой уже не искоренить, она въелась под кожу.
- Теперь я понимаю, почему так хотел прийти сюда. Дело не в Иззи, дело в тебе. Меня всегда тянуло туда, где была ты. – Ланс осторожно касается кончиками пальцев руки Юэна и слабо улыбается. – Дорогая Гвен, я думал, что больше никогда не смогу тебя увидеть. А ты изменилась… - его улыбка становится чуть виноватой, но затем он кивает на себя, добавляя, - как и я. Никто не мог предугадать такого поворота, правда?
Вдохнув, Ланс садится обратно, но руки Юэна так и не выпускает. Словно боится, если отпустит, Хогг снова окажется просто Хоггом, а мираж с Гвиневрой превратится в действие бурбона и игру воображения самого Ланселота.
- Прекрасное место. Впрочем, всё, за что ты берешься, становится прекрасным. И как давно?.. Давно ты здесь. Это ведь правда, да? Правда ты, мне не мерещится? Страшнее всего, если я сошел с ума и всё это лишь больной сон.
- Подпись автора
