С самого утра где-то в глубине сердца у Хантера было не спокойно. Он проснулся один, долго не мог найти Генриетту, которая по всему решила снова сбежать от него ранним утром. Мужчина все никак не мог понять, что именно было не так. Почему Моргана не остается рядом с ним до пробуждения, зачем заводит будильник на раннее утро, зная, что Гиомар его не услышит, так сильно он выматывался на собственной работе. Он не мог понять, что пошло не так, с какого момента, с какой секунды женщина, что была им горячо любима - начала отстраняться.
Это сложно было не заметить. Сложно было не почувствовать, что рядом с ним она все чаще становилась напряжённой, все чаще летала где-то в собственных мыслях и заботах, отодвигая легкость в их отношениях на задний план. Он мог бы спросить у нее напрямую, мог бы узнать причину, чтобы начать латать ту брешь, чтобы Моргана все чаще улыбалась ему, совсем как раньше. Но внутреннее предчувствие, внутренний голос из раза в раз шептал ему: «не дави». Этот голос просил его не торопиться с выводами, не устраивать допрос, который его жрица не потерпит. Не тот характер, не тот нрав. Да и сам Гиомар уже не был прежним.
Те времена, когда он мог позволить себе допрашивать свою женщину на предмет ее вечно плохого настроения - давно прошли и канули в лету. В этот же веке было принято уважать личные границы. И он уважал. Держал переживания в себе, чаще пропадал на работе до самого поздна, лишь бы закончить уже с делом и мафией, и наконец насладиться обычной жизнью, которая, как оказалась, ему была необходима.

Вот только в это утро его предчувствие кричало о том, что он пропустил какой-то очень важный момент. Что сегодня что-то произойдет, что-то, что заставит его опустить руки и он перестанет дышать полной грудью. И как бы не пытался Гиомар откинуть эти мысли, у него не получалось. Он ловил себя на том, что занимаясь каким-то делом, внезапно «зависал»: замирал, забывал что он хотел сделать, терял нить разговора, когда ему звонили по телефону насчет работы. Он не мог собраться, и в конечном счете просто решил даже не пытаться.

Отложив работу в сторону, Гиомар включил какой-то сериал, что шел фоном, а сам улегся на диван в обнимку с Шаком. К вечеру он уже просто не хотел двигаться, страшась, что именно одним каким-то своим движением запустит череду событий, что приведет к неменуему пиздецу, который надвигался на него с утра. Поэтому он не сразу среагировал, когда дверь в его квартиру открылась, а на пороге появилась Генри. Но стоило Шаку спрыгнуть [недовольно ворча на хозяина, что тот его держит и не дает встретить Моргану], Гио поднял голову. Заметив девушку, он вымученно улыбнулся, а сердце предательски пропустило удар, всего лишь потому что он буквально кожей ощущал ее волнение.

- Привет, - выдает Гио прежде, чем Моргана что-то скажет. Но стоит ей то заветное предложение из трех [не считая его имени] слов, как сердце еще раз пропускает удар. Он садится на диване, немного сонно потирая глаз, а потом все же снова смотрит на Моргану, немного обеспокоенно. -  Что-то случилось?

Проклятый вопрос, который он не хотел ей задавать. Проклятый вопрос, с которого в прошлом началось его безумие, которое он еле подавил; вопрос, что ведет к концу неосознанно быстро, будто бы ты на русских горках. Он хмурит брови, становясь тут же серьезным, прослеживает за ее движением руки. Звук брякнувших ключей о стол отдается эхом в ушах, и он не сразу обращает внимание на слова девушки. Он смотрит внимательно на столешницу, на ключи на ней и ничерта не понимает. Медленно переведя взгляд на Моргану, Гиомар хмурит глаза чуть сильнее, наклоняя голову к плечу.

- Сделать.... что? - выдает мужчина, аккуратно подбирая слова. Где-то внутри все ухает вниз, но внешне он не подает никаких признаков. - Положить ключи... потому что ты... переезжаешь ко мне? Или мы перебираемся в другую квартиру, дом, нужное подчеркнуть?

Он пытается шутить, хотя на его лице не играет улыбка. Он пытается смотреть ровно, хотя чувствует, как хмурость с лица никуда не уходит. Его сознание отказывается принимать жест Морганы. Гиомар, а вместе с ним и Хантер, в принципе отказываются верить в то, что это то самое, что не давало ему сегодня спокойно существовать. Что его интуиция его не подвела, хотя лучше бы подвела.

Когда-то отец говорил ему не верить людяи. Когда-то очень давно, когда они еще жили в небольшом доме в глубине леса, он говорил, пытался вбить в голову маленького мальчишки мысль, что достойным его окружения могут быть лишь животные. Лишь они достойны искренней заботы, искренней радости, искренней открытости. Люди же заслуживают быть использованными в собственных целях, потому что души их гнилые, и только Хантеру выбирать: быть использованным, или быть тем кто стоит выше этого.
Как какая-то гребанная Белоснежка.
Как какой-то гребанный отшельник, которым был всегда его отец, с недоверием в человечество.

Хантер верил. Хантер был центром любой компании, он собирал вокруг себя людей, почти как Король Артур в легендах, которые каждый ребенок знал на зубок. Его даже иногда в компаниях так и звали, оттого сейчас на душе было еще больней. Он не Артур. Он лучше его, он чище... Он злей.
Но даже с этой внутренней тьмой, он не переставал верить людям. Даже с ней, он оставался дружелюбным, обаятельным парнем, который готов был прийти в любой момент на помощь. Он оставался собой, не веря, что кто-то сможет так легко вонзить в него нож, глубоко, прямо под лопатку.

Моргана смогла.
Моргана произносит слова, а Гиомар чувствует, как ему становится резко сложнее дышать. Внешне, он, конечно, не подает никакого вида, что он этого ожидал. Ожидал, что в его жизни не может быть все так прекрасно, что в его жизни не может быть все так идеально чисто и прекрасно. Ведь он не в гребанной сказке, что тогда, что сейчас, даже будучи королем. Он лишь едва сжимает челюсть, не произнося не слова, внимательно следя за девушкой, что аккуратно кладет ключи на столешницу. За Шаком, который отходит от женщины и скрывается где-то в стороне кухни. не желая видеть всего того, что произойдет дальше. Он не двигается с места, боясь что просто не сможет встать. Боясь, что та боль, что начинает разливаться по его венам, заставляя его практически физически ощущать, как сердце бьется на мелкие кусочки, попросту не даст ему сделать ни шагу навстречу, ни шагу в сторону.

И Моргана это видит, подходит, начинает что-то говорить, сжимая его лицо в своих ладонях. Она говорит, что знает о чем он будет думать, знает, что он думает уже. Но она не знает, что он будет делать, не знает, что он не смирится, что будет искать и ведь найдет того, из-за кого это все снова происходит. Профессор Хармон, с которым Моргана уезжала в короткую поездку. Профессор Хармон, что так хорошо знал легенды о короле Артуре, что, вот уж удивительно, был к ним причастен.

- Не можешь любить и быть счастливой? - его голос звучит неожиданно спокойно. Нет ни грамма той теплоты, с которой он в глупой надежде спрашивал ее о сделанном жесте. Он ловит ее руки, заставляя девушку перестать его целовать, перестать делать ему еще больнее. Он смотрит на нее, чуть сильнее сжимая запястья Морганы, а после тихо хмыкает. - Ну да. Не мстишь...

Он отталкивает ее руки от себя и поднимается с кресла, отходя ближе к окну. не желая, чтобы Моргана была к нему настолько близко, чтобы он мог до нее дотянутся. Он отходит к окну, не поворачиваясь к ней лицом, предпочитая смотреть на город, что уже погружался в сумрак. В тот день, когда они расставались в прошлом - была весна. В тот день, когда он оставлял ее, было яркое солнце и небо без облаков. Сейчас же, на улице была тьма, подобная той, что долго томилась в душе Гиомара, той, что просилась наружу и один из барьеров, сдерживающих ее, был сломан одними словами. Забавно.
Гио прикрывает на мгновение глаза, не нарушая воцарившуюся тишину, прикусывает губу, стараясь не думать о том, что она уходит от него не просто так, уходит от него не в пустоту, но в чужие руки, что теперь будут согревать ее по ночам. Он старается не думать об Артуре, но его ухмыляющееся лицо то и дело появляется перед глазами. Они ведь говорили с ним. Артур обещал разрушить его жизнь, просто потому что Гиомар еще дышит, просто потому что он снова посмел посягнуть на Моргану. Но Гиомар ей об этом не скажет, не сейчас. Ей не за чем знать о мужских разборках из-за одной лесной нимфы.
И от одной этой мысли становится больнее. В какой-то момент ему даже кажется, что все звуки вокруг стихли, что он остался один и время остановилось. Но этот миг проходит слишком быстро, вероятно желая остаться на десерт, когда Моргана покинет его квартиру.

- Я не буду спрашивать, что я сделал не так. Вероятно все, раз ты приняла подобное решение, - он говорит спокойно, все еще не поворачиваясь к ней лицом, но прекрасно видя ее отражение в зеркале. - И я не стану тебя держать, потому что это бесполезно. Но не делай вид, что ты знаешь о чем я думаю, что я чувствую, и как затягиваются раны. Надменность тебе ни к лицу.

Если бы он не знал Моргану, то подумал бы, что ей не все равно.
Ей не все равно, что будет с ним ровно в то мгновение, когда за ней закроется дверь. Ей не будет все равно, когда она будет просыпаться в холодной кровати, или в объятиях того, чье имя было проклято веками. Он мог бы представить, как после, она придет к нему обратно, как будет просить прощения и умолять взять ее за руку, ведь он - ее единственный якорь от безумств, на которые когда-то ее подписали отнюдь не добрые родственники. Даже сейчас, пока Моргана изводится ядом, выпрямляет спину и становится обжигающе холодной, Гиомар знал - за ее словами кроется кроется нечто большее. То самое, что она никогда не признает себе, никогда не озвучит в полной тишине комнаты,  где звучит только ее голос.
Она боится признать, что может быть счастливой. Что может послать всех к черту: судьбу, магические узы, Артура. Она может выбирать, в этой жизни и в эту секунду. Но она не выбирает его.

Тихий вздох срывается с губ Гиомара и он невольно потирает глаза пальцами, пряча за этим жестом свою усталость. Он смертельно устал еще в той жизни, от жены, которая как Моргана сейчас, требовала от него внимание. Он устал еще тогда, потому что ее не было рядом с ним, и он знал к чему приведет нынешний выбор жрицы. Моргане ведь не в домек, что в пятом веке, когда он ее оставил, он и вправду хотел умереть. Хотел сгинуть в пасте дракона, хотел сбежать на край земли и увидеть Кернунна. Он хотел бросить все, но не смог. Его слабость к маленькой королеве, по имени Гвеневра, которая порой, как могло показаться. перерастала из простых родственных во что-то более постыдное, не дало ему это сделать. Когда он лишился Морганы, единственным маниакальным желанием было заботиться о сестре, потом о дочери, и не разу о женщине, что заняла место жрицы. Потому что мать его детей никогда так и не была в его сердце.
И сейчас, в тот момент, когда он и вправду поверил, что Моргана будет с ним, что их история не пойдет по написанному ранее сценарию, он буквально ощущает, как падает в пропасть. В ту пропасть, которую старался избегать. В ту пропасть, что не сулила ни одному живому спокойное существование в радиусе где он мог их достать. Он упадет в безумие, отчаяние, злость. Он упадет туда, широко раскинув руки, словно встречает старого друга.
И Моргана, как бы не старалась просчитать все ходы, не спасет его. И ее страх - станет ее кошмаром.

- О, слышу нотки верховной жрицы. - сухо произносит Гиомар, открывая глаза, но все еще не смотря на девушку. - Холодность, надменность, высокомерие. В этом ты всегда была хороша. Но если в тебе осталась хоть капля любви ко мне, ты сменишь тон.

Гиомар, наконец. поворачивается лицом к Моргане. В его глазах - та холодность, что звучала в ее голосе. На его лице тень надменности, которой она старалась его напугать. Он - ее прямое отражение. И он, так же как и она сама, прячет за этой маской боль. Моргана не увидит ее в его глазах, не почувствует, не учуит. Он слишком был хорошо воспитан своим отцом, что в прошлом - что в настоящем. Он слишком хорошо умел скрывать свои эмоции. а это значило, что сейчас он выглядит как последний подонок, который, кажется, радуется от разрушения оков, которыми успела его околдовать Моргана. Вот только это не далеко не так.

- Ты будешь говорить мне, что делать? - он тихо хмыкает и наклоняет голову к плечу, едва ею качая. - Зачем все это, Моргана? Ты можешь уйти, можешь хлопнуть дверью. Оправдываться передо мной... Не стоит. Я понимаю, - он разводит руками в сторону и тихо смеется. И только смех выдает ту боль, что слишком быстрым потоком накапливается груди. - Я слышу, - он кивает в ее сторону, внимательно смотря на область сердца. - Слышу твой страх, твое отчаяние. Ты можешь продолжать плеваться ядом, можешь продолжать пытаться меня в чем-то убедить. Но я - не он, Моргана. Если бы ты хотя бы немного меня знала, ты бы увидела... Жалости к себе у меня нет.

По правде говоря, жалости к другим у него тоже нет, но это сейчас было не важно. Он внимательно смотрит на Моргану, сжимая челюсть от потока злости. Сжимая кулаки, от желания разнести новую квартиру, чтобы она испугалась сильнее. Испугалась, оставила ключи и убежала из его квартиры, из его жизни раз и навсегда. Так будет лучше. Она ведь хочет быть монстром, вот только она - не монстр, не чудовище, не ведьма ведьм. Она - марионетка Мерлина, Вивиан, Артура. И он мог оборвать эти нити, дать ей свободу.
Но если Моргана того не хочет, он не станет насильно тянуть ее в другую сторону. Не в этой жизни, не в последующих. Она будет камнем его преткновения. Вот только в этой жизни раз и навсегда.

- Если это все, то - дверь ты знаешь где. Я не стану тебя держать, Моргана. - он говорит почти шепотом, не сводя с нее глаз. - Не стану умолять. Не стану привязывать тебя к себе. Но прошу лишь об одном одолжении, я ведь могу тебя попросить? - он отходит от окна и подходит к ней, наклоняясь к самому уху, чувствуя как ее сердце бьется. - Когда закроешь за собой дверь, забудь сюда дорогу. Навсегда.

Он обходит ее, но все еще слышит как бешено бьется сердце девушки. Гиомар отходит к бару, где достает виски и наливает себе в бокал. Моргане выпить он не предлагает и, по правде говоря, в принципе держится из последних сил, чтобы не сорваться. Но мысль о том, что она не должна это видеть - все еще держит его на слабом равновесии. Он делает глоток и смотрит на девушку. Красивая. Но больше не его. И наверное, именно поэтому он продолжает говорить, желая отдалить ее от себя. Отдалить то чувство, которое может заставить ее сунуться обратно. Вот только обратного пути больше нет.

- Чтобы не случилось, со мной или с кем-нибудь другим. Не возвращайся. - он прикусывает губу, а голос предательски надламывается.