Вставай.
Нет!
Ты кусок бесполезного мяса! Я сказал: быстро вставай!
Отъебись, мне так хорошо…
К нам идут мародеры. Кажется, в руке одного из них я вижу огромный розовый дилд…
- Что?!
Мир на мгновение стал ослепительно ярким. Хрустальное небо, не прикрытое ни единым облачком, сияло безупречной голубизной, и палящий свет утреннего солнца нещадно опалил широко распахнувшиеся глаза Лесли, подернутые красным маревом наркотической дремоты. Шотландец взвыл от боли и захлопнул веки, резко откинув голову назад. Забыл, что особо ее не поднимал и что было сил врезался затылком в бордюр, благо что не расколол черепушку надвое. Из глаз посыпались искры, и на какой-то момент экстаз героинового прихода отошел на задний план - на первый вышла мучительная агония, усилившаяся в тысячу раз под воздействием наркотика.
Будь ты проклят, Огма!
Проснись и пой, солнышко!

Я не планирую себя убить.
Тяжелые веки лениво поднимались, приоткрывая обзор затуманенному взгляду, а затем также лениво опускались обратно, смыкаясь и превращая мир в густое черное пятно, рассеченное красными прожилками сосудов под кожей. По лицу Бортвика струился холодный пот, но он его совсем не чувствовал, больше не чувствовал, как, впрочем, и всего остального: растекшийся по венам героин превратил его тело в легкую воздушную массу и оторвал от земли, сделав совсем невесомым. Где-то там, внизу, осталась унылая мирская жизнь со всеми ее проблемами и суетой. Лесли же порхал, словно бабочка, перелетающая с цветка на цветок, и все, что его сейчас заботило - это блаженство, которое упругими горячими волнами разливалось по каждому дюйму его не существовавшего более тела.
Никогда не планируешь, но тем не менее всегда ходишь по краю.
Тело вновь обрело вес, стало тяжелым и неповоротливым, словно не голос Огмы прорвался сквозь завесу наслаждения, а он сам своей тушей уселся сверху и беззаботно свесил вниз ноги. Лесли поморщился.
Люди часто забывают о ценности жизни пока сама старушка Смерть не помаячит на горизонте. Я не хочу забывать, в этом вся разница.
И потому колешься героином?
Ой, да иди ты на хер.

Больше никаких наркотиков.
- Я понял, - хрипло, страдальчески простонал Бортвик, - я понял. Ты хочешь меня убить!
Я хочу тебя спасти, - прости меня Господи, - долбоеб!
- Тогда дай мне дозу, сукин ты сын! - Желтые зубы опасно скрипнули друг об друга, чудом не раскрошившись от приложенных для этого усилий. - Всего одну. Маленькую. И сразу после нее я соскочу, обещаю.
Нет.
- Ах ты блядский выродок! ДАЙ МНЕ ЧЕРТОВУ ДОЗУ, А НЕ ТО Я…
Не то что? Где твоя последняя нычка знаю только я.
- Больше никогда не усну. Чтоб какой-то тысячелетний выродок меня еще хоть раз обокрал! Да хрена лысого!
Но уже через мгновение Лесли крепко спал, хоть и видел одни лишь кошмары.

- Я сдохну, сдохну прямо здесь, в этой помойке. И это будет твоя вина!
Огма не ответил, что было странно. Старик не упускал случая ввернуть шпильку в любую мысль Лесли, была ли она произнесена вслух или оставалась просто голосом в его голове. Эта тишина Бортвику не понравилась, она напомнила ему старый пересохший колодец на заднем дворе дома его родителей. Глубокий и темный, весь поросший мхом, а все его дно по самую щиколотку заполнено скелетами мелких животных, упавших вниз и не сумевших выбраться обратно. Ребенком Лесли страшно боялся этого колодца, хотя и испытывал странное притяжение, исходящее от него, как, наверное, и все те несчастные животные, что покоились на его дне.
- Если я сдохну, то и ты тоже, Огма! - Голос медленно перешел на рык, и имя Существа, несмотря на отсутствие в нем раскатистых звуков, утонуло в утробном ворчании напряженных голосовых связок.
Огма снова ничего не ответил, и Бортвик, преисполнившись паранойей, взвыл от отчаяния, схватился обеими руками за волосы и со злостью пнул кафельный экран ванной, не забыв представить на ее месте голову обидчивого старпера. Лучше бы, однако, шотландец не забыл о том, что был босиком, в противном случае ему не пришлось бы скакать по ванной на одной ноге, сжимая пострадавшую ступню во влажных ладонях, и он бы не поскользнулся на мокром от собственного же пота коврике, чтобы затем бессильно растянуться на холодном полу, трясясь и постанывая от сильнейшей за всю его жизнь ломки.
Всего. Одна. Доза. Разве я так много прошу?
Собирая ребрами кусочки раздробившейся плитки, Лесли повернулся лицом к ванной и свернулся под ней калачиком, прижимая колени к груди. Голова раскалывалась из-за того что зубы слишком громко и слишком сильно стучали друг об друга, тело ныло от удара об пол и впившихся в него осколков кафеля, но Бортвик чувствовал только отчаяние, свою ломку, что разрывала его мышцы, кожу и мозг на тысячи мелких кусочков, и невыносимое желание ширнуться еще.
Один. Последний. Разочек.
Глаза Бортвика закатились за веки, скользнув перед этим по белой в желтые разводы плитке ванной. Взгляд проскочил мимо, но заторможенный мозг, пусть и с некоторым опозданием, все же успел зацепиться за неровные края трещины, проделанной ногой Лесли в экране, или, если быть точнее, за белый порошок в пластиковом пакете, спрятанном глубоко внутри. Там где его никто не должен был найти.

Проснись и пой, солнышко! Ты, гребаный дегенерат, начал все сначала.

Отредактировано Lesley Borthwick (2021-04-13 23:16:43)