sleepwalking
Барбара все еще не в себе. Ее лицо горит и кажется, что от еще одного неосторожного прикосновения кожа начет сползать и осыпаться пеплом на смятый чужой рукой ворот темной рубашки. На щеке на смазанном влажной ладонью слое косметики цветет кровоподтек пораженной красоты. Из рассеченной брови течет струйка крови, попадающая в уголок глаза, проникающая багрянцем в тонкие морщинки, вычерчивая паутину искаженной мимики.
Барбара смотрит перед собой и видит красное от ярости лицо мужчины, в котором узнает своего отца. В ярком свете далекой потолочной люстры над плечом Гилберта расплывался силуэт бизнесмена, и остатки профиля тонут в нахлынувших слезах. Девушка чувствует, как под сильной рукой сводит тонкое плечо, а она сжимается, пытается избежать, но тело словно парализовано под этими сощуренными голубым взором, и Элис не может даже двинуться.
Барбара не слышала, что кричит ей в лицо отец. От удара затылком об стену сквозило болью между висков, а в горле застыл слезливый всхлип. И знала, что это не первый, и не последний раз, когда за малейшую промашку она получает по заслугам. Так говорила мать. Нечего крутить шашни с инфантильным и бесперспективным мальчишкой, который в свои тридцать все еще пытался стать музыкантом. А Барбаре нравилась его музыка, поддернутая хрипом наркотического дурмана. Нравилось, как он обнимает ее и прижимает к потертой кожи дивана в студии. Ему нравилось, как она поет, но он никогда не пускал ее к микрофону, и уж тем более не слушал о том, какую ткань Элис выбрала для своей новой коллекции.
Но она влюблена.
Она молода и красива.
Барбара устала.
Она отбивается от рук.
Барбара плачет, зарывшись в мокрую подушку лицом. Едва заживающие раны ноют от каждой надрывной гримасы в попытке заглушить крик. Даже не сама физическая боль отупляла до изнеможения. Обида жгла вены наравне с сильнейшими препаратами, позволяющими урегулировать сон.
А ей так хотелось уснуть навечно. Она впивается зубами в губы, стискивая челюсть и проглатывая хрип.

Титания едва ли узнавала себя. Ее статное правильное лицо с высокими скулами и раскосыми глазами в стекле кабины было едва уловимо, постоянно теряется в горячем паре, оседающем на ртути зеркала. Титания кладет свою руку на отражение, стирая мутную поволоку, видит маленькое, почти детское личико, с разбитой губой и скулой. Остатки плохо смытого макияжа и бледноту обескровленной кожи.
Королева не видела себя, пусть и ощущала двойственность. То ли Барбара внезапно начала ощущать в себе второе «Я», то ли Титания зашла слишком далеко в пустынных землях Сида и потеряла разум в лоне искаженной магии. На лице все еще саднят раны и движение ломко. В колене гудит от удара об тумбу, в глубокие царапины на ладони напоминают о разбитом стекле.
Ей очень сильно досталось за, казалось бы, такую мелочь.
Барбара ненавидела их. Дышала мелко, хватаясь ладонью за тонкие ключицы, сжимая их и пытаясь перехватить скулящие звуки, идущие из самого центра груди. Буря внутри, начатая вечером, нашедшая свой апогей ночью, затихла лишь к моменту, когда одна из служанок большого дома начала стучать в дверь комнаты девушки, напоминая о том, что через десять минут начнется праздничный завтрак.
Ах, да… Правильное лицо, омраченное подтеком пощечины с руки отца, дрогнет в знаке неприязни. Сегодня Рождество. Но Барбара не собиралась спешить. Внутри клокотала обида, колотилась об слабые ребра. И была ли это не терпящая посягательства и оскорбления Королева, или изнеможенная Барбара? В былой день девушка бы уже в этот день вела себя так, словно ничего не случилось. Не подала бы виду, и мать так же бы игнорировала просвечивающиеся провалы ударов под слоем тона на лице. Но руки дрожат, когда тонкие пальцы сжимают ножницы, обрывая челку и закрывая тонкими волосами синяк на виске и щеке, а злость выливается в дребезг стекла в ванной комнате, разбивая чужое лицо, не принадлежащее Титании.
- Ты опоздала, - голос отца похож на шипение. Он говорит громко, с заметным уничижением, но вместе с тем не проявляя никакого интереса в сторону дочери. Газета привлекала его чуть больше, чем собственный отпрыск.
- Бооже, - протянула мать, сидящая поодаль от мужа, - Что у тебя на голове?
Барбара даже не переоделась из пижамы, и приземлилась за стол на свое место в одной сорочке. Спутанная челка закрывала глаза так, как любила это Титания, но не ради облика и сокрытия мягких черт это было сделано в порыве нервного перенапряжения.
Девушка перевела свой брезгливый взор на блондинку, на которую была так похожа.
- Не твоего разума дело, - не менее едко уронила Титания, приподнимая брови и возвращаясь всем вниманием к постной каше перед собой.
Барбара знала многое о своей семье, но всегда молчала. Молчала всю жизнь, полагая, что это нормально, а в годы осознания неестественности положения в семье ощущая всю силу давления власти и возможностей собственных родителей. Не смотря на то, что Форд являлась золотым ребенком, она, в то же время, оставалась нелюбимым чадом, на которого взвалили с излишним много.
Об этом говорило слишком часто. Требовали лучших оценок, идеальной осанки и полную отдачу семье. Титания морщится от каждого воспоминания Барбары, едва ли узнавая в тонком и слабом силуэте себе молодую с той лишь разницей, что, в отличии от Форд, ее никогда не били и даже поощряли.
- Как ты смеешь так со мной разговаривать? – повысила голос мать до неприличного тона. Хлопок отца спугнул слабую Барбару, и та рывком вылетела из-за стола, убегая из столовой. Внутри вновь забилось сердечко.
А Титания осталась недовольна. Она чувствовала каждую вспышку ярости на дне сознания девчушки, но ничего не могла сделать. Злость Барбары была сильнее. Вместо времяпровождения с семьей девушка предпочла работу в пустой мастерской, - все сотрудники ушли на выходные.

Вечером ей так же не были рады. Барбара думала сбежать к своему молодому человеку, убедить его позволить ей остаться, но что-то на дне существа подсказывало, что Чарльз не будет в восторге от этого. Ненадежные отношения раскручивали свой ритм быстро, и так же скоро сгорали. В чем-то отец и был прав. Припарковав машину в гараже, Барби прошла в коридор, оставляя куртку, и в тот же момент встречая объятия приехавшей тетушки.
- Моя дорогая!
Бабушка по матери хоть и проявляла позитивные эмоции по отношению к внучке, но ее доброта обычно заканчивалась на приветствии. Женщина была симпатична даже для своих глубоких годов, но лицо выдавало оперативные и косметологические вмешательства. От нее пахло тяжелыми духами, которые едва ли перебивали аромат табака.
- Бабушка, - выдохнула студентка, робко отвечая на приветствие.
- Давай сюда скорее, к ужину!
Но стоило сделать пару шагов в сторону гостиной раздался голос матери:
- Мама! Не смей пускать эту тварь в дом! – голосок бывшей модели сквозит всеми неприятными гранями
Дом будто изменился. Потускнели стены и диванная обивка. На кафеле кухни отпечатались следы чьих-то пальцев. Лампочки светили иначе – тускло и желто. Даже привкус слюны во рту казался другим. Слышалась легкая рождественская мелодия, а в огнях украшений гостиной в центре находилась большая, почти до потолка, елка, богато увешенная эксклюзивными украшениями ручной работы. Отец уже сидел за столом и вокруг него суетилась прислуга, а мать стояла ближе к входу, упираясь глазами в свою дочь.
- И как ты посмела вернуться после всего, что сделала? Удумала испортить праздник так же, как и все предыдущие года?
Доминирование взрослого человека над ребенком сквозило ветром через щели этого укутанного в шелк и мрамор дома. Замершая в тени Барбара не находилась, что ответить.
- Уо, что ты опять наделала? – не теряя веселой ноты голоса пропела бабушка, проходя вперед и присаживаясь за стол недалеко от отца, - Опять привела своего сорванца? Ха-ха!
Отец менялся в лице:
- Молчи! – прорычал он, обращаясь к свекрови, а потом оборачиваясь к дочери, - А ты…
Внутри на секунду замерло. Сдало напряжением отрегулированное лекарствами сердце.
- … А ты, - сипло выронил мужчина, - Пошла прочь.
Барбара не двинулась, и мать, заметив это, вместе с повышенным голосом Гилберта направилась к ней ровным и стремительным шагом, хватаясь сначала за плечо, разворачивая, а потом перехватывая волосы, вынуждая опустить упрямое лицо молодой женщины.
- Я надеялась, что ты не вернешься, дрянь, - едкий голос проникал внутрь, ранил то, что не могло зажить, - Ты портишь каждые выходные, каждый праздник, но я не позволю тебе испортить Рождество.
Титания уперлась, не давая себя вывести с первого этажа, но мать была сильнее. Пришлось с больным вскриком схватить запястья женщины и выкрутиться из захвата, но не успела она ничего сказать, как щеку пронзило новой болью.
- Чертова сука! – но продолжить Катарина не успела. Отвратительный хруст раздался в коридоре, и следующую секунду женщина рухнула на ковер замертво с вывернутой неведомой силой шеей. Грязные слова задушили ее и замерли в пределах глотки.
Лицо Барбары, тронутое едкой спесью, осталось беспристрастным. Она чуть тяжелее выдохнула, смыкая руки на животе. Это был последний удар, который нанесли этому слабому и тонкому лицу. Однако, применение сил исчерпало себя, и Титания особо четко ощутила свою слабость. Сворачивание шеи вынудило ее тяжелее дышать, а сердце быстрее забилось.
- Что происходит, дорогая? – бабушка говорит громко, но ее едкий голос точит нутро, и Барбара вернулась обратно в комнату, присаживаясь за стол на свое положенное место, и где для нее не приготовили приборов, - Тебе же сказали уйти, милая, в чем твоя проблема?
Губы Барбары стиснулись до тонкой линии. В памяти девушки всплывали все, что сделала для нее бабуля. Женщина никогда ее не поддерживала, и постоянно сдавала родителям, а последние уже наказывали дочь. Не торопясь Титания подняла руку выше, на уровень груди, щелкнув пальцами. В следующее же мгновение тело Маргарет дрогнуло, напрягаясь и со всей силы опускаясь на столешницу. Зазвенели столовые приборы, а от боли бабушка застонала, но у нее не было времени на осознание положения. В следующую же секунду под давлением плотной силы сухое тело было отброшено на пол, а после – рывком до камина, отпечатываясь и замирая в ярком и большом пламени. Крик длился всего долю секунды.
- Что за… - вся ярость и спесь отца обратилась в ноль. Он вылетел из-за стола, но не посмел приблизиться к дочери, а та словно не замечала его, - Кто ты? Где моя дочь?
На лице Титании отобразилась новая эмоция. Сотканная из удивления, презрения и раздражения, она, все же, обратила внимание на Гилберта.
- Вот она я.
- Ты не она!
Мистер Форд сделал пару шагов назад, наблюдая за тем, как Барбара приподнимается со своего места. Его лицо взмокло, а тело – все напряжено.
- Не подходи!
Но Титания его не слушала. Она сделала пару мягких шагов, заложив руки за спину в легкий замок.
- Не стой у меня на пути, - негромко проговорит девушка, приближаясь почти вплотную и не позволяя смотреть на себя свысока. Свист ножа с кухни разрезал воздух, жадно впиваясь в горло мужчины, отбрасывая его под ноги. Жидкий хрип окутал остатки Рождественского настроения.

Титания с погасшим взором перешагнула еще теплое тело отца. Последний надрывался в попытке жить, вздрагивая уже не в силах сжать перерезанное горло, в котором замерло огромное лезвие ножа. Пальцами девушка размазала по груди кровавые пятна, вытирая ладони. Барбара успокоилась, замирая и исчезая, оставляя весь контроль пробудившейся Титании.
Брезгливо стащив с себя свитер, королева обнажилась прям здесь, снимая с себя грязную одежду и с отвращением отбрасывая ее в сторону. Следовало вымыться.

Уже часом позже девушка сидела во главе стола, с беспристрастным лицом с удовольствием пробуя стряпню матери. Напротив нее в тусклом желтом свете сидели родственники. По правую сторону обугленное тело бабушки, напротив – отец, чья голова держалась на одном выдохе. Плохую картину составляла мать, чья голова смотрела за спину, а не на свою дочь.
На Титании пышное платье цвета шампанского, усеянное многочисленными камнями. Она нашла его в гардеробе Барбары, и несмотря на то, что оно было далеко от аристократичного стиля, а вокруг не было ни единой слуги, которая бы помогла сидхе, королева осталась довольна. Довольна так же, как и рождественским ужином в кругу семьи.