Update is coming soon... ]
Легенды Камелота |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Легенды Камелота » Несыгранные эпизоды » [12.11.2020] с самых высоких скал
в океан
вечер, где-то на улицах города
Ода и Себастьян
Оде лучше бы никогда больше не видеться с этим человеком, но он персона публичная и выступающая в различных заведениях. Именно так впервые его и увидел Себастьян, увидел, залюбовался, оказался вновь очарован голосом. А потом наблюдал, никак не проявляя себя, целую неделю. До сегодняшнего дня.
и пусть частой сетью тебя ловили
но не выловили и половины
той, что кровоточит сильней
Они заканчивают репетицию слишком поздно и Ода не хочет идти домой в одиночестве, но что поделать, ребята разбредаются кто куда и у всех есть дела, а ехать на такси три квартала кажется глупостью. Он, пожалуй, способен справиться с опасностью нынешнего мира, для русалки, которая спала в нем все это время, нет ничего невозможного не так ли? Воды тут так много, так шумно от нее, так гулко в его голове, что он иногда забывает дышать, петь, только слушает то, что происходит вокруг, слушает мир, новый и старый для себя.
Он прожил слишком мало на самом деле, он прожил недостаточно, чтобы сказать как он стар. Он умер охваченный сомнениями и тоской, он отдал свою кровь морю, он закончил петь, он закрыл глаза в пятом веке, много столетий назад. Анант помнит, Анант знает боль ухода, знает боль тишины, боль сомнений.
Он умер второй раз, вторая жизнь была мучительно длина, мучительно связана с Джио, тягуча, ужасна, тосклива и молчалива. Русал, неспособный петь, слышать море, плавать, жить и даже дышать. Русал, который должен был быть выпущен в воду, забыт, похоронен, он до сих пор чувствует холод в костях, вспоминая этот период.
Живой, но мертвый.
Ода вздыхает и кивает парням, который сваливают. Ему хочется подшутить над драконом, который полностью ушел под каблук своего парня, ему хочется кричать от разочарования, от одиночества, от того, что все что было ему дорого - забыто, похоронено там, в прошлом. Он не знает что происходит с ним, не знает почему он так зол, почему горек, почему яда в его словах слишком много.
Он не знает.
- Да, пока парни. - Он со вздохом кутается в худи и надевает капюшон, чтобы скрыться в нем от мира.
Его мысли в последнее время слишком печальные, слишком глубокие. Он как будто снова на дне и смотрит на солнце через толщу воды, все размыто, неясно, слабо бьется сердце в груди. Все слишком потусторонне.
Может его мучает предчувствие беды? Он не знает.
Ода вздыхает еще тяжелее и медленно бредет по улице, собирая себя по кусочкам. Звуки музыки из бара неподалеку, крики детей, которые швыряют что-то из окон, смех парочки, которая спешит домой чтобы заняться сексом. Все это наполняет его кусками жизни, все это заставляет его преодолевать воду вокруг, подниматься на поверхность, слушать мир снова и снова, петь ему если это возможно.
Он почти добирается до дома, почти - почти.
Остается пара домов, когда что-то отвлекает его. Ода останавливается, пытаясь решить для себя что это, оглядывается, не замечая ничего необычного или опасного, делает пару шагов вперед и замирает, замороженный ощущением холодных ладоней на своем лице, шепота у уха.
Это знакомо. Это не так как он знает, должно быть.
Это пугает.
Его сердце перестает биться на пару секунд и замирает, содрогаясь от ужаса.
- Что?
- Угадай, кто? - он закрывает чужие глаза ладонями, почти прикасается носом к щеке, втягивая запах волос.
Себастьян так близко, что чувствует его тепло. Оды. Ананта. Тепло когда-то любовника, которого он слишком давно и слишком долго наблюдал холодным и мёртвым.
По телу волной дрожи прокатывается осознание: он нашел его.
Нашел и вернёт его себе.
После трагедии, случившейся во время битвы при Камлане, Джио чувствует себя так, словно у него из лёгких забрали воздух, а ещё отрубили, например, одну ногу. Или полторы. И он не может больше не ходить, ни дышать.
Въевшаяся глубоко под кожу привычка к роскоши, удобствам, и обладанию всем, чего он только пожелает, играет с ним дурную службу: он вмиг оказывается лишен и двора, при котором мог блистать, и короля, в лояльности которого он был уверен, и Ананта.
Ананту не удалось бежать далеко, но Джио никогда не забывал: он никогда не пел только для него. Или, если быть точными, только не для него?..
Коллеги зовут Себастьяна расслабиться после смены в бар. Под стать заведению, в котором он работает - пропуск выбивают тоже не в рядовое заведение, а в шикарное местечко с напитками, стоимость которых слишком легко добавляет нули на чеке.
Именно тут, в полутьме ночного заведения, Баст впервые видит новое воплощение Ананта, точнее, он сперва слышит его, снова сходит с ума от русалочьего голоса - впрочем, он не один, тут все оказываются влюблены в него на этот вечер, не так ли?.. - и прячется под сценой в тени, разглядывая молодого парня у микрофона. Он не смеётся, когда коллега отвешивает ему шутливый подзатыльник, сообщая, что у Лемэра десятки, если не сотни, вот таких вот поклонников, и ещё один ему точно ни к чему. Себастьян только дёргает его за рукав и сбивчивым голосом спрашивает полное имя певца и название группы.
И только брошенная вдогонку информация о том, что Ода - открытый гей, отзывается в нём жгучей ревностью.
Несколько дней проходят в ожидании, в серфинге сайтов, фан-страничек. В перекапывании страничек Оды на фейсбуке и в инстаграме. Джио вглядывается в каждую фотографию, припоминает участников группы, замечает рыжего - кажется, барабанщик, и, чёрт возьми, дракон; он ревнует Оду ко всему и ко всем, даже микрофон кажется Джио отвратительным, когда он смотрит, как Ода сжимает его в руках с такой нежностью.
Времени между сменами у него не так много, но в выходные и свободное время Себастьян снова и снова ищет встречи, раздобывает домашний адрес Лемэра и название студии, где они чаще всего репетируют, что-то останавливает его каждый раз, каждый день, когда он собирается просто подойти и сказать "привет, помнишь меня?"
Ему кажется, его попытаются прогнать. Анант, умолявший отпустить его, не захочет с ним снова видеться. Пожалуй, Себастьян знает это, знает но не боится. Он всегда умел стоять на своём.
И сейчас Себастьян, слыша сбившийся стук чужого сердца, знает, что дело не в испуге: парень не из пугливых, правда. Басту себялюбиво хочется счесть себя узнанным. Незабываемым. Единственным, кого Ода может узнать вот так, по звуку голоса, по интонациям - на тёмной улице, не видевшись никогда. Баст ведь его узнал тогда, в баре? Эта взаимность для их отношений - что-то новое.
- Не что, а кто.
Себястьян усмехается, разворачивает Оду за плечи, не разжимая ладоней, и подаётся вперёд, чтобы мягко утыкнуться носом в его щеку.
Словно хочет удостовериться: она мягкая, тёплая. Живая. Не как когда-то...
- Твой голос всё так же великолепен.
"Я снова тебя нашел. Нашел и не отпущу."
Отредактировано Sebastian Wells (2021-04-25 19:40:35)
и пусть частой сетью тебя ловили
но не выловили и половины
той, что кровоточит сильней
Ода задыхается от ощущения знакомых и незнакомых рук, он задыхается от паники, от ярости, от боли, от шепота, который как яд проникает внутрь мгновенно. Он знает кто это, он помнит его, он узнает дуновение ветра, дыхание, скольжение рядом, тело которого больше нет.
Холод пробирает его до костей, потому что это то, чем они были. Мертвым и живым, без голоса, без рук, без стихии на двоих, без ощущения падения. Ода знает, Анант знает, он помнит и его разум скользит в эту глубину, скользит внутрь, слишком сломленный, слишком свободный сейчас.
- Ты. - Он давит гневный возглас, он давит страх, он давится словами, болью, ложью, движениями.
Он хочет уйти, ему нужно уйти, выбраться из этого вакуума, ему не хватает дыхания, ему не хватает ощущения, ему не хватает его друзей. Он знает кто это, знает, не узнавая, он не должен смотреть, если он зажмурится у него получится, у него будет шанс забыть, списать все это на ерунду, может быть ему просто показалось.
- Снова ты. - Ода знает что не должен смотреть, что не должен видеть, что не должен помнить, но уже слишком поздно для него.
Все слишком поздно.
- Ты меня не слышал. - Он оборачивается, скидывая с себя чужие руки. - Я пел не тебе.
Он усмехается, пусть это жестоко, пусть это больно, остро, грубо, но это факт. Джио не был его объектом, Джио не спал под его слова и шепот моря, Джио не тревожил его нутро своими играми. Противоестественный, сломленный, сильный, красивый, чуждый ему как вид - Джио был тем, кто ломал что-то, кто привносил смуту, кто был нестабилен, кто требовал невозможного и Ода смотрит в его глаза спустя столько веков.
Мольбы не были услышаны, смерть не была дарована, его не отпустили туда, куда он хотел и он забыл что такое море над головой, что значит его стук в крови, что значит его шум в ушах. Джио был тем из-за кого он забыл, из-за кого опустился, пал, сгнил изнутри. Его голос хрипит сейчас, от эмоций, от жажды сделать что-то лучше, от желания все сломать, от потребности все уничтожить.
Он делает шаг в сторону, отходя от него. Красив, нет не так, великолепен, ослепителен, мучительно совершенен, увы - Ода знает куда это его ведет, увы он там уже был, увы он больше не хочет, он больше не пойдет в ту сторону. Ему хочется отшвырнуть парня водой, ему хочется кричать в его лицо, требовать смерти, требовать чтобы он убрался подальше, требовать чтобы он больше не подходил.
Он хочет. Он очень хочет сатисфакции, но прошло столько лет, прошло столько времени, прошло столько отчаяния и боли через его тело, через его хрупкие связки, через его разум, он больше не хочет ничего от этого человека. Он хочет забыть прошлое, он хочет сломаться, он хочет оставаться просто Одой, который сумел выжить, который стал великим, который покорил мир, который остался счастливым несмотря ни на что.
Он все еще видит в себе жалкую потребность сделать шаг в сторону, сделать так, чтобы Джио умер, чтобы принадлежал морю, ему и морю и больше никому. Что это для него? Что это с ним? Для чего он смотрит в эти глаза теперь? Что он хочет найти?
- Что ты хочешь?
“Ты”.
Кажется, именно это было первым, что сказал Анант после того, как снова открыл глаза после смерти. После того, как Джио провёл несколько дней над восстановлением работы его голосовых связок — ровно так, чтобы ими смог воспользоваться дух. Чтобы они взучали как раньше.
“Ты”.
Даже без имени. Это было уничижение, обвинение — одним словом, одним слогом. Ананта выворачивало от происходящего, как и любое существо, тесно связанное с силами природы, которое заставляют так вплотную приблизиться к смерти, жить в ней, жить в собственном жутком посмертии волей другого человека.
Голос Ананта тогда звучал чудовищно. Джио восхитился тем, что он в принципе может говорить по собственной воле, но и близко в нём не было русалочьего очарования и великолепия.
Долгие годы скитаний, поисков, бесчисленных человеческих жертв ушли на то, чтобы вернуть Ананту его голос. И всё же это случилось — пусть тогда, когда у Джио тронулись серебром виски, но голос Ананта вновь обрёл былые и высоты, и низины, и глубину. Снова стал переливчатым, сильным, звонким, если это нужно, и гулким, если духу этого хотелось.
Но Анант так и не запел.
Джио кусал локти, просил, умолял, пытался дёргать за ниточки — ведь тело было оживлено именно его магией, — но так и не услышал заветное пение. Больше никогда.
Вплоть до вечера в клубе неделю назад, когда Анант пел снова не для него.
Он позволяет Оде отстраниться, позволяет отойти в сторону, позволяет холодному ноябрьскому ветру снова ударить в лицо отрезвляющей пощечиной.
— Я слышал тебя лучше других. Только я всегда был рядом.
“Кто ещё пожертвовал бы стольким, чтобы быть вместе?”
“Кто ещё был тебе так же безраздельно, полностью предан?”
Вопрос не застаёт Джио врасплох, но невольно он задумывается — а и правда, чего он хочет от Оды? От паренька, который больше не прислуживает при королевском дворе. Да и сам Джио больше не занят дипломатической миссией, по большому счёту, он свободен, как ветер. Нет больше Камелота с его укромными покоями, тяжелыми портьерами, пирушками и тихим шепотом в коридорах, нет больше места, которому бы принадлежали они оба, которое бы объединило их, как в тот раз.
И всё же, от близости Оды по коже бегут мурашки, и Себастьян понимает, что не может вот так развернуться и уйти.
Он внимательно рассматривает Оду в скупом освещении уличных фонарей и луны, лучи которой едва пробиваются сквозь затянутое городским смогом небо.
Невысок, худощав, определённо хорош собой.
Фотографии соцсетей и даже видео из сторис и йотуба ничуть не передают исходящую от него сильнейшую энергетику. В глазах Оды столько страсти и силы — Себастьян невольно восхищается. Ода остался прежним: в нём по-прежнему бунтует штормовое море.
И Себастьян всё ещё хочет, чтобы Ода принадлежал только ему.
Волею судьбы они почти одногодки и, кажется, оба — обладатели французского акцента. Может, расли где-то поблизости. Соседние кварталы, соседние города?..
Неважно, но теперь они будут великолепно смотреться вместе: почти как фотокарточка из модного журнала.
— Пойдём со мной. Хочу, чтобы ты мне спел. Я ждал этого десятки лет. Пожалуйста.
Отредактировано Sebastian Wells (2021-04-27 12:28:30)
и пусть частой сетью тебя ловили
но не выловили и половины
той, что кровоточит сильней
В его костях разрастается холод, тот самый холод, от которого он бежал годами, веками. Холод, от которого не спастись, который скользит в организме как царь, как зверь, который рвет кости, рвет части корпуса, рвет руки на куски, чтобы забраться глубже. Чтобы выморозить изнутри.
Холод смерти.
Ода знает что это такое. Анант помнит что это такое.
Тишина в крови, нет больше музыки, нет больше моря. Нет больше крови, только черная безжизненная жижа, только вдох, выдох, сомнительные хрипы в груди. Он знает что не должен ненавидеть, он знает что не должен бояться, он знает что они могут лучше, они могут дольше, что они могут иначе.
Знает.
Но вместо этого ноябрь пробирается под куртку, оседает под худи, холодит тело и на мгновение он оказывается посреди шторма. Посреди смерти. Снова в руках этого парня, снова погруженный в сон из которого нет выхода, снова сломанный, потому что у него больше нет ничего. Ничего внутри него, за что стоит держаться, почему стоит жить.
Он хрипит, теряя на минуту голову от страха. Он хрипит, обхватывая собственное горло руками и почти может смеяться. Ему страшно и больно, но больше всего, он зол.
- Я был рядом, не ты. - Он почти смеется, нет правда, они не спорили об этом еще, но он точно не был тем, кого преследовали не так ли?
Он хотел чтобы его шум моря поглотил их обоих. Он хотел, чтобы его шум моря стал для других домом, он хотел чтобы они оставались с ними. Он был рядом, чтобы гладить по голове, чтобы напевать несложный мотив, чтобы звать за собой.
Он был тем, кто нуждался в них. В нем! Он был…
- А потом ты оставил меня себе, проклятый мудак. - Вот она ярость, продирается через холод, пробирается через боль, вспыхивая ярко, звонко, разбивая иллюзии которые витают перед глазами. Ода выдыхает, почти огненным дыханием, он полон яда, отравы, скепсиса, гнева и боли. Он сжимает руки в кулаки и вызывающе смотрит на Джо, не зная как его зовут теперь.
И отчаянно хочется прикоснуться, почувствовать тепло, там где давно царит холод и сколько бы любовников не случилось, все еще холод. Он хочет взъерошить чужие волосы, разрушить имидж милого мальчика, прикоснуться губами к чужим губам. Он хочет сломать, убить, уничтожить, присвоить.
Но боится.
И этот страх холодит не хуже смерти.
- Нет. Я никуда не пойду с тобой, за тобой или что-то еще с тобой. Нет, нас больше ничего не связывает, мы чужие, мы прошлое, нас нет. Нет! - Ода почти кричит и его голос опасно близко к тому, чтобы звать шторм, море, бурю.
Он опасно близко к тому, чтобы сорваться и уничтожить их обоих. Может тогда не будет страшно? Может тогда не будет так дико холодно? Может тогда он сможет сделать вдох, а не хрип?
Он начнет петь?
Именно так и было: Джио просто оставил Ананта себе. Мудак. Проклятый. Всё верно.
В висках невольно звучит голос отца, Раймонда, который проклинает свою жену - мать Джио - и весь её род. Возможно, именно это проклятие, высказанное в сердцах перед смертью, возымело действие, а, может, змеиная (и тоже проклятая) сущность Мелюзины, переданная по наследству, не позволила Джио отпустить Ананта после смерти, и вынудила присвоить его себе, поднять, вернуть, подчинить, заставить его тело двигаться подобно бездушной марионетке.
Джио щурится, глядя на разбушевавшегося Ананта. В чём-то он действительно прав, весь его род проклят, а он - особенно, с тех пор, как его магия предпочла живой плоти мёртвую.
Но Анант лукавит, нарекая собственное воскрешение провалом. Нарочито забывает те годы, что они провели в совместных странствиях, те моменты, когда они разговаривали друг с другом откровенно, те ночи у костра, когда Джио хватало сил, чтобы сделать его почти_живым. Тёплые прикосновения рук, объятия во время сна, по крайней мере Джио мог спать, уткнувшись в чужую шею.
Себастьян шумно втягивает носом воздух, сейчас всё по-другому, сейчас всё куда лучше. Хотя бы потому, что его больше не преследует приторный запах разложения, который когда-то прочно поселился в ноздрях и под ногтями, от которого было уже не избавиться.
Он смотрит на Оду, на то, как тот мучается, как трёт горло руками, как сжимает кулаки, напрягаясь, превращаясь в заведённую пружину. И выдыхает. Ода злится, он почти в ярости, а это значит, он остался к нему неравнодушен. Он по-прежнему во власти прошлого, так же, как и Джио.
Они всё ещё вместе.
- Тогда почему же ты почти срываешься на крик?
Голос Джио звучит тихо. Это - вкрадчивое шипение змеи, что подкрадывается к жертве и обманчиво мягко увивает тело кольцами.
- Думаешь, так получится себя убедить? Не смеши самого себя, Анант. Или мне лучше называть тебя теперь Одой? Ода Лемэр. Твоё имя - музыка, так же, как и твой голос. Не будь ты певцом, я бы ещё годы искал тебя в этом проклятом городе.
Себастьян находит чужую руку своей.
Скользит пальцами по кисти, ощупывает подушечками мягкую кожу, изучает напряженную ладонь. Осторожно оглаживает её, сжимает - всё крепче - пока ладонь не раскрывается, позволяя переплести пальцы. Получается очень тепло, мягко, и немного терпко - кажется, ладони Оды слегка вспотели.
Это из-за их встречи?..
Себастьян усмехается, едва заметно, тонко; кинестетика между ними такая вкрадчивая, точно сворованная, но от неё тепло прокатывается горячей волной по спине, заставляя задержать дыхание.
Всё так, как он мечтал. Вот он, Анант. Пышущий здоровьем, жизнью.
Дышущее воплощение разбушевавшейся стихии, которая может накрыть с головой их обоих.
- Брось, - шепчет Себастьян. - Никто другой не знает тебя, как я.
"Никто другой не знает, насколько я ублюдок, как ты."
- Позволь мне снова быть рядом. Неужели ты можешь с уверенностью заявить, что это ничуть тебе не нужно? И не соврать?..
Джио поднимает его руку выше и прикасается губами к костяшкам. Легко целует длинные пальцы пианиста.
И думает: Ода - ужасный лжец.
Он дрожит сейчас, но не только от страха, не только от ярости.
Джио понимает его, на самом деле. Слишком много эмоций от встречи.
Будь его магия связана со стихиями, мир вокруг бы уже полыхал в огне.
Отредактировано Sebastian Wells (2021-04-30 15:34:23)
и пусть частой сетью тебя ловили
но не выловили и половины
той, что кровоточит сильней
Ода не знает что они делают посреди улицы, почему море так шумит в ушах, в крови, рвется из-под контроля. Он не чувствует сил это сдерживать и не может отпустить, этакий замкнутый круг из которого невозможно спастись, потому что все чего он касается, рушится-рушится-рушится и он отчаянно отступает.
Его прошлое скользит перед глазами, жалкий аквариум, в котором не было места, в котором все было раскрыто, в котором он был развлечением. Жалкий аквариум, тысячи дней, тысячи часов, миллионы минут одиночества, душноты, невозможности спеть, отпустить, высвободить самого себя. Ода помнит, он скользит от картинки к картинке, потому что его мозг не может остановится, не может прекратить, не может позволить ему забыть что к чему. Он задыхается, он скребет собственное горло руками, он смотрит на Джио испуганно, уже понимая что ничего не забыто.
Ничего не пройдено между ними.
И смерть, которая должна была стать избавлением для обоих - всего лишь шаг в сторону мечты, короткий миг между тем, что действительно важно и тем что есть.
- Не трогай. - Он задыхается от ощущения знакомых рук на себе, от голоса, который напоминает о стольком, о разном, о болезненном. Он задыхается и шипит в ответ. - Не трогай, прекрати это, просто оставь. Остановись, Джио.
Он не хочет назад, он не хочет быть в аквариуме, немым, восторженным, сломанным. Он не хочет быть красивым украшением, которое забудется. Он не может этого сделать, он больше не может. Он Ода Лемэр, у него есть группа, у него есть выступления, репетиции, сцена на которой он может сверкать. У него есть множество правил для самого себя, у него есть тысячи звуков. Он задыхается - к черту.
- Я не хочу быть рядом. - Он смотрит на то, как чужие губа касаются его кожи. Это столько воспоминаний, столько забытых ощущений, тоска и невозможность прикасаться в ответ - вот от чего его трясет, вот почему он еле удерживает шторм внутри себя, вот почему он хрипит, вместо того чтобы кричать.
Эмоции блокируют его так же надежно, как в свое время блокировал аквариум. Он задыхается, он тянется к Джио второй рукой, прикасаясь к его лицу.
- Я не хочу быть просто рядом. - Он проводит пальцами по прямому носу и замирает, всматриваясь в чужие, такие светлые, знакомые и незнакомые глаза. - Потому что все повторится, потому что это ты и я, нас не должно быть.
“Нас не должно было быть никогда”, - Ода глотает эту фразу, сохраняет ее внутри себя, в голове в сердце, там где оседает шторм. Потому что они не должны были быть, потому что они невозможны, потому что он должен был быть мертв все то время, когда ходил по земле, привязанные, измученные, слишком закрученный изнутри магией. Он до сих пор помнит веревки, которые тянули его к телу, он помнит боль, с которой приходилось жить, он помнит тишину вокруг себя.
И он боится.
Боится что это повторится. Неизбежно повторится, он уверен, он знает Джио, он знает что он не отпустит.
- Мы можем сделать вид, что незнакомы. - Ода отстраняется и делает пару шагов назад, увеличивая дистанцию между ними.
Воздух становится влажным и тяжелым, как перед грозой. Его магия выходит из-под контроля, ему нужно бежать, ему нужно уйти, ему нужно разорвать этот порочный круг из желания, страсти и ужаса перед всем этим.
Отстраняется Анант далеко не сразу, и Джио кажется, что и это он делает крайне неохотно. Словно по зову долга или предубеждений отказывая себе в удовольствии, в искрах, что рассыпаются горячими всполохами под кожей от прикосновений.
Они разные, всё же. Джио совсем другой - он, напротив, купается в чужом тепле, наслаждается мягкостью кожи, прижимает чужую ладонь к щеке, прежде чем её вырывают, оставляя вместо лишь пустоту и холод. И, главное, зачем? Будто оба они не знали, к чему всё идёт. Будто обоих не будоражили фантазии о том, как именно всё могло бы быть сейчас, как сладко было бы наконец-то снова почувствовать, ощутить друг друга живыми и молодыми.
Касаясь губами пальцев, Джио смотрел на переполошенного Оду, впитывал его смятение, и думал о другом.
О терпких прикосновениях.
О рваных стонах и забытье, которое приносила близость.
Вот чего он хотел больше всего, пожалуй - снова забыться.
- Ты дрожишь.
Джио тихо выдыхает, качает головой, позволяя Оде отстраниться, отойти на несколько шагов. Худшие ожидания сбывались сейчас - Ода всё помнит, не только помнит, но и злится, и не собирается с ним знаться сейчас. И ему снова придётся преодолевать сопротивление, добиваться; крепко держать в руках, словно бьющуюся в клетке птицу, пока Ода не успокоится, пока не признает в который раз свою принадлежность - ему, Джио, и их общей звериной природе.
- Дурак.
Джио шипит.
И зло сверкает ало-чёрными от слетевшего на мгновения морока глазами.
- Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? А, главное, зачем?..
Он помнит далёкое прошлое, когда рёбра перехватывало судорогой, заставляя выгибаться аркой от боли после чрезмерного использования магии.
Тогда Джио раздумывал, почему он вцепился с такой неистовой силой именно в него - в мальчика с когда-то рыбьим хвостом, с чарующим голосом, с нечеловеческими глазами, которые обещали море и шторм в нём? Почему из всех он выбрал именно его, дикого и неприрученного?
И неизменно эти мысли возвращали Джио к матери. Сидхе с проклятием, разрушенный замок, безжизненно серое лицо отца.. Они были чудовищами, на самом деле. Точнее, люди назвали бы их чудовищами. Учитель прозвал Джио так же, когда понял, что тот начал изучать некромантию.
Они были родными в своей бесчеловечности. А ещё, Джио думал, Оде бы тоже безумно понравился Сид.
- Можем. Но ты ведь знаешь, кто ты такой. И я знаю, кто. Что ты такое.
Джио хмурится. Потому делает шаг вперёд, притягивает к себе Оду, утыкаясь лбом в чужой лоб, упрямо глядя в глаза.
- Я люблю тебя таким, милый. Всегда любил. Но... Больше никто, - он отстраняется. - Я подожду. Когда-то ты перестанешь бояться - и меня, и себя заодно. И, быть может, когда-нибудь... Я снова увижу море. Сам-то хоть помнишь его?..
"И снова услышу голос".
Он смеётся тихо, почти беззвучно, а потом разворачивается, чтобы уйти.
Ода отказывается от него сейчас, но это не имеет значения. Это всего лишь первая встреча, из многих.
и пусть частой сетью тебя ловили
но не выловили и половины
той, что кровоточит сильней
Он слишком хорошо знает эти руки, он слишком хорошо помнит хриплый голос в ухе, теплое тело, прижатое к нему, руки, готовые сломать, умолять, доставить удовольствие. Он помнит Джио, каждую черточку, каждый шаг, каждый вдох и изгиб губ. Он помнит как было хорошо им вдвоем, как было тепло, как неудержим он был на этом поприще, как он хотел все больше и больше от него, как требовал всего.
И помнит как все это упорхнуло вникуда.
Все рухнуло когда он открыл глаза, немой, больной, измученный, не-живой. Слишком страшное ощущение холода, до костей, нестерпимые боли, там где душа впивалась в тело, прикрученная намертво, скованная чужой волей, поддавшаяся. Он помнит ночи, когда тепло его не касалось, когда море погасло в крови, когда магии в нем не осталось, он помнит и не может простить.
Не может.
- Отказываюсь? - Ода повышает голос и он его возгласа лопается ближайший к ним фонарь. - Отказываюсь?! Иди нахрен Джио, собирай себя, свои руки и иди откуда пришел, я уже прожил с тобой вечность.
Голос звенит, набирает глубину, набирает обороты. Это не ласка, это не любовь, это страх помноженный на ненависть, это необходимость, это глоток кислорода на дне. Море так близко, под руками скользит вода, как будто рожденная тут, как будто созданная для него. Его личный шторм. Куртка становится влажно, футболка под ней промокает насквозь, но ему плевать. Страх, помноженный на ненависть к тому, что с ним сделали творит чудеса.
- Это была не любовь, милый. - ОН скользит голосом, подводит черту, насмехается над лаской, над чужими словами, над собственным ожиданием.
Вода закручивается в жгуты, создавая петли, которые удерживают Джио на месте. Вода пластична, вода невозможно сильна, невероятно прекрасно и Ода усмехается, подступая ближе, дыша с ним одним воздухом. Он почти наслаждается кратким мигом, когда он контролирует ситуацию, когда все в его руках, когда все вокруг него.
- Что если на этот раз ты будешь по ту сторону тепла? - Он почти касается губами чужого уха. - Что если на этот раз поведу я и ты будешь моим? Что если на этот раз твое сердце не будет биться в такт?
Ода сжимает водой чужие руки крепче, на самом деле ему хочется не этого. Ему хочется утопить, забрать себе, сделать своим, перестать бояться чужой силы, чужой магии, чужих слов. Это не любовь, нет-нет, это жажда, глубинная, жестокая в своей потребности. Жажда обладать, жажда захватить, жажда сломить, сделать своим.
Он не отходит, ему не зачем, ему не к чему. Он дома, в своей стихии, там, где мокрая футболка липнет к телу, где его пагубные пристрастия на самом деле приветствуются, где его желание обладать - простая формальность. Джио знает, он должен знать что это, он должен помнить вкус одиночества, помноженный на трупное окоченение и странное тепло там, где должен быть холод. Он уже обладал, он уже был владельцем.
Его очередь не так ли?
- На этот раз ты еще красивей. - Он скользит взглядом по чужим плечам и смеется. - Карма не так ли?
Вы здесь » Легенды Камелота » Несыгранные эпизоды » [12.11.2020] с самых высоких скал
