Музыка манит, музыка говорит с ним. Иногда Ода ловит себя на вспышках прошлого, на картинах, которые показывает ему разум, на словах, на жестах, на руках посетителей, он незримо со всеми и незримо ни с кем. Он ищет того, кто ему нужен, он зовет того, кто должен быть рядом.
Он хорошо одевается, отлично выглядит, его синий подчеркивает глаза, его руки порхают, аккомпанируя себе, он стоит на сцене, где все взгляды его. Внимание - его новое море, его новый шторм, ему нравится как светят софиты, ему нравятся голоса под сценой, ему отчаянно нравится когда все пересекается в голове, когда он сходит с ума, когда люди сходят с ума вместе с ним.
Он поет вызывающе медленно, покачиваясь в ритме собственной музыки. Если прикрыть глаза, если отойти от абстракции слов, от его легкого акцента, от его сомнительных увлечений - он кобра, которая гипнотизирует, которая кормится восторженным шепотом, которая убьет если подобраться слишком близко.

Анант смотрит на мир голубыми глазами, он скользит среди смертных, он ищет тех, кто принадлежит ему. Он помнит тех, кто принадлежал ему. Джио ускользает, как песок сквозь пальцы, как вода, несдерживаемая камнями. Он ускользает снова и снова, готовый вырваться из собственной кожи, лишь бы остаться свободным. Ода ценит это Ода не любит эту свободу и эту магию безумия.

Он все еще смотрит со сцены на тех, кто присутствует в баре. Освещенным лучами света, скомканный, почти забытый за застольем и за выпивкой у местных посетителей. Он улыбается, перебирая в уме варианты песен, которые он мог бы спеть, он улыбается разглядывая незнакомые ему лица, готовые сорваться и подойти ближе - хотя им нельзя.

Ода перестает дышать, когда натыкается взглядом на знакомые глаза, знакомое лицо, знакомые руки. ОН почти задыхается от ощущения узнавания, от того, насколько все просто, насколько все сложно, насколько туманны теперь мечты и фантазии. Море бушует в крови, требуя чтобы он вспомнил, чтобы позвал, чтобы вымолил прощения и чтобы потопил, погубил для себя.

Ода делает вдох и судорожно сжимает руки в кулаки, он не выбирает песню, у него в голове нот, нет слов. Море льется из него словами, которых нет в языке, море зовет всех на дно, оно манит, оно сминает барьеры, оно проникает под кожу. Русалки не поют песни, которые будут понятны смертным, русалки не могут сказать что они делают, у русалок нет понимания о чем идет песня, только магнит, только желание, только жажда единения, только любовь, такая огромная, такая поглощающая и вся она направлена на одного человека.

На того, которого Анант потерял. На того, который никогда не был рядом, который не был его, который ушел столько раз и разбил столько сердец, тот самый человек, мир которого вертелся вокруг его действий и судьбы, не вокруг людей. Он задыхается от слов, которые поет, зовет, плачет, слезы скользят по его щекам, но он не может остановиться, гипнотически погруженный в чужие глаза, видящий в них свою бурю, свою тоску, свои намерения.

Ода задыхается, когда его песня обрывается.

Он сорвался, он позвал, он гипнотизировал, он манил. Он сорвался. Он сбегает со сцены, чтобы скрыться там, где темно, чтобы вдохнуть немного воздуха в легкие, чтобы прекратить звать, чтобы успокоиться. Жажда такая дикая, жажда такая сильная, что от нее нет спасения и от нее нет стоп-крана.

Он находит человека, которому пел. Находит у бара и замирает рядом с ним.

- Мне жаль.

Он сорвался. Он не должен был.