[indent] Поцелуй Нила не идет из головы с того самого момента, как он его оборвал. Будто бы специально, будто бы издеваясь, будто бы сводя с ума. Гера не знала, что делать дальше, часть нее, принадлежащая Моргане, требовала сладкой мести, другая часть, которая во многом была благодарна за поддержку все эти годы в качестве священника, возражала этому. И все же, спустя несколько дней мучительных внутренних споров победила Моргана.
[indent] Месть, как правило, подается холодной, но терпения у Морганы хватило ровно настолько, чтобы успокоиться самой и отогнать все мысли о ночах, которые она провела в объятиях Ивейна. Как назло, эти образы яркими пятнами расцвечивали серое настроение жрицы, жаждущей отмщения, и не нашедшей лучшего способа, чем обратить против Ивейна его деятельность в настоящем. Это и так было насмешкой над верой язычника, когда костры Белтейна горели ярко для них обоих, и сейчас он праведником решил заделаться, еще и тем, кто обет давал не касаться женщины. Проверить на прочность убеждения бывшего рыцаря казалось теперь едва ли не делом чести для Морганы. Сегодня должна была пасть либо церковь перед ней на колени, либо ее уверенность в том, что ей покорится даже неприступная натура Ивейна. В прошлый раз ничего не вышло, в прошлый раз ему хватило ненавистного Моргане благородства, чтобы сохранить все стены честности на местах, но от того ненависть слишком ярко расцветила всю ее любовь. Увы, даже сейчас она не могла уверенно сказать, что ничего больше не испытывает к пасынку, его собственное признание рефреном отзывается в груди Морганы, когда она медленным и плавным движением натягивает на ноги чулки, цепляет край за пояс. И сверху на нижнее белье ложится только плащ, ничего больше. Она смотрит на свое отражение девочки, сохранившей беспечную юность, но знает, что за этим кроются прожитые годы унижения, несправедливости и торговли собственным телом. Пальцы тянут пояс, скрывают полами плаща кружевной край белья.
[indent] Игра начинает в эту минуту. И играть Моргана будет до того самого момента, когда Ивейн встанет перед ней на колени о попросит пощады с готовностью продать самого себя ей.
[indent] А потом он умрет.
[indent] Свой мини Моргана паркует недалеко от ступеней церкви, пустая улица встречает ее пустотой обеденного времени – заутреня прошла, вечерня еще не близко, значит, есть время устроить для Ивейна показательное выступление. Она привычно взбегает по лестнице к дверям, окунается за ними в звенящую пустоту высоких потолков, света свечей и тишины, благословенной покоем. Этот покой так хочется разрушить за все годы, что инквизиция непотребства творила – и сейчас в Моргане горит боль других женщин, сожженных историей на кострах страхов. Но это лишнее, в их отношения со преподобным МакКензи и так все паршиво, чтобы приправлять их кровной обидой смерти других.
[indent] Нил словно предчувствует ее появление, выходит из помещений, которые можно было бы назвать офисными для церкви, за неимением в голове Геры другого слова. Она томно идет по проходу, улыбается, совершенно спокойная, будто и не было недавней встречи с болезненными объяснениями. Идет уверенно, сунув руки в карман, позволяет палам плаща чуть неприлично разойтись, чтобы Нил мог увидеть край резных чулок и тут же сойтись, оставляя за собой вопрос – а есть ли там что-то еще помимо чулок.
[indent] - Святой отец, вы же не откажете свой преданной прихожанке в исповеди? – Начинает Моргана елейным голосом, таким томным, таким сотканным из чужих мечтаний. – Тем более, кому как не вам знать, что я очень давно не исповедовалась.
Раньше – достаточно часто, будучи не очень-то примерной католичкой, но потакая Филипу в его стремлениях следовать душой за богом. Что ж, ирландская мафия иногда отличается такой набожностью, что диву даешься, как при это они становятся безжалостными убийцами, торговцами наркотиками и людьми, оружием и всем прочим, о чем даже Гера не знала.

[indent] С Богом у Генриетты Марлоу отношения были вполне себе приемлемые. Она его жаловала, он ее не обижал после всех невзгод подарив встречу с Каллахэном. Гера честно пыталась отплатить пожертвованиями и работой в благотворительность церкви, чтобы хоть как-то снизить свой путь в ад, учитывая совсем уж не богоугодные дела, которыми она занималась. Немного лицемерно, но вся жизнь нынче была соткана из лицемерия более чем наполовину. Мир как-то забыл о честности, об искренности, оставив все это мнимой праведности, о которой можно было слагать легенды, так ею пользовались направо и налево все, кому не лень.
[indent] У Морганы отношения с Богом как-то не заладились на той стадии, когда он пришел, а ее Богиня начала в тень отступать. Ее до сих пор дергает воспоминаниями, как короли, один за другим, отрекались от веры в великое прошлое, в Богиню, в Охотника, в природу – и Артур не стал исключением из этого правила, тем самым вбив очередной клин между собой и сестрой. И хотя сейчас уже понимаешь, что перемены были неизбежны, а вера все равно в душе, тогда все это грозила кострами уже не в честь Белтайна, а в честь сожжения ведьм, которое, кстати, и последовало под чутким руководством инквизиции. Часть католической церкви, той самой, чей адепт сейчас смотрит на Моргану нечитаемым взглядом.
[indent] Чего она вообще ждала? Что Ивейн сразу на колени перед ней попадет, вот прямо тут, в середине прохода, обнимет и зацелует ее колени, бесстыже поднимаясь выше к краю плаща? Вряд ли, видимо, вера Нила МакКензи достаточно крепка, чтобы женщина из векового прошлого так легко ее разрушила.
[indent] Гера пожимает плечами:
[indent] - Я бы подождала. Или нашла, кому другому исповедоваться. Вы бы ревновали, преподобный? – Она сокращает дистанцию, высокий каблук делает ее совсем не одного роста с Ивейном, но хотя бы настолько выше, чтобы смело смотреть ему в глаза и нахально снимать невидимые глазу пылинки с черного пиджака священника: - К другому духовнику?
[indent] Гера отступает, оставляя легким ароматом духов собственное прикосновение на бытие Нила. И направляется в кабинку исповедальни:
[indent] - Ты не понял, Нил, - и голос ее звучит громко и чисто под сводами церкви: - я не хочу говорить, я хочу исповедаться, и для этого знаю только одно подходящее место.
[indent] Она закрывает за собой дверцу, усаживается на неудобный стул, сдерживает порыв закурить – все же, богохульства тут будет хватать, чтобы отягощать его еще и табаком. Ждет, когда и за святым отцом с тихим стуком закроется дверь его кабинки, слышит скрип стула под ним, закрывает глаза.
[indent] - С чего бы начать… я так давно не исповедовалась. Ах да, знаете, я грешу не переставая, моего мужа нет в живых только год, и я в том не виновата, к вашему сведению. Но я не чувствую себя счастливой в полном одиночестве, а потом иногда позволяю себе чужим мужчинам прикасаться к себе. И чтобы не тратить время на поиски желающих, безбожно использую своих мальчиков из борделя. О, простите, а вы вообще в курсе, да? Кажется, нет. Так вот, мне муж подарил бордель, за год до смерти. Что не мудрено, учитывая, что я сама была шлюхой по профессии, скажем так. Правда, мне повезло меньше, я начинала с улицы, с разного такого сброда, который мог заплатить сумму за час с девочкой в машине, а то и в переулке за углом. Не самое приятное в моей работе, знаете ли, преподобный, - Гера ерзает на стуле, закидывает ногу на ногу, полы плаща разъезжаются. Но он чувствует, в этом она не сомневается. По звуку, по чувству, по собственному желанию. – Хотя иногда мне нравилось. Когда сильные мужчины своими сильными руками стягивали с меня белье, и мне больше ничего не приходилось делать, только стонать, когда они меня брали резко и грубо, прижимая к кирпичной стене переулка, которого я даже не вспомню сейчас, - Гера откидывается головой на стенку, пальцы теребят пояс плаща. – Но разве это имеет значение? Только то, что мне это нравилось, имеет значения, правда, преподобный?

[indent] Ивейн настолько спокоен, насколько раздражением начинает загораться Моргана. Но она делает вдох, затем выдох, это только начало, и начало всегда затягивается. Немного философии, а потом все остальное.
[indent] - Никогда не понимала, почему удовольствие это грех? Вот мужчина, - Гера раскрывает одну ладонь, - вот женщина, - и теперь вторую, - им вместе хорошо, - две ладони переплетает пальцами, - а это почему-то считается грехом. Грех любое удовольствие? Или конкретно это, которое включает мужчину с женщиной в одной объятии - он в ней, она стонет. Стоны плохо? Любовь плохо? Секс плохо? Ах да, преподобный и секс, вас эта тема не смущает?
[indent] Пальцы все теребят пояс плаща, как будто задумчиво, как будто не для конкретной цели.
[indent] - Я не уверена в греховности своих действий, все еще. В конечном счете, это моя работа, я за нее деньги брала, а не все такие, как вы, когда в состоянии обойтись без любви. Как там пели Битлз? Все, что тебе нужно, это любовь. Красиво, конечно, почти что так и есть.
[indent] Пальцы скользят по ажуру чулка, выводят неизвестные никому символы, выдуманные в голове собственно самой Морганы. Она закрывает глаза, улыбается туманной улыбкой, рисует картины, видимые только ей одной.
[indent] - Удовольствие как часть жизни. Ты получаешь его, когда целуешь, когда твои губы запоминают его вкус, когда ты точно знаешь, что сделать, чтобы доставить ему удовольствие. Когда знаешь, как сжать, когда не боишься раздеваться... жарко тут у вас, преподобный.
[indent] На потолке балки уже явно замены требуют, может, деньги в очередной раз выписать чеком. Благотворительность хорошо вознаграждается, а вот разврат не очень. Пальцы дергают пояс, пояс поддается, наконец. Полы плаща приоткрываются, почти жаль, что этого Нилу не увидеть, но игра стоит свеч в любом своем виде. Пальцы скользят по ажурному краю бюстгальтера, плотной чашкой обхватывающего полные полушария.
[indent] - Так на чем я остановилась... ах да, знаете, преподобный, я все думаю, а который партнер по счету - грех? Второй? Третий? Пятый? Я не помню всех. Не помню их лица. Имена не все знаю. Последний вот совсем не то оказался. Другой напоминает мне бывшего. Снится по ночам. Не знаю, кто именно, бывший или этот настоящий. Он снится обнаженным, совсем обнаженным, каждую родинку на его теле узнают. Хочется опуститься перед ним на колени, коснуться его губами... вам когда-нибудь было приятно от такого, преподобный? Ой, хотя, наверное, нужно спросить - а у вас была женщина? Хотя бы одна? Или вам нельзя всегда было?
[indent] Гера вопросы задает, ответы на которые и сама знает, но донимать интереснее, чем сразу к делу приступать, прелюдия того стоит. Она разводит колени, чуть съезжает по стулу, все еще жутко неудобному, но это не отвлекает ее от того, что там в голове уже происходит. Рука скользит по соблазнительной ложбинке меж грудей, задумчиво, Гера внимательно прислушивается к любым звукам по ту сторону плотной сетки, чтобы понять, насколько ее слова проникают ядом в сознание МакКензи.

[indent] Гера фыркает:
[indent] - А что делать, если твой муж стар, не интересен и неприятен? Если любишь другого, а другой считает, что все прошло и забылось, живет своей жизнью? Где вообще тогда справедливость? Или справедливость не о вере и церкви? Ах да, о чем это я вообще… - пальцы скользят от груди по животу ниже, к самому краю кружева трусиков, может, она все зря это затеяла. Судя по голосу, Ивейн чертовски хорошо собой владеет. Значит, врал о любви. И губы его тоже врали. Или все это было ложью еще тогда… - Я не изменял своим мужьям. Так что не смейте меня осуждать, преподобный МакКензи. Вы ведь верите в то, что делаете, вот и верьте, слушайте, внимайте, на большее не способны, видимо.
[indent] Гера кривится. Упирается туфлей в косяк двери исповедальни, будто так и нужно. проклятье, зачем она вообще во все это ввязалась, словно дитя малое, жаждущее мести. Глупо как, но остановиться не выходит, коль уже начала. На самом деле все это теряет смысл, если Нил МакКензи хорошо держится и ни разу еще ни словом, ни голосом не дал понять своих истинных чувств.
[indent] - Я не об этом тебя спрашивала, - теперь уже и у самой Морганы голос кажется безжизненным. Она не хотела слышать о его любви к ней, все равно это ничего хорошего не принесло им, когда без каких-либо колебаний рыцарь отказался от своей дамы сердца. И не важно, что их подставил собственный король – важно, что Ивейну не хватило смелости любить Моргану до самого конца. Ногти впиваются в ладони, Моргана выдыхает, не знает, продолжать или просто уйти, хлопнув дверью исповедальни. А может разнести к черту всю эту церковь, даже не прилагая к тому усилий? Уничтожить то, что Ивейн так любит, что любит Нил МакКензи. – Я спрашивала о том, любил ли ты кого в этой жизни или все еще не прикасался ни к одной женщине? Знаешь, если так, то ты многое теряешь. Нет ничего прекраснее стонов сладострастного удовольствия во время оргазма, когда никого и ничего не существует, кроме того, кто рядом с тобой, кто в тебе, когда вы двигаетесь в одном порыве, целуете друг друга до боли в губах, когда есть только обнаженные тела и капельки пота на коже, когда ты чувствуешь, как он в тебе становится больше, когда ты его касаешься так беззастенчиво. Или ты не видел голую девицу? Ты себя-то в зеркале видел без рясы, святой отец?
[indent] Так легко оказывается вызвать все общие с Ивейном воспоминания – примятая трава в чаще леса, когда кругом горят костры Белтайна, когда слышишь себя, слышишь и тех, кто предается утехам – раз в году ночь принадлежала только любви, и никто тебя не будет винить в прелюбодеянии. Впрочем, это слово выдумали христиане, придя на свободные земли Туманного Альбиона со своей религией. Богиня же никогда не возражала относительно свободы, лишь бы душа принадлежала тому, кому следует. Но одна ночь являлась чистым благословением любой измены, после которой можно было считать, что вливание свежей крови прошло удачно. Язычество во много оставалось все еще лучшим, природным и искренним в отличие от лицемерия церковников, к которым теперь и Ивейн принадлежал. Какая-то насмешка судьбы, словно пора найти рощу и вымолить для себя жадные желания веры и права, на которые Моргана имела все же хоть что-то.
[indent] - Ты помнишь? Помнишь, как снимал с меня платье, Ивейн? Как желал меня и брал в стенах Камелота, беззастенчиво задирая мне юбки, скользя ладонями по моим бедрам, раздвигая мне ноги? Помнишь вкус моих губ? Вкус моего желания? Помнишь, как это было впервые, когда твои руки беззастенчиво открывали во мне все новые очаги страсти? Как я стонала под тобой и просила большего?
[indent] Она помнит. Слишком хорошо, для того чтобы ненавидеть Ивейна за это. Слишком хорошо, чтобы от одних только воспоминаний у нее перехватывало дыхание, а внутри все замирало от искорок желания, которое так бесстыже оставляет свои следы на тонкой ткани кружевного белья.

[indent] - Неужели снимешь сан, отречешься от рясы, откажешься от бога? - Ядовито спрашивает Моргана. Легко он отрекается от того, чем жил свою жизнь. Она не знает, может, это ее магическое преимущество, но помнит прожитую не ею жизнь и принимает, как свою собственную. И работу проституткой, и Филиппа, и его смерть, и себя, выросшую на этих событиях. - Как же у тебя все сложно. Всегда. Там, где ты мог все упростить, почему-то вечно все усложняешь.
[indent] Кончиками пальцев Моргана скользит по своим губам, по шее, томно и сладостно, словно ее вообще этот разговор не касается. Пытается отстраниться от Ивейна - его слов, все он, значит, помнит, отдавать ее не должен был. Но отдал. Просто так, без войны, без противостояния, подарил собственному отцу. И за этого она снова ненавидит его, болезненно выдыхает, сводит колени и чувствует холод на коже. Зря. Нужно уходить. Нужно бежать, чтобы выдохнуть, чтобы смочь не превратить старинную церковь в руины, а ведь она может.
[indent] - И что ты хочешь от меня услышать? - Моргана говорит тихо, чтобы не было слышно звенящего напряжением голоса. Говорит тихо, чтобы не так сильно отбивались чувства от стенок исповедальни. Не хочет открывать глаза, задумчиво водит пальцами по телу. - Думаешь, покаялся словами и все? Прощу, и все будет хорошо? Ноги раздвину для тебя по первому зову?
[indent] А ведь хочется. И простить. И поцеловать. И жадно поймать в свои объятия.
[indent] И ничего из этого делать нельзя. Не потому, что храм божий, а потому, что это станет концом для Морганы. Она уже раз позволила себе любить Ивейна, и ничего из этого не вышло, он, как и Артур до него, разбил сердце ее на хрустальные осколки, политые слезами и кровью ее. Если сейчас позволить всему повториться, Ивейн ее сломает, а нельзя - просто нельзя. Пусть считают, что она злая, жестокая и несправедливая, своей репутации не изменить, да и не нужно, но так даже лучше - никто не ждет от Морганы душевности, напитанной любовью к ближнему. И слава богу. Так удобнее, когда приходит время решать, кому жить, а кому умирать.
[indent] Генриетта так задумывается об этом, что пропускает все - и шорохи за деревянной решеткой, и скрип стула, и шаги. Только глаза поднимает, когда дверь исповедальни распахивается, на пороге возвышается рыцарь, который уже и не выглядит сейчас священником: горящие желанием глаза, пиджака нет, как и белого воротничка. Марлоу успевает едва выдохнуть, когда губы Нила накрывают ее собственные, слова никак не собираются в единое целое, ладони его скользят по спине под плащом. Трудно сообразить, трудно понять, трудно отстраниться - не так все это должен быть. Нил перехватывает контроль над ситуацией, и Моргана позволяет на миг это сделать, отвечает на поцелуй из разбитых желаний прошлого, которые настоящим никогда не станут.
[indent] - Нет, - выдыхает Марлоу. Оттолкнуть Нила тяжело, но она все-таки делает это. Запахивает плащ, завязывает его одним движением: - А если не хочу? Если упущен момент? Если не имеет это все больше смысла? Или ты решил, что можно забыть прошлое? Ну пренебрег раз, а сейчас поманил и все хорошо?

[indent] Почти каждое слово вызывает раздражение на подсознательном уровне. Моргана встряхивает головой, от звука голоса Ивейна не так-то просто избавиться, он проникает в сознание, возбуждает и без того горящие любовью и болью воспоминания, хочется выцарапать их прямо ногтями из висков, но куда там, она не может даже оттолкнуть от себя бывшего любовника.
[indent] - Очень интересно, когда ты это осознал, дорогой? Когда смотрела на меня рядом с твоим отцом на брачном пиру или когда я каждый раз к нему в постель ложилась? Я до сих пор не знаю, чего ты больше боялся лишиться, отца или рыцарского стула за Круглым столом. Расскажешь? Хотя нет, не надо, это все равно не будет иметь никакого значения.
[indent] Моргана отступает от Ивейна, насколько это возможно в тесном пространстве исповедальни, он перекрывает собой единственный вход, одновременно и выход. Девушка лихорадочно запахивает плащ, дрожащие от нахлынувших эмоций пальцы плохо повинуются, и на то, чтобы завязать пояс, уходит непозволительно много времени. Удалиться с гордо поднятой головой и безразличием на лице, определенно, не выйдет. Еще и в основном помещении под сводами доносятся чьи-то голоса, не то паства пришла, не то туристы – чертова церковь входит во все путеводители по прекрасной столице Англии, тем самым отчаянно заманивая хоть кого-то полюбоваться на восхитительную красоту времен, о которых столько легенд сложено.
[indent] А как бы все просто могло быть на самом-то деле. Сказать сейчас Ивейну да, а потом смотреть, как он падает в пучину отрицания собственной причастности к церкви, утверждает, что эта жизнь не его, а Нила МакКензи. Она не знает, завидовать ли ему или радоваться за него, от жизни Генриетты оказалось не так уж просто отделаться, впрочем, весь грузи ее неприятностей за недолгую, но крайне насыщенную жизнь, искупает власть, сосредоточенная в маленьких руках. И это даже не владение борделем: это деньги, это положение в мафиозном клане, и как же приятно осознавать, что все мужчины Семьи вынуждены считаться с умом маленькой блондинки, даже если она чушь городит, а что поделать, завещания на таком уровне не оспариваются. От власти не отказалась мисс Марлоу. От власти не отказывается Моргана.
[indent] Голоса слышным шепотком звенят еще далеко от исповедальни. Моргана качает головой:
[indent] - Все, что я хочу, чтобы ты ответил за мою боль. Но, похоже, заставить хотеть меня как вариант не работает, ты слишком быстро предал веру. Так же быстро, как и меня когда-то.
[indent] Шаги по проходу становятся громче. Можно вытолкать из кабинки Ивейна, и пусть он изображает преподобного МакКензи в таком неприглядном виде. Но Моргана не делает ничего, только смотрит на мужчину взглядом, в котором едва поблескивают слезы. Трудно, все это трудно даже для нее. Она думала, что уже давно пережила все это, что способна на жестокость, не способна на жалость, что любить ей не нужно – но куда там, вот Ивейн, вот ее все чувства, обнаженные, словно оголенные нервы. Ходит по тонкому льду, оскальзывается, так и утонуть можно. Моргана сдерживает фырканье, когда слышит звонкое:
[indent] - Преподобный МакКензи? Лиззи, ты не видишь его нигде? В кабинет как-то не хочется нагло заваливаться, но нам ведь нужно обсудить наше художественную самодеятельность…
[indent] Ведьма переводит взгляд на Ивейна, на губах ее играет кривая улыбка.
[indent] - О, тебя уже ищут. Интересно, преподобный МакКензи, вы слышите, как подрагивает ее голос? Она, наверное, начиталась в свое время Поющих в терновнике, а теперь вот смотрит и думает, где же ты, соединивший в себе себя и вымечтанного Ральфа де Брикассара. Глупые девочки, они все почему-то считают, что несчастная любовь приведет их на порог блаженства, наверное, потому что все думают – он выберет меня. Не веру. Не отца. Не короля. Как они ошибаются, - Моргана сдерживает смех, говорит тихо, чтобы не выдать своего присутствия. – Иди. Иначе выйду я, и они все поймут. И твоя репутация пострадает, а карьера закончится. А ты не похож на того, кто знает, что делать с собой в этой новой для него жизни. Так что иди, Нил, пока не поздно.