Когда звонит Кей, Генри спит. Она спит почти все время после того, как выбралась с того цвета ценой разрыва связи с Авалоном, ценой лишения магии. Она спит, чтобы не общаться ни с кем, чтобы не видеть мир, чтобы никто не пытался ее вытащить из собственной депрессии. Упадок сил все еще не отпускает, части себя не хватает, и как с этим жить, Моргана не то что плохо понимает - не понимает вообще.
Наверное, поэтому Кей может начать разговор с пятого раза - предыдущие четыре Генри сбрасывает, но на пятом звонке чувствует слабый интерес, а может возмущение, да какого вообще черта. Потом оказывается, что Кею нужно, чтобы она привезла артефакты, отданные ей на хранение, для этого приходится выстроить в голове сложный маршрут передвижения.
А для начала встать, умыться, привести себя в порядок.

Наверное, она могла бы его послать. Но что-то мешает. И Генри с трудом выбирается из под груды одеял, под которыми скрывается от жизни [и даже Артура], принимает душ и творит чудеса с тусклой кожей, усталостью и болью, чтобы они не читались так явно на ее лице.
Слабое желание жить не идет ни в какое сравнение к тому, что мир, даже в начале января, оказывается странно яркий и наполненный солнцем, в кои-то веки, явившим свой лик лондонцам. Генри сжимает зубы, отделывается короткими ответами в магазине, бросая все на Энди, выдыхает раз за разом, когда садится в машину.

Это временно, говорила она сама себе.
Это временно, убеждал ее Артур.
Это навсегда, бормочет теперь встревоженное сознание.

Она все пропустила, по своей ли вине или ее просто не позвали, но Генри на самом деле было плевать. Она даже злиться не могла, казалось, что никакой живой эмоции в душе не осталось. Окольными путями по карте, выданной Кеем, Моргана добирается в убежище, попадает в него, обходит двор с фонтаном, не глядя на особняк. Фонтан, яркий полосками радуги в солнечном свете, завораживает. И Моргана не сразу понимает, почему, но когда понимает - раскрывает широко глаза.
- Не может быть, - бормочет себе под нос, но шепоток воды странным образом становится словами, пусть пока и невнятными.
Генри делает шаг к фонтану, но ее останавливает резкий голос, и без того паршивое настроение падает еще на несколько пунктов вниз. Девушка медленно оборачивается, ну, конечно, куда же без Юэна. А ведь Мод говорила, что они вроде как вместе в едином порыве борются против зла, но что стоят теперь слова, не правда ли?

Генри не торопится отвечать. Крепче сжимает сумку на плече. И ждет. Слов обиды за то, что Моргана предала Гиомара. Новых обвинений в чем-либо. Гвен всегда обвиняла Моргану в своих бедах, даже если была виновата в них сама. Но так ведь удобнее, не правда ли? Всегда удобнее скинуть вину на кого-то другого, чтобы потом не страдать, какая же я дура.
Или какой дурак.

- Какая жалость, что ты думал не о том.
Генри и в самом деле не интересно. И шепоток фонтана снова лишь журчание, она даже оглядывается назад, но ничего не меняется. Если там и заточена Тень, то сейчас это никак не выяснить. А судя по всему, Юэн решил изобразить овчарку и не пустить ее в дом. Отлично. Генри начинает злиться уже не только на абстрактный мир, но на конкретных людей. На Тома, который зачем-то просил ее приезде сюда, хотя знал, что тут Хогг. На Хантера за то, что они снова повстречались и изломались друг о друга. На Артура, что он не может целыми днями сидеть в ней или, что еще лучше, вернуть ей все силы обратно. На Вивиан, которая сама пошла на сделку с Тенью, а ведь обещала племяннице, что они во всем будут вместе.

- Нет, забрела я сюда не случайно, увы и ах, ты не отличаешься грамотностью  в работе с артефактами, а Кея где-то черти носят. Дополнительная защита нужна даже этому месту. Так что если ты прекратишь изображать овчарку, я пройду, сделаю, что нужно, и уеду.
Генри отчаянно не хочет поддаваться той злости, которая снова охватывает ее при звуке этого голоса, при этом взгляде. Юэн, наверное, и не представляет, как сейчас напоминает ей Верховную королеву, и это не смотря на то, что в нем нет никакой внешней схожести. А Моргану словно швыряет в те времена, когда она металась между жалостью к Гвен и ненавистью к ней же.
До сих пор, неизвестно, что хуже: жалеть за то, что королева была заложницей мира мужчин или ненавидеть за то, что у нее был Артур, у нее был Ланселот, а ей все равно было мало.
- Так что, будешь показывать свое хреновое настроение? Или пропустишь и мы сократим наше общение максимально?

Злости слишком много. На самом деле Генри не до конца уверена, злится ли она только на Юэна или еще на то, что не имеет больше сил, на то, что слабая, на то, что потеряла Гио [снова], на то, что готова потерять Артура потому, что не в состоянии справиться со всем, что на нее свалилось. А тут еще Юэн - обидные слова, за которые хочется ударить, ударить так, чтобы ощутить чужую боль.
- Кей и не отказался, - парирует Генри, сжимает зубы, чтобы не сказать лишнего. Если Юэн психанет, тут может все вспыхнуть, но Генри поднимает глаза на фасад особняка, что там говорил Том? Нельзя использовать магию против беззащитных внутри? Что ж, Генри сейчас как никогда беззащитна, даром, что на запястье браслетом болтается защитный артефакт, чье призвание работать щитом. Это тоже злит. Раньше Моргана ими пользовалась, но она могла дать отпор, а что сейчас? Только прибегать к использованию холодного и огнестрельного оружия, но это...
...унизительно.

- Мммм, ну да, это потому ты все пытаешься мне не дать сделать, что я собиралась, чтобы уйти побыстрее?
Генри уже переступает порог, оказывается в большом просторном холле, чувствует, как магию обволакивает ее, но такая чужеродная теперь. Стоит потянуться к ней кончиками пальцев, как так отступает, не дается, и это еще больнее.
Черт.
В следующий раз пусть Кей сам решает свои проблемы, а Моргана не выйдет из дома, зароется в одеяло и будет целый день спать. Будет спать день и ночь, пока ее не покинет чувство пустоты, что поселилось внутри.

Без вина и чая Генри прекрасно обойдется, пить что-то в компании Юэна себе дороже, вдруг отравит. Она не знает, что знает он, знает ли, что сейчас Генри без магии, знает ли, что она поломанная и бесполезная, что в помощь ей только знания, которые не дают полноты ощущений, хотя лишними никогда не будут.
Знает ли? Хорошо, если нет.
Юэн совсем рядом, и Генри делает шаг назад, не хочет столь близкого контакта, не хочет видеть его глаз, не хочет ничего, только чтобы ее в покое оставили. Но нет, Юэн зачем-то решил сводить счеты, и болью в ребрах отзывается воспоминание о Гиомаре. Она, конечно, не станет объяснять Юэну истинные причины. Никому вообще ничего не станет объяснять. Не будет оправдываться. Не будет жалеть.

- Что? Бесит? В этот раз все случилось иначе, не правда ли? И ты не смог вмешаться в мои отношения с Гио, и с Артуром что-то не ладится... да и Мордред не твой сын, моя дорогой. Какая жалость, правда? Сколько раз ты на него смотрел в прошлом, сколько раз ты жалела, что этот красивый мальчик рожден твоему королю не тобой?
Генри ставит сумку на пол, в сумке мягко перекатываются артефакты, флаконы с зельями, мешочки с травами. И зонтик. Лондон и его погода мало чем изменилось за века, но в шестом веке зонтиков не существовало, как таковых. Впрочем, в основе всего - или почти - лежит колесо.
- Чего ты хочешь, Юэн? Давай, дорогой, скажи все сегодня, а то очень сомнительное удовольствие каждый раз выдерживать с тобой эти бои без правил. Ах да, если в этом списке есть желание от меня избавиться, то прости, не выйдет, по крайней мере, пока, - Генри жмет плечами, обводит взглядом интерьер холла, прикидывая, где нужно пристроить артефакты, способные помочь магии работать в этом месте как должно. Она не сомневается, что эта помощь не самая главная, но подстраховаться еще никому не мешало. - если хочется меня поджечь, подумай хорошо. Насколько я знаю, это место не позволит использовать магию не в целях защиты, не так ли? - И Моргана вскидывает на Юэна ясные глаза, не омраченные ничем, в них лишь кроется насмешка родом из далеких времен, снисхождение, которым она всегда пользовалась, когда истовые христианки приходили в стенах Камелота к ней за помощью.

За помощью Богини, которую отрицали.

Уже дважды Моргана успевает пожалеть о том, что согласилась помочь Кею. Знала бы, что тут встретить ее Юэн, который снова не может собрать себя в единое целое, не поехала бы. Так и хочется посоветовать с проблемами обратиться к психиатру, но потом становится даже жалко давать совет. Обойдется, еще чего.
Сделать все и свалить подальше от Хогга.

Моргана пожимает плечами. Мало радости узнать, что Юэн спит с Тимом, но чем-то они должны отличаться. И если сам Юэн когда-то не смог быть умнее и не лезть командовать братом, то Генри не собирается подобного требовать от Тима. Авалон многому научил ее, например, не вмешиваться в чужие отношения. Может, потому она никогда не говорила Артуру, что его жена любит другого, может, потому никогда не пыталась изломать судьбу королевы у всех на глазах. Но да, куда ей со своим языческим благородством, не чета Гвиневера.
Ох как до чертиков это надоело...
- Зачем старый король-олень, если есть молодой. Ты теперь решил так действовать? Прости, дорогой, он слишком мой сын, чтобы быть тебе верной опорой. Он предаст тебя, а ты поймёшь поздно. Но пока наслаждайся, если больше нечем. Видимо, дракону ты оказался не нужен.

Это не приносит никакого удовлетворения. Никакого чувства радости, что у Юэна проблемы с самим с собой, с нереализованными фантазиями на разные темы. Слишком тяжелы и нерешаемы собственные проблемы Генри, чтобы устраивать пляски на могиле чужих надежд и зачеркивать в блокнотике, за что кармой прилетело некогда королеве. А ее зачем-то вынуждают злиться, и злиться так, что хочется удавить Хогга. Не за сына. И даже не за Артура. Не за Гиомара. За себя. За свои слезы, прожитые в боли годы, за то, что ее жизнь изломали, но теперь хотят еще какой-то оплаты.

Юэн же так жаждал от неё избавиться, что тогда, что сейчас, но никогда не пытался сделать это сам. Выдать замуж, испортив жизнь? Легко. Обратить против любимой женщины Гиомара? Проще простого. Нашептать Артуру все слова, обличающие Моргану в предательстве, отвернув от древней веры? Пожалуйста. Но никогда у маленькой королевы не хватало смелости заслать кого-то к жрице, затащить ее за косы на костер или просто отравить. Слишком трудоемкое, слишком грешное дело, за такое не Верховной королеве браться, правда?

Моргана криво усмехается. Если бы она могла сделать сейчас что-то, причинить физическую боль в ответ на крепкие пальцы на её руках. Но вместо этого она может только словами бить.
- И в чем дело? Ты всегда был слишком слаб, чтобы что-то сделать, чтобы избавиться, от того, что тебя раздражает. Так в чем дело сейчас? Если все иначе, то чего ты ждешь? Я перед тобой, ты можешь от меня избавиться одним ударом. Но ты все так же боишься. Как и тогда. Трусил, оставаясь маленькой несчастной королевой, которая страдает от одиночества потому, что хочет другого, а вынуждена оставаться с королем. Ну так, сейчас ты тоже трусишь?
Моргана фыркает и качает головой.
- Ни черта не изменилось. Как не умеешь жить в реалиях своего мира, так и не научился. Мечешься, воюешь, страдаешь. Всё как обычно.

Умирать, конечно, не хотелось. И вряд ли Юэн рискнет, направив весь свой огонь на Генри. Не тут, не сейчас, да и никогда вообще. Но почему-то Генри грела мысль, что если так уж выйдет, если ей суждено сдохнуть, то Юэн никогда не сможет вернуть ни брата, ни мужа, никогда не сможет договориться, и главное, остаться в ладах с тем, что там у него внутри. Потому, что вести праведный бой на словах всегда хорошо, а действовать и приносить жертвы - иной уровень правления. Готов ли сам Юэн к этому?
- Либо сделай, что ты хочешь, либо отпусти. Надоели твои чёртовы истерики, которые уже и смысла то не имеют. Мне некогда быть твоим психотерапевтом, Юэн, чтобы анализировать твои старые травмы, которые ты притащил и в эту жизнь.